Так сложилось...

Глава 6.

Глава 6.

Ревность не только показатель собственнических чувств,

а также повод для расставания.

Увидев на подъездной дорожке Сашиного дома старенькую «Ауди», он в первое мгновение растерялся, а когда припарковался и узрел собственно самого гостя, все внутренности сковало льдом. Ларинов на коленях стоял перед Крохой, тиская ее ладошки, и она позволяла ему Это делать. Яростно заскрипели зубы, безжалостно кроша эмаль, а пальцы до белизны сжались в кулаки. Неужели простила, невзирая на трагические последствия глупой прихоти. С прищуром взирая на происходящее, почувствовал, как в груди нечто стремительно сжалось, чтобы вскоре резко раздаться вширь, причиняя болезненные ощущения и его буквально подбросило, единым толчком подкидывая на ноги на утоптанный щебень. Несколько быстрых шагов и он слышит тихое «спасибо», мгновенно ощеривается при виде губ целующих тонкие пальчики и еле сдерживает порыв растерзать ублюдка прямо на месте. Пелена бешенства неотвратимо застилает глаза, с трудом удается сохранить трещащий по швам самоконтроль и выдавить сквозь стиснутые зубы «убирайся». Краем зрение замечает съежившуюся фигурку девушки и из него разом вышибает весь дух. Вот уж кого он меньше всего хотел напугать и так это Кроху.

Настороженно - до нижних ступенек - провожает взглядом мужчину и оборачивается к Саше, отмечая в ее облике признаки всего того, что так старательно изгонял последние месяцы: горящий горечью взор, печать душевного надлома на лице и влажные дорожки на щеках. В сердце впивается сотня мельчайших жал, и он поспешно склоняется к ней:

- Кроха… - голос срывается от тревоги за нее, и она чуть вздрагивает, тем самым давая ему так необходимую в данный момент подсказку. Лед дробиться на тысячи осколков, пока он с осторожностью извлекает ее из кресла-качалки, незамедлительно тает от соприкосновения с девичьим телом, а когда бережно прижимает к себе хрупкую фигурку, внезапно согревается сам. Неожиданно содрогается от прикосновения ледяных пальчиков к груди и торопится в дом, дабы оградить от чуждости и жестокости внешнего мира, и обогреть.

На кухне усаживает девушку за обеденный стол, заваривает свежий чай и вкладывает в холодные ладошки горячую кружку, сжимая поверх своими, теплыми. Сидя на табурете напротив, взволновано шарит взглядом по лицу и обозревает одну сплошную меланхолию. Все существо взывает к ее улыбке и веселым бликам темного янтаря, а вместо этого перед глазами стоит облик сломленной горем девушки в больничной сорочке. Слишком свежи раны, следовательно, малейшее напоминание и она уходит глубоко в себя, чтобы заново пережить ужасы прошлого. Не смог, не справился: не залечил и не укрыл от былого. Время против него, как и люди, чья настойчивость идет ей во вред.

- Кроха, - позвал он, впервые не находя слов утешения.

- Все нормально, - спокойно отозвалась она, изымая свои руки из его обхвата, тем самым будто отгораживаясь от него. – Просто небольшой шок.

Недовольство удалось скрыть, но не зубной скрежет, разрезавший повисшую между ними тишину. Не так все должно быть, не на это он рассчитывал, день за днем околачиваясь в этом доме. На подозрительный взгляд девушки, ответил невозмутимым видом и нейтральным голосом спросил:

- Что он хотел?

Рябь пробежалась по девичьему лику и застыла маской отстраненности.

- Видится.

Чего ему стоило удержать себя в руках, никому неведомо, поскольку стольких вложенных в это сил, он никогда не наблюдал в себе. В памяти вдруг всплыло слово «спасибо», сорвавшееся с мужских уст, и все встало на свои места.

- Ты дала ему добро, - осуждающий тон прозвучал чуть резче, чем он рассчитывал, и это обернулось против него - девушка встрепенулась и одарила его прохладным взглядом.

- Что ты имеешь против?

- Есть нужда объяснять? – сарказм вопреки стараниям, вырвался на волю.

Понимал, что его капитально заносит, но остановиться уже не мог - его во весь опор несло течение эмоциональной импульсивности, вот-вот грозя швырнуть на острые грани рушащихся на глазах отношений.

- Не смей.

Тихий шепот изобиловал зловещим предупреждением и то, как девушка встала на защиту несостоявшегося суженного, стало последним оплотом на водах бурной реки экспансивности. Приступ ярости задушил голос разума и стремительно подавил тревожный сигнал интуиции.

- Повтори, - потребовал он, чувствуя, как задеревенели в теле мышцы. Интонация должная приостановить, лишь подтолкнула события к эпичному завершению, оттого облик Белой преисполнился праведного возмущения:

- Это мое решение и ты не вправе его осуждать. Он часть моей жизни, пусть и минувшая, но от этого не менее важная.

- А мое мнение тебе уже не интересно? – ироничный тон исходил ядом, отравляя окружающее пространство, в связи с чем плечи собеседницы передернуло.

- Ты многое для меня сделал и я тебе очень благодарна, но ты не вправе диктовать мне, как поступать в том или ином случае, находясь лишь на правах любовника.

Высказывая свои доводы, Саша даже не предполагала, что он думает иначе, соответственно, когда мужчина резко вскочил с опрокинувшегося табурета и навис над ней, испуганно сжалась.

- Что?!

А далее, под давлением вышедшей из-под контроля ситуации, ожесточенная речь полилась сама собой:

- Я ушла, спряталась, в конце концов, чтобы прийти в себя и начать все сначала, но вы почему-то не посчитали нужным учесть Мое мнение и с пинка вломились в Мою жизнь, не удосужившись разглядеть на ней замок. Раз всем плевать на мои соображения, тогда хоть примите в расчет следующее – я не могу прыгнуть выше головы, и дать больше чем от меня требуют.

Дыхание иссякло так же неожиданно как слова и, судя по всему, терпение Болдина тоже: выпрямившись, он одарил ее долгим горящим взглядом и, внезапно развернувшись, покинул кухню, а вскоре и сам дом. Она слышала его тяжелую поступь, скрип калитки, а затем и шелест гравия. Осознание собственной глупости с опозданием обрушилось на нее и грудную клетку неожиданно стиснуло в тиски. Ушел, нет, не так, она прогнала его. Устроила разборки на ровном месте и четко дала понять, коим образом относится к его присутствию в собственной жизни. Уронив голову в ладони, тихо простонала. Дура, какая же она набитая дура. Вот и вся ее благодарность, вместо того чтобы выказать свою признательность, вышвырнула вон как нашкодившего щенка. Ни один мужик подобного не потерпит, а Женя тем более – слишком много в нем от настоящего представителя сильной половины человечества. Она ударила по самому ценному - в эпицентр мужского эго: пошатнула его твердость, потопталась по самоуверенности, подвергла сомнению его действия и своими же руками разрушила сложившуюся связь. Теперь настал ее черед расплачиваться за свою резкость - всякий раз ставить под сомнение завтрашний день, поскольку больше некому разводить руками набежавшие на ее небосклон темные тучи. Один потерял - выражаясь точнее, убил - доверие, а второй сгинул по ее инициативе.

Спустя выходные она осознала всю глубину допущенной оплошности. Болдин больше не показывался, сарай так и остался не тронутым, а любимая им пузатая кружка, отныне томилась в самом углу сушки. Ей жутко не хватало его присутствия, подтруниваний и просто уютного молчания. Внутри образовалась сосущая пустота, которую, как оказалось, не в состоянии заполнить полные занятости и суеты дни. Несколько раз порывалась набрать ему и извиниться, подолгу тискала в ладонях телефон, боязливо откладывала в сторону, чтобы в следующую секунду сорваться с места, галопом нестись во двор и чем-то занять вездесущие руки. Глупец тот, кто, будучи рожден в обществе, полагает возможным жить в полной изоляции – иными словами в одиночестве, обойтись без дружеской теплоты и справиться с недостатком общения. Мало того, что ее терзают обычные человеческие потребности, вскоре выяснилось, что Женя успел пустить корни глубоко в сердце. Изгнав его неосторожной речью, она срезала лишь верхушку, а корешки выдрать оказалась не в состоянии. На исходе вторых суток, она, наконец, сообразила, что это конец, финал их отношений, насколько бы приземленными и низменными они не казались, а кульминацией служил предшествующий разговор, после коего Болдин вычеркнул ее из своей жизни и сложил все полномочия вытащить заблудшую в дебрях собственных проблем душу.

Спозаранку, опустившись на краешек старого дивана в зале, слепо вглядывалась в буквы имени человека, оскорбленного неосторожными словами, и набиралась смелости нажать кнопку вызова. Палец завис над зеленным значком и мелко подрагивал, а в голове беспорядочно крутилась заготовленная речь: распадалась на буквы, вновь собиралась в слова и выстраивалась в хаотичном порядке. В горле пересохло от волнения и страха нарваться на грубость или еще хуже на сброс вызова, потому медлила. Да, она виновата перед ним, но разве он имел права упрекать ее и ограждать от общения с другими. Разве она солгала о характере их отношений? Даже если и допустила промах, то только лишь по недоразумению, потому как на большее не надеялась и не имела представления о намерениях мужчины. Оскорбила в лучших чувствах? Все может быть, в данном случае все вновь упирается в недопонимание. Язык на то и дан, чтобы выяснять недомолвки, а не бросаться в омут с головой и показывать психи. И если таковые имели место, давно пора остыть и либо выяснить все разногласия, либо поставить жирную точку. Она явно не готова к последнему, естественно опасается услышать подтверждение этому, и вместе с тем ей надоело пребывать в подвешенном состоянии и, наконец, выяснить причину столь затянувшееся молчания. Форсировать события не в ее характере, однако при этом терпение и выдержка не самая лучшая ее сторона, в отличие от Евгения, непостижимым образом сумевшего закалить и то и другое. Она никогда не чуралась первой делать шаг навстречу, но почему-то в этом случае ее одолевала масса сомнений.

Внезапно, под дрогнувшим пальцем, кнопка утонула и в тишине помещения четко прозвучала череда длинных гудков. Время тянулось как жвачка, звуки вызова вторили друг другу, но заветного «да» или «алло» так и не звучало, вместо этого в динамике внезапно образовалась гулкая тишина. Лимит продолжительности «пустого» звонка не исчерпан, его просто-напросто оборвали, принудительно завершили на другом конце. Тупо взирая в пустоту, она оцепенела в неподвижности, отчетливо различая, как звенят туго натянутые в струны нервы. В какой-то миг что-то внутри звонко лязгнуло, и гаджет устремился в полет, с треском врезаясь в противоположную стену. Осколки пластика разлетелись по комнате, однако видеть этого уже было некому - Саша выскочила из помещения, на ходу схватила сумку в прихожей и устремилась прочь из дома. Ничто так не занимает разум, как что-то новое, подлежащее быстрому освоению. Осталось только найти себе подобное занятие, и она его найдет, во что бы то ни стало.

Быстро шагая к парковке, Болдин вслепую набрал номер телефона и прижал его к уху, чтобы в очередной раз выслушать злополучный автоответчик. Глухо выругавшись, стиснул в руке мобильник и поспешил к машине. Предоставив себе и Саше сутки на «остыть», даже не помышлял о внезапно возникшей командировке, но едва истекло отведенное время, получил сообщение о застрявшей в пути фуре с поставкой иногороднему заказчику и в чем есть сорвался в дорогу. Соответственно не помышляя о зарядном устройстве, оставшемся дома, более двенадцати часов провел за рулем, а после весь день мотался по пригороду в поисках запчастей, и лишь глубокой ночью поставив «на колеса» груженный «Мерс», смог перевести дыхание и обнаружить сдохший телефон. А ведь еще предстояло проводить груз до конечного пункта, убедиться в приемке товара и подписать документы. В итоге лишь к утру он разжился зарядкой и поторопился набрать заветный номер, затем чтобы услышать в ответ чужой женский голос, сообщающий о недосягаемости абонента. Максимально быстро завершив все дела, вздремнул в гостинице несколько жалких часов, привел себя в порядок и ринулся в обратный путь.