Русский диссонанс. От Топорова и Уэльбека до Робины Куртин: беседы и прочтения, эссе, статьи, рецензии, интервью-рокировки, фишки

* * *

Домашняя библиотека, которую начал собирать дед, была солидной: девчонка с толстенной каштановой косой любила прятаться надолго в «тёмной комнате» с книжными полками от пола до потолка – ничего не запрещалось, не было разделения на «взрослое» и «детское» чтиво. Выучив худо-бедно буквы, как и ноты в скрипичном ключе, примерно годам к пяти-шести она довольно бегло «шпарила» по текстам и клавишам ф-но в свое удовольствие. Нельзя сказать, что ее сформировало (казенное словечко, но пусть) какое-то одно или несколько сочинений. Нет, это был мощный аккорд, кластер (который, если допустить вольное сравнение, крутится, подобно чакре, сразу во всех направлениях) – она читала все подряд, бездумно, хаотично, и в то же время парадоксально осмысленно. Это-то запойное чтение (книжная алко-, нарко-, энд пр. токсикомания) и привело в сухом остатке к тому, что киндеру стало любопытно выводить на бумаге буковки собственного производства. В столбик. Первые вирши нацарапаны ею лет в шесть-семь (они, разумеется, чудовищны), а вот на первую прозу – авангардный текст «Фиолетовые глаза» – она решилась лишь в осьмнадцать. «Виной» тому – пресловутая «тёмная комната», где проводились часы напролет: лучшие часы. Это присказка.