Русский диссонанс. От Топорова и Уэльбека до Робины Куртин: беседы и прочтения, эссе, статьи, рецензии, интервью-рокировки, фишки

* * *

Вопрос: Кто для вас «Наталья Рубанова»?

Ответ: Наталья Рубанова[144] – моя любимая женщина. Циркачка еще та была, календарик-то до сих пор помню: помню и то, как впервые в жизни прочла по слогам отражение своего имени. Рассматривая чуть ли не с лупой пестрый костюм блистательной (без всяких переносных смыслов) однофамилицы – да вот же она, больше не существующая картинка! Выдвижным ящичкам памяти «привет-привет», – я хотела стать такой же, как она: читай, «отличной от других». И – да, непременно цирковой. В детстве я видела эту даму и на арене цирка… Отчасти так, верно, и вышло: превратившаяся в цирк жизнь – и то, что легко могло бы стать ею, – жизнь, вестимо, как текст, жизнь местами как чудо, – и делает «её» тем, что «она» есть.

Вопрос: Кого вы видите своим читателем?

Ответ: В первую очередь – своего продюсера: когда-нибудь он, возможно, материализуется на том или ином плане, и на штучный товар в виде моих книг, пьес и киносценариев найдется-таки штучный купец. А еще – всякого, кому интересен не только сюжет, но и степень «обжарки» слога. Того, кто кое-что понимает в пресловутом энергетическом посыле: той самой пушке, которая, стреляя, сносит башню в первую очередь самому автору, а потом уж всем остальным. Того, кто умеет дышать между строк – и собственно слов. Кому не интересен translit в отношениях: любых, абсолютно любых (сравните, скажем: «дружба» и «druʒba»). Того, кто спас однажды уличного звереныша. Наслаждался сонатами Скарлатти. Открывал в метро томик Бродского. Пересматривал на ноутбуке «Жизнь как чудо» и думал: тогда, в том кинозале, Кустурица пробрал больше… Ел, молился, любил: почему нет? Варил кашу из топора. Ну а когда вода подступала-таки к горлу, перечитывал Ежи Леца: «…выше голову!». Возможно, мой читатель – просто пустой сосуд, пускающий мыльные пузыри перед носом г-на Deus’а, возможно. А еще – да, мама: она уж точно читатель отменный.

Вопрос: Для чего вы на самом деле пишете?

Ответ: Не только чтоб вырваться из оков этого великолепного языка и этой довольно гармоничной телесной конструкции: пространство литературы куда более материально, чем кажется даже на второй взгляд «не пишущему большинству». Стремлюсь к тому, чтобы тело моего текста, войдя в чужое ментальное королевство, сделало бы его более наблюдательным и бесстрашным, если так позволительно говорить. Одним словом, достучалось-таки, как ни пошло звучит (слово-то замызгали) до того, что все еще зовется душой. Чтобы пресловутый Хомо Читающий стал более осознанным, более любящим (по крайней мере, терпимым) – и в то же время нейтральным. В первую очередь это касается его реагирования на какие-то внешние процессы, которые не имеют к нему непосредственного отношения. Более-менее человеком, в общем. По образу и подобию, ну да.

Вопрос: Кто-то, прочитав вашу книгу, скажет…

Ответ: От: «Да она сумасшедшая! Ё*****я баба!» – до: «Я б тебе Нобеля дала, честно!» (дословно, так было). Эти забавные полярности, ставшие едва ли не живыми существами, отражаются в моих глазах, странно сказать, сколько уж лет. Впрочем, не боюсь возраста. Разве можно бояться чисел? Это еще нелепее переживания «а что скажут люди».

Вопрос: Вы опубликовались в тематическом издании, потому что…

Ответ: Не совсем понимаю, что это такое: возможно, очередной штамп, клише, придуманное около– и «радужными» людьми, чтобы хоть чем-то – инакостью? – потешить эго. Ну да, есть люди, ну да, есть как бы Жэ и вроде бы эМ, есть так называемый «третий пол», есть чукча-пи и чукча-чи: куда ж им деться-то! А еще есть тексты: тексты талантливые и не, тексты интересные и не очень-то… тексты. Я с радостью отдаю свои «нетленки» в руки (в экран) того, кто не боится жить так, как ему хочется: прямо здесь и прямо сейчас – просто потому, что «там и потом» никогда не наступит. А еще люблю нестандартную энергетику и нетривиальную аудиторию. Да, я знала эМ, которых занимали исключительно эМ; знала Жэ, которых занимали исключительно Жэ; знала эМ и Жэ, которых занимали как эМ, так и Жэ: 2×2, это природа. И так называемая перверсия (подавляющим большинством так называемая), она же просто «перевёрнутость» – от латинского perversis, – не мешала им оставаться субъектами, общение с которыми приносило порой в мир куда больше воздуха, нежели социоконтактирование с так называемой полной нормой. Высшее мерило двуногого для нее, пресловутой «полной нормы», в большинстве своем такое: «Тот не мужик, кто в армии не служил» и «Та не баба, которая не рожала» (утрирую, но смысл, как ни крути у виска, таков). С годами все больше убеждаешься в том, что именно она, «полная норма», и то, что находится в ее крайне неприглядном радиусе, и есть абсолютная патология. Именно эта-то «полная норма» и превратила это место на шарике в тяжелобольное пространство самых различных «-фобов» и садистов. Но как можно запретить кому-то быть-жить с кем-то? Чувствовать так, а не иначе? Инфоградус вменяемых СМИ резко подскочил: у людей собираются, на минуточку, отнять право любить того, кого они любят, ну а зверей и вовсе лишают жизни лишь потому, что они не являются ни юридическими, ни частными «лицами»… Едва ли не полстраны огромной поддерживает догхантеров и с легкостью необычайной топит котят, забывая о том, что если убийство и нетерпимость к иной форме жизни дозволены кому-то сегодня, то завтра калечить будут именно тех, кто делал кое-что вчера. Частная жизнь любого существа суверенна. Ну а автор пишет тексты потому, что молчать здесь и сейчас не готов: остальное – да, от лукавого.

Вопрос: Как вы пишете и что является стимулом?

Ответ: Рассказывать о том, из какого сора, да еще не ведая стыда, растут вирши ли, проза ли, большого смысла не вижу. Скелетон райтерской кухни – те же часы: столько-то буковок на столько-то человекоминут – со всеми ее травками, ядами, жабьими камнями, в общем… все это колдовское варево, из которого и растут, собственно, ноги у текстов, на непосвященного, возможно, навеют скуку, а то и, того гляди, до смертного греха уныния доведут. Ну а посвященные и так в теме. Определяющим же при написании текстов является для меня сейчас не пресловутое «вдохновение», но само наличие времени, без которого, будь ты хоть трижды Вульф, не выдать ни строки… Ну а прототипы, весь этот гротескный калейдоскоп ре– и ирреальных лиц, уже не представляют для меня интереса: отработанный материал. Персонажи ярче. И, в отличие от многих «живых мертвых» двуногих, реальны.

Вопрос: Как влияют на литературу гендерные стереотипы?

Ответ: Когда говорят, что гендерные стереотипы влияют на покупательский спрос, остается развести руками, ведь пресловутые гендерные стереотипы – как, впрочем, и само понятие пола (эМ, Жэ, вариации на тему) – не более чем миф. Любой талантливый автор выше прокрустовых комьюнити-рамок. Ему обычно скучно писать постоянно лишь для специализированной аудитории, потому как это неизбежно сузит область его художественных притязаний, эстетических установок. Деление книжного потока на сегменты (книги «для женщин, которым за…», «книги с мужским характером», «книги для особенных детей» и пр.) – всего лишь коммерческая уловка, к литературе отношения не имеющая. Какую нишу вы отведете «Тюремной исповеди» Уайльда или «33 уродам» Зиновьевой-Аннибал? Разумеется, эту блистательную прозу можно легко «подверстать» под так называемый формат «тематических» изданий, однако «подверстка» выйдет весьма условной. Уж сколько раз твердили миру!.. Нет литературы для «тех» или «этих» (эМ, Жэ, вариации на тему): есть лишь талантливо написанные тексты – и тексты второсортные. Ну и графоманские, но о них не будем сейчас. Есть лишь книга для человека, по образу и подобию того самого творца созданного – созданного, согласно Хроникам Акаши, изначально двуполым. Литература – тот же, возможно, андрогин. Ну а о надгендерности автора говорить, наверное, и вовсе нет смысла, ибо истинный писатель всегда эстетическим «над»: полом, расой, религией, политикой и проч.

Вопрос: Ваше отношение к тематическим текстам?

Ответ: Для меня не существует тематической литературы, как не существует по умолчанию и так называемой женской, мужской или транс-литры́: есть хорошая / качественная / талантливая или плохая / убогая бездарная… дважды два, я повторяюсь, так как это важно. Поле искусства едино, делить его на квадраты по половому признаку – значит заведомо обеднять прежде всего читателя, лгать ему. Увы, некоторые критики делают вольно или невольно все возможное для того, чтобы эту аксиому («литература не имеет пола») дискредитировать. Да, существует условный женский язык: конструкт-антипод так называемого мужского языка как «языка людей вообще» – тут подразумевается, будто женщина изначально создает «второсортный» языковой продукт. Но язык этот весьма условен, если не искусствен. Издревле речевое поведение женщины жестко регламентировалось, отсюда все беды, однако нельзя придавать гендеру больше значимости, нежели, скажем, национальности или возрасту. Я не говорю о простых-понятных текстах Токаревой или Щербаковой – я говорю о действительно больших писателях: Эльфриде Елинек, Моник Виттиг, Марине Палей, отчасти Людмиле Петрушевской (и тут же: Мишель Уэльбек, Виктор Ерофеев в давнем срезе «Русской красавицы»). Есть ли меж ними разница? Имеется в виду исключительно профессионализм – и ответ очевиден. Натали Саррот, преодолевшая стереотипы языка, сознательно избегала в прозе уточнения пола; ее персонажи как бы абстрактны, надличностны… но именно «как бы». Гендерные кандалы, сковывающие людей, навязанные им, и без того несвободным в лживом социуме, пора снимать. Для начала с помощью букв: и это отличный скальпель.

Ок. 2010–2011

Часть IV Фишки [Читать нельзя запретить, и конец]