Путешествие в Русскую Америку. Рассказы о судьбах эмиграции

Что, об этом пишут?

— Да, его наследник сообщил об этом через газеты. Был еще такой крупный фабрикант Евгений Александрович Рогов, тоже из дореволюционной эмиграции. У него были фабрики во Франции, Чили, Аргентине. Он широко помогал всей эмиграции.

— А сколько было русских ди-пи (перемещенных лиц) в Аргентине после войны?

— Цифры называли разные. От пятидесяти до ста тысяч.

— Много.

— Очень много, страна ведь маленькая, но почти все приехали без профессий. Меня устроили шофером к Рогову по большой протекции. Я работал шофером и одновременно на фабрике. В двадцать один год стал директором продажи товаров.

— Сколько же вы работали?

— С шести утра до десяти вечера. Каждый день.

— Трудно было?

— Если я начал зарабатывать в три раза больше рабочего, конечно, трудно. Но старик Рогов тоже очень много работал, сидел до ночи, хотя, казалось бы, зачем. Я дошел до вице-президента фабрики и ушел, решил открыть свою. По производству игрушек Уолта Диснея. Получилось неудачно, успел ее ликвидировать.

— А как же отец с матерью? Вам не приходилось им помогать?

— Что вы! Отец был человек особенный, очень спокойный, в самые тяжелые минуты он повторял, что все образуется. Бедствовали мы самые первые месяцы. Потом отец взялся за кисти. В Буэнос-Айресе был объявлен конкурс на картину из жизни национального героя Аргентины Сан-Мартина, освободителя страны от испанцев. Отец вообще был исторический живописец, время, которое мы провели в Швейцарии, он потратил на изучение перехода Суворова через Альпы, ездил, смотрел, писал этюды. Хотя ясно было, что домой на Родину возврата нет, он повторял, что это неважно, все пройдет, что он мечтал о такой картине всю жизнь. И тут Сан-Мартин. Отец засел за книги, тоже ездил в горы, смотрел. И написал прославленного генерала верхом на осле. Когда он принес свою работу на конкурс, вышел скандал: во-первых, иностранец, эмигрант, не положено; во-вторых, осквернение национальной святыни. Отец предъявил исторические книги. Выяснилось, что горы переходят только на ослах, лошади боятся высоты так же, как и люди. Единственный человек в мире, кто действительно перешел перевал на лошади, — это Суворов. Создали даже чуть ли не ученую комиссию, чтобы установить официальную истину. Ну и отец оказался прав. Потом долго спорили, можно ли принимать на выставку работу эмигранта. Но за плечами у отца были традиции русской реалистической школы. Художников такого класса в Аргентине тогда не было. Он получил первую премию. После всего этого шума дела его пошли лучше. Появились заказы. Отца поддерживали русские.

— А русская колония была дружной?

— Дореволюционная колония была дружной. Ну и тем, кто приезжал позднее, тоже приходилось держаться вместе. Обычно русские ссорятся между собой, а тут все было так тяжко, что поневоле люди тянулись друг к другу, помогали чем могли. Было в те годы два знаменитых на весь Буэнос-Айрес русских благотворительных бала. Билеты на них стоили очень дорого, достать их было практически невозможно. Собиралась вся знать. Бал русского Красного Креста, его устроителями были члены Красного Креста, русские купцы, приехавшие в страну в начале века, такие, как Рогов, Власов, Коптенко. И второй бал — Общества инвалидов первой мировой войны. Эти два бала собирали деньги, которые шли на русские нужды.

— Ваш отец прославился в Аргентине?

— Да, у него появилась масса заказов, он процветал, о нем много писали в газетах. Однажды он получил письмо из Америки. Его младший брат, прочитав об отце статью, интересовался, тот ли он Соколов. А мы твердо знали, что один из братьев отца, полковник царской армии, погиб в гражданскую войну, второй — пропал без вести. Оказывается, этот дядя Саша остался жив, служил у Колчака, оказался в Китае, потом переехал в Штаты. Он потянул отца к себе. Отцу нужно было делать сложную операцию на сердце. Он поехал повидать брата и оперироваться и так и застрял. Все его сбережения, и немалые, ушли на болезнь. Это теперь некоторым разрядам эмигрантов тотчас же оказывается помощь. Но если приезжать в общем порядке, первые пять лет человек сам отвечает за свое здоровье. В Америке отцу пришлось начинать жизнь в третий раз, уже немолодым человеком.

Мама, а ей было около шестидесяти, пошла работать экономкой к богатым людям, работала очень тяжело. Надо было поддерживать отца.

Ну и я поехал к родителям. Когда приплыл на пароходе, в кармане у меня было два доллара. В тридцать лет пошел учиться в университет. Закончил сначала строительный факультет, потом атомный. В Стенфорде.

— А на какие деньги вы учились?

— Работал, сначала плотником, потом младшим чертежником. В Америке все много работают, ничего странного. Уходил из дома в шесть, возвращался в одиннадцать, мне было не привыкать. И так много лет подряд, пока не выдвинулся в той электрокомпании, куда я с трудом попал. Постепенно стал инженером проектов атомных электростанций. Делал миллиардные проекты в Северной Калифорнии.

— Интересно?

— Конечно, интересно, но с атомными электростанциями всегда много проблем. Наша компания делала очень большие проекты. Получилось, что построили станций на двадцать лет вперед. Нас, ведущих инженеров, стали спускать на мелкие проекты. После миллиардов — на пять-шесть миллионов. Это стало совсем неинтересно: ты не растешь, не идешь вверх, а годовой оклад остается прежним. Руководство компании предложило всем начальникам высших уровней уйти на пенсию, добровольно, только тем, кто хочет. И я в пятьдесят шесть лет ушел. Многие ушли, ушла головка, сразу восемьсот ведущих инженеров.

— Огромная экономия на больших зарплатах…

— Да, и компании экономия, и людям лучше, всех обеспечили пенсиями по высшему разряду. Как бы сказать, они дали морковку ослу, чтобы он побежал за морковкой, за хорошей пенсией, и многие предпочли свободу, хотя меня уговорили остаться консультантом.

— А отец?

— Отец постепенно нашел себя в Америке, писал исторические полотна.

— А как продавал? Через галереи?

— Он был связан с одной здешней крупной галереей. Но насколько я помню, его картины не успевали доезжать до галереи, их раскупали у него в студии. К сожалению, я мало помню. Я был очень занят в те годы, учился, работал, не успевал отца расспрашивать. Помню только, что он ездил в Нью-Мексико, встречался с Марком Шагалом, они вместе учились в Петрограде, это было первое свидание через много десятилетий. Я знаю, что отец был хорошо знаком с Керенским, но тоже не успел его расспросить, не знаю деталей встречи с Лениным. Многого я за ним не записал. Америка не дает возможности даже близким людям сидеть и подолгу разговаривать. А жили мы уже отдельно, я был женат, заботы…

— А жену встретили в Америке?

— Аллу? Да, она тоже приехала из Аргентины. Там работала медицинской операционной сестрой. Медсестра в Америке это совсем не то, что в России. Нужно обязательно кончить университет. И профессия эта считается очень престижной и хорошо оплачивается. Доктор — это от двухсот до пятисот тысяч долларов в год, а сестра — шестьдесят тысяч, семьдесят. Это очень много, почти столько же, сколько крупный инженер. Она десять лет проработала в госпитале, потом ушла сестрой к врачу уха — горла — носа. Знаете, в какой-то момент почти все они занялись пластическими операциями. В Америке их теперь делают не в госпиталях, а у врача в кабинете. Сразу после огромной операции отправляют пациента домой. Госпиталь — это дорого. А врачам выгоднее делать самим, у себя. И после нескольких лет такой работы Алле пришла в голову идея: а почему бы не создать самой маленький госпиталь по выхаживанию больных после операции? Забирать их к себе на сутки. После восьми часов лежания на столе, после наркоза пациенты чувствуют себя по-разному. Они практически здоровы: больным такие операции не делают, и все же… Докторам эта идея показалась выгодной, потому что клиенты не будут беспокоить их звонками по ночам. Алле тоже выгодно, работа тяжелая, ответственность огромная, работа эта хорошо оплачивается. И вот уже четыре года она держит такой маленький госпиталь. Она была первой. Теперь вслед за ней начали открывать и другие. Раньше госпиталь располагался недалеко от клиники. А теперь у нас дома.

— Это комната под гаражом?

— Да, вы обратили внимание, что там все электрифицировано? У нас весь дом электрифицирован. В любой момент можно позвонить и кто-то прибежит, Алла или наша старшая дочь, у которой диплом биохимика, она помогает матери. Очень напряженная работа. Больных много. Но последнее время Алла берет два-три дня в неделю. Всех денег не заработаешь, пора жить поспокойней. Жалко, ее нет в Сан-Франциско, она бы вам все подробно рассказала, повезла бы вам показать операционные, где делают косметические операции. Это как космический корабль, сверхновейшее оборудование. Очень интересно. А вы думаете, почему она в Египте? Там проходит международная конференция по ее проблемам. В Америке каждая сестра через два года должна предъявить документ, что прослушала не меньше тридцати часов по своей специальности.

— А кто отправил ее в командировку?

— За свой счет. Усовершенствование в профессии списывается с налогов. И выгодно, и поощряет к учебе.

— Игорь, общие знакомые рассказывали мне, что все рамы к полотнам отца вы сделали своими руками.

— У меня же своя небольшая мастерская, внизу, в гараже. Я вам покажу.

— Вы и на продажу делаете рамы?

— Сейчас да, принимаю заказы. А началось с того, что, когда я очень много работал, мне нужно было какое-то отвлечение. В гольф я не играю, на лыжах хожу только по субботам и воскресеньям, а приходишь с работы часов в девять вечера, усталый, надо как-то снять стрессы. Спускаешься в мастерскую, поработаешь полчаса-час руками, и становится легче. Я начал покупать инструменты, станки, все делал самоучкой, теперь уже приспособился.

— И так вы один и работаете?

— У меня есть помощник. Пойдемте покажу вам мастерскую.

Мы спустились в гараж. Два станка, по стенам развешены образцы багета, инструменты.

— Я и консультирую в своей компании, и работаю в мастерской. Времени стало еще меньше, чем было прежде.

— У вас вся семья очень активна.

— Да, у жены дома госпиталь, у меня мастерская, девочки учатся и подрабатывают в крупном магазине, в «Мейси», рекламируют парфюмерию.

— Ну а налоги?

— Платим, как все американцы. Двадцать восемь процентов — налог государственный, двенадцать процентов — штатский, в Калифорнии высокие налоги, четырнадцать — социальное обеспечение, этот налог нужно платить до шестидесяти пяти лет, до пенсии. Максимальная государственная пенсия для всех — восемьсот долларов. У мамы моей шестьсот. Но разве можно прожить на эти деньги? Поэтому все большие компании тоже платят свои пенсии, от маленькой до высокой. Сейчас у меня пенсия от компании, к шестидесяти пяти годам начну получать и государственную. К тому времени вес доллара упадет, и как раз все уравняется.

…Мы сидим с Игорем в гостиной, на стене напротив — Джордж Вашингтон ведет переговоры с англичанами, мчатся индейцы, в углу тот самый знаменитый Сан-Мартин на осле. За окном покачиваются от ветра громадные сосны. С высоты второго этажа видны разноцветные ниточки огней авеню и улиц.