Помутнение

Четверг

Я просыпаюсь и думаю, что теоретически сегодня можно вообще не вставать.

Я, конечно, не собираюсь устраивать себе год отдыха и релакса – на карантине его себе устроят те, кто громче всех жаловался на то, какая это была скучная книга.

(Очень жаль, что я вспомнила об Отессе Мошфег, потому что теперь я обязательно мысленно заведусь минут на пятнадцать о том, как люди не понимают книги о скорби. См. также Дж. Д. Сэлинджер «Над пропастью во ржи».)

В сущности, никто не мешает мне так и продолжать жить отшельницей среди гор книг. Я жила без всяких людей предыдущие два года (и почти без всяких людей три года до того) и как-то справилась – тем более что даже от одного человека может случиться передозировка, после которой будешь много-много времени отходить и думать, что нет, больше никогда, больше никаких других людей в твоей жизни.

На самом деле очень странно, как давно я в последний раз видела знакомого или незнакомого человека вблизи. В школе и университете мы сидели щека к щеке. Я до сих пор помню каждый шрамик, каждую неровность на лицах своих соседей по парте. Цвет их глаз. Как выглядели волосы у них на висках, чем от них пахло. Сейчас это можно испытать разве что в общественном транспорте, да и то ты вряд ли будешь пристально разглядывать своего соседа – и уж тем более делать это по несколько часов в день.

Сейчас мне трудно представлять себе даже то, что лет пять назад я подрабатывала в кол-центре, немного репетиторствовала, что я регулярно слышала свой голос и чужие голоса – а еще раньше был университет, и было много людей вокруг, и была Марина, и я иногда ложилась спать с ощущением звона в голове и подолгу не могла заснуть из-за бесконечно проигрывающихся обрывков разговоров. Я, казалось, только и делала, что говорила и читала.

До сих пор, когда видишь людей, цитирующих любимые стихи наизусть, вспоминающих первые строки романов, сразу начинаешь очень скучать по филфаку. Жалко, что теперь у меня больше не было никакой такой компании с шутками, дурацкими играми и песнями, только Марина. Лектор как-то сурово прозвал нас генератором смыслов, потому что, конечно, мы не успели вовремя заткнуться, но почему-то на нас никто никогда не злился. Наверное, из-за Марины. Все говорили мне, что я тихая, да я, собственно, такая и была. Я все читала, все конспектировала, но хронически не могла посещать все занятия, потому что то болела сама, то ухаживала за бабушкой, а потом мне было стыдно появляться на парах, и я сидела на скамейке в соседнем парке, и мимо меня на работу бежали наши преподаватели. Я до сих пор спрашиваю себя, как мне удалось на последних двух курсах добиться повышенной стипендии (конечно, нам нужны были деньги, поэтому у меня не было вариантов, но все это случилось скорее вопреки логике и моим собственным ожиданиям от себя).

Я, правда, никогда не жалела, приходя, потому что с Мариной и нашим (ее?) ближним кругом было весело, да и большинство наших лекторов я любила, а им в основном – за одним исключением, которое я никак не могу забыть, – было меня жаль, потому что, как и сейчас, я выглядела как тихая деточка, что бы я ни делала. (Некоторые мои попытки овзрослиться вызывают у меня сейчас дикий кринж.)

Но теперь у меня еще какой-то мягкий мозг, и все в нем в относительном тумане. Мне тяжело вспоминать фамилии сокурсников, лекторов, слова выпадают из строчек песен, я не могу вспомнить ни исполнителя, ни названия песни, которая уже несколько лет у меня в плейлисте. Я физически чувствую, как мозг напрягается и ничего не может, и это страшно, потому что память у меня всегда была хорошая. Теперь, когда работаешь над статьей, нужно обязательно все гуглить: я уже ни в чем не уверена.

И да, конечно, все это уходит, если звезды располагаются нужным образом – если я выспалась, если это шестой или седьмой день отпуска, если я выхожу на свежий воздух, такое впечатление, что в голове сменяется фильтр. Но я редко могу себе позволить что шесть, что семь дней отпуска, а выходить сейчас и вовсе некуда. И еще я плохо сплю. Где бы я ни спала, я очень плохо сплю. Это не эстетическая позиция и не перформанс. Я очень устала.