Помутнение

* * *

Назад я тоже иду пешком, и я вся мокрая (из-за этого мне еще страшнее снимать куртку). Я терплю. Трекер показывает пятнадцать тысяч шагов. Я не помню, когда в последний раз проходила хотя бы пять тысяч шагов – моя стандартная прогулка вокруг квартала после целого дня за компьютером еле-еле тянет на четыре тысячи, и здесь хотя бы есть куда идти. Возле моей прежней квартиры не было никаких парков, и чтобы погулять, мне приходилось ездить в центр. У меня был странный, глухо застроенный и глубоко заселенный район (поэтому, впрочем, и такой дешевый); я часто выходила вечером в то самое время, когда выходили все остальные, и могла по памяти назвать всех родителей с колясками, всех владельцев собак и всех собак. Мы все шагали в затылок то вдоль трассы, то вдоль заброшенной и полуразвалившейся танцплощадки, то мимо молодых неуверенных деревьев, из которых, может быть, когда-нибудь получилось бы что-то, похожее на зеленую зону, но пока оправдывать надежды они не хотели. Никто так и не мог решить, стоит ли ставить еще скамейки: за мои три года там я пронаблюдала весь жизненный цикл скамейки вдали от центра города – от почти торжественной установки с фотоотчетами в соцсетях до трагической смерти от рук вандалов или по естественным причинам, связанным с дешевизной и скоростью производства. Поэтому оставалось только ходить.

Впрочем, с моей категорически сидячей работой и так ходить нужно было обязательно, и сейчас меня больше всего пугает потенциальная невозможность этим заниматься. По нашему рабочему чату я уже понимаю, что хуже всего в столице (как я уже сказала, мне совершенно нетрудно сидеть дома любое время при наличии свободного выбора), а чем от столицы дальше, тем больше похоже на то, что делается у нас (практически ничего).

Единственное, в чем я была за свою жизнь права, – это что работа на дому станет работой будущего. На мое фрилансерство буквально все смотрели как на идиотизм. Бабушка прощала это только потому, что в офисе я, конечно, заболела бы, а куда мне еще болеть.

(Возможно, я думаю так просто потому, что мне уже очень жарко и я уже очень долго иду. Дома после душа я буду новым человеком, и тогда надо будет проверить, буду ли я по-прежнему зла на Марину. Теперь мне неловко еще и оттого, что я понимаю: я не сказала ей и о том, что теперь у меня и в паспорте бабушкина фамилия. Подумать только, как много людей я пропустила одним махом.)

Да, теперь я впервые очень конкретно ощутила, что нас могут и совсем закрыть – и что тогда будет, как это будет работать? Выставят под подъездами охрану? Я скоро понимаю, впрочем, что для такого уровня киберпанка мой недомиллионный город слишком незначителен – и бизнес здесь попросту скончается в муках. Мы будем притворяться, что все хорошо, называя это надеждой на лучшее, пока нас кто-нибудь или что-нибудь не пнет.

Идеальное место, полностью соответствующее моим ценностям.

От эпизодических приступов паники, впрочем, никто не застрахован, поэтому я зачем-то пишу Марине с вопросом, как там у них ситуация в кампусе.

Саша, как у нас может быть ситуация, скажи мне, пожалуйста

Мы все на нервах, границы по всей Европе закрывают

У меня срывается стажировка, я сижу на чемоданах, никто не может сказать мне, ехать или не ехать

Это фигово, конечно, я сочувствую

Это не просто фигово, это нарушение базовых свобод

То есть я не говорю, что все это несерьезно, но раздувается просто неприлично

Я, конечно, тоже ничего не хочу сказать, но у нас в команде несколько человек и их родственники довольно сильно заболели

Вряд ли это «раздувание», людям действительно есть о чем нервничать, плюс еще мало что понятно

Мне кажется, перестраховаться лишний раз неплохо

Ты, как обычно, меня отчитываешь неизвестно зачем

А ты сама уже забаррикадировалась дома?

Ты знаешь, нет, вот непосредственно сегодня я ходила на кладбище

Вот

Причем, pardon my French, у тебя никакой смертельной необходимости туда ходить не было

Про смертельную необходимость очень смешно, да

Мертвые молчат

Саша, я не понимаю, на что ты сейчас намекаешь своим Шницлером

Я сейчас, наверное, не в лучшей кондиции для этого разговора

Хорошо

Слушай, я понимаю, конечно, откуда это все, но ты зря на меня обиделась

То есть?

Не надо мне теперь так агрессивно доказывать, что у тебя депрессия

Саша, я не говорю, что это неправда, естественно

Я не специалист

Но ты тоже не специалист, и заниматься самодиагностикой не надо

После этого мы обмениваемся голосовыми.

Марина, а чем, собственно, отличается херня, которой ты занимаешься, от самодиагностики?

Что ты имеешь в виду?

Я говорю, что у меня есть проблемы, ты говоришь, что нет, ни одна из нас не является специалистом в этой сфере. Так чем твое мнение лучше моего? В конце концов, это я с собой живу, и мне же с собой жить дальше

В чате несколько раз всплывает сообщение, что Марина записывает мне голосовое, потом, через паузу, приходит пятисекундное аудио:

Сашечка, у меня сейчас нет сил на твой подростковый бунт

Я вспоминаю какую-то недавнюю статью о том, что отношения не должны превращаться в работу – но хорошие отношения все равно так или иначе будут предполагать какое-то количество работы. Подбирать слова, не вести себя как в детском саду, уважать границы. Но каждая работа предполагает отпуск, и это страшно, потому что невозможно сказать кому-то, кого любишь, что тебе нужен отпуск вот от сих и вот до сих. Я много читала, как это выглядело бы в теории, но мое желание, например, взять отпуск от Марины постоянно наталкивается на две мысли:

1) Марина – это и так работа очень, очень неполный день;

2) без нее я останусь совсем одна.