Арзамас

Письмо на льняных ладонях

Едва все наладилось, и когда в доме семейства Дикинсон все шло своим чередом, у лавки со смешанным товаром телеграфист остановил Лавинию и передал ей письмо для ее сестры. Отменив все свои несделанные дела и намеченные планы, она немедленно отправилась в дом брата, чтобы посоветоваться, что ей делать. Похоже, что возобладало мнение именно невестки, которая настаивала на том, чтобы письмо все-таки вручить Эмили, независимо от того, какое беспокойство оно вызовет. Так и было сделано.

Увидев на своем столе письмо из Бостона, Эмили Дикинсон решила, что выйдет прогуляться к морю, но передумала, вместо дверей комнаты случайно открыв дверцы шкафа. В тот же миг она решительно распечатала и прочла письмо. Оно касалось ее стихов, исключительно лестное, высоко оценивало ее необычное дарование, а содержание двух последних фраз могло быть истолковано и как выражение личной симпатии.

«Я не знаю, что это такое, что мной так дерзко овладевает, — записала тем вечером поэтесса в своем дневнике, — что меня без представления, без предуведомления, не говоря ни слова, всякий раз вновь убивает. Подобно йогу я шагаю по раскаленным углям, от парадокса к парадоксу, не обжигаясь и не дыша. Меня больше нет, но все-таки я существую, только теперь в каком-то неизвестном пространстве и времени, где не действуют ни мои устои, ни мои умения. Мои мысли, онемев, теснятся у меня в ладонях, потому что никогда больше ничего не будет, как раньше. А страх неожиданно отступает, когда все вокруг накрывает льняная тьма».