Кукла Яся

Глава 34. Да пошло оно всё

Кирилл

Перегнул, наверное. Яська плачет на моей груди. Так сильно, как никогда раньше. И что с этим делать — непонятно. Слова кажутся бесполезными и пустыми, но говорить однозначно надо, иначе свихнуться можно.

— Всё хорошо, — поглаживаю её напряжённую спину и касаюсь губами макушки.

Она в очередной раз судорожно тянет кислород и шмыгает носом.

— Успокаивайся, Ясь. Я ору потому, что мы с пацанами очень сильно за тебя переживали. Понимаешь?

— Да. Я больше так не буду, — шепчет едва слышно.

— Обещаешь?

— Обещаю, — послушно сопит в ответ.

— Договорились.

Лампочка начинает бесяще моргать. Всё время забываю выкрутить её и поставить новую.

Щёлк.

На этот раз она всё-таки гаснет, и комната погружается во мрак.

— Лампа перегорела, — объясняю встрепенувшейся Яське. — Пойду принесу другую. Ты ложись давай, надо поспать.

— Чёрт с ней с этой лампочкой. Не надо, не уходи, — просит, вцепившись в ткань свитера.

— Ясь…

— Можем мы побыть вдвоём? Пожалуйста, Кирилл.

Опять плачет и… Разве оставишь её одну в таком состоянии?

— Тихо, не реви.

— Ты не уйдёшь?

Вижу в темноте её блестящие от слёз глаза.

— Нет.

— Хорошо, — кивает.

— Нога затекла.

— Прости, — слезает с моих колен и отползает к подушке.

— Спи.

— С тобой. Иди сюда, — отодвигается к стене, освобождая для меня место.

Ох дьявол, дерьмовая затея.

— Кирилл.

Её голос звучит надломленно и убито. Наверное, поэтому я забиваю на доводы разума и уже через несколько секунд оказываюсь рядом.

— Я так по тебе скучала… — оплетает руками шею. — А ты?

Молчу, уставившись в потолок.

— И ты скучал, я знаю. Следил за мной, — обжигая кожу горячим дыханием, выдаёт она неожиданно. — Сначала я не понимала, чья это машина, но потом Череп рассказал про твоё новое приобретение.

Черепу надо узлом завязать язык. Вечно пиздит им направо и налево!

— А про снеговиков… Я нарочно Стёпу тогда не оттолкнула, — напоминает про тот эпизод с поцелуем, который стереть бы к херам из памяти. — Хотела, чтобы ты ревновал. Понимаешь?

Внешне остаюсь спокойным, но внутри закипаю.

— Со Стёпой я просто дружу.

— Мне всё равно.

— Он хороший парень.

— Рад за него.

— И кому-нибудь обязательно понравится, но я…

— Просто спи, Ясь.

— Какая же ты бездушная глыба! — привстав на локтях, цедит она обиженно.

— Всё сказала?

— Нет, не всё.

— Понятно, — устало потираю глаза.

— Из-за тебя у меня ни с кем не получается построить отношения.

— Нормальная предъява. То есть, по-твоему, в этом виноват я?

— А кто ещё?

— Может, выбираешь для этих целей не пойми кого? Эмиль, Жаров, фотограф. Последний ещё куда ни шло.

— Жарова сюда приплетать зачем?

— Ты решила, что он чисто по-отечески о тебе беспокоится? — усмехаюсь. — А ежедневные покатушки в ресторан? Брось, ты же не дура. Прекрасно всё понимаешь.

Ложится, укладывая голову мне на плечо.

— Значит, не будешь отрицать, что следил за мной?

— Просто хотел убедиться в том, что у тебя всё в порядке.

— Не в порядке. Раньше мы хотя бы виделись… Я думала, если перестанем, будет легче, но мне не легче.

Вздыхает.

Не знаю, что хуже. Когда она плачет или когда начинает говорить о нас.

— Мне без тебя плохо, — утыкается носом в шею. Касается кожи мокрыми ресницами.

О чём ты там рассуждал выше? На. Два в одном. Получай.

Поворачиваюсь к ней.

— Хватит сырость разводить.

— Угу.

Смотрим друг на друга в полутьме. Не моргаем. Не дышим.

— Понравился баннер? Череп сказал…

— Череп завтра отхватит по роже, — перебиваю, догадываясь, о чём пойдёт речь.

Нет ну какое феноменальное трепло!

Злости не хватает.

— Во время фотосъёмки я представляла, что смотрю на тебя, — признаётся Яся, глядя мне в глаза.

— Теперь на полуголую тебя смотрит вся Москва, — отражаю недовольно, и её губы трогает лёгкая улыбка.

— Хочешь, не буду больше сниматься, если тебе неприятно.

— Что ещё за бред? Пусть смотрят.

— А ты?

— Что я?

— Хочешь на меня посмотреть? — горячо и провокационно шепчет в самые губы.

— Ясь…

Отстранённо наблюдаю за тем, как она садится, развязывает пояс и снимает с себя халат.

Ну пиздец.

Элорм. Тревога.

В комнате достаточно темно, но это не помогает. Я всё вижу. Слишком детально и явственно.

Прочищаю горло.

В звенящей тишине начинаю, как мне кажется, слишком громко дышать, охреневая от происходящего.

— Поцелуешь или, уже по традиции, дашь заднюю? — наклоняется ко мне и трётся своей щекой о мою.

Нежная. Обнажённая. Дрожащая.

У меня ни единого грёбаного шанса устоять. Потому что в своей голове я неоднократно прогонял возможный вариант продолжения того, что было между нами на кухне.

Осторожно поймав в захват её подбородок, притягиваю к себе и целую мягкие, солёные, трепещущие губы.

Страстно. Жарко. Несдержанно.

Скучал ли я?

Охренеть как скучал.

Даю ей это почувствовать, и она отвечает мне с таким же пылом и азартом.

Мои пальцы перемещаются на её затылок. Путаются в волосах. Спускаются на тонкую шею. Оглаживают худенькие плечи. Сжимают их.

А языки и губы всё продолжают ласкать друг друга.

Жадно. Остервенело. Ненасытно. Безостановочно.

В прошлый раз было чертовски хорошо, но сегодня, после разлуки и всего того, что случилось, обоих штормит и качает во сто крат сильнее.

Голова гудит. Я почти не соображаю. Мысли хаотично сталкиваются и разбиваются.

Я как будто в хламину пьяный или под веществами, хотя абсолютно трезв и чист.

Поцелуй прерывается.

Растерянно моргаю.

Яська, красивая, дерзкая и до невозможного сексуальная, сидит на мне и, не отрывая взгляда от моего лица, нарочно дразня, трогает ладонями свою обнажённую грудь.

Ведёт по рёбрам к животу.

Медленно и эротично выгибается, пуская бёдрами волну и создавая между нашими телами невыносимое трение.

Ох блять!

Прикрывает глаза.

Синхронно со мной рвано и шумно выдыхает.

Содрогается.

Закусывает губу.

Да пошло оно всё…

Уже в следующую секунду мне срывает башню и голос разума, к счастью или к сожалению, так и остаётся не услышанным.

Опрокидываю Ясю на спину. Забираюсь сверху. Набрасываюсь на её рот.

Целую подбородок, тонкую шею.

Засасываю шелковистую кожу. Кусаю. Зализываю.

Девчонка мычит и тихо, но настойчиво просит «ещё». Скребёт ногтями по затылку. Часто дышит.

Спускаюсь ниже. Губами и языком ласкаю грудь идеальной формы и размера. Целую татуировку на рёбрах, впалый живот.

Яськино тело на каждое прикосновение дрожью отзывается.

— Сними, — тянет за свитер, стаскивая.

Снимаю.

Он летит куда-то на пол.

— Сюда, иди сюда ко мне, — зовёт взволнованно.

Иду.

Кожа к коже прислоняемся. Тесно, вплотную.

Опаляем обоюдным жаром. Сращиваемся. Заземляемся.

Попутно намертво присасываемся губами. Снова пробуем друг друга на вкус и подрывает разом все рецепторы.

Фейерверк.

Хочу, блять. Ласкать. Трахать. Всё хочу.

Коротит так, что в башке становится пусто и гулко.

Признаю на хрен: торкает нас друг от друга не по-детски. Всё, что по очереди выдаём, тут же в обратку принимаем визуально и тактильно. Последнее — особенно сильно башню рвёт. Телесный контакт почти болезненный.

Мне чертовски мало. Хочется трогать девчонку постоянно. Штурмовать вожделенные губы до тех пор, пока не станет просить пощады.

Будь моя воля, я сожрал бы её, клянусь.

Она не возражала бы, спорим?

Одурев от чувства вседозволенности, трахаю её ртом.

Совершая языком ритмичные, пошлые движения, прижимаюсь возбуждённым пахом к её бедру. Оглаживаю его ладонью. Нетерпеливо сжимаю круглую, упругую ягодицу. Толкаюсь вперёд, а затем просовываю между нашими телами руку и трогаю девчонку там, где меня, судя по уровню увлажнения, явно очень ждут.

Мысли мгновенно сводятся только к одному примитивному желанию.

— Кирилл, — дёргается, рвано выдохнув, когда начинаю ласкать её пальцами, растирая горячую влагу.

— Что не так, говори? — отражаю не своим голосом. Севшим и охрипшим.

— Всё… так, — тихонько стонет, и каждый божественно-прекрасный звук отпечатывается в моём мозгу раскалённым клеймом.

— Так?

— Да, — шепчет, выгибаясь навстречу. Зажмуривается.

Пиздец меня штырит оттого, насколько мокрой она ощущается. Мозги плавятся. Разыгравшееся воображение подталкивает к следующему действию.

— Ты… — нервничает и зажимается.

— Просила, чтобы поцеловал, я поцелую. Везде, — сползаю вниз. Развожу её коленки в сторону и…

Яська от первого же движения языком такую чувственную реакцию выдаёт, что впору самому в штаны кончить.

— Пиздец, у тебя тут рай, Бортич.

От всего меня неистово прёт.

Вид, запах, вкус.

Нализываю гладкие складки, как пацан, дорвавшийся до своего первого куни.

Когда на хер вообще возникало желание это сделать?

— Мне… Я… — она бормочет что-то бессвязное.

Улавливаю фоном только «как хорошо». Остальное на слух не поймать, размывается. Да и надо ли?

— С кем-то из них спала? Фотограф? Эмиль? — интересуюсь я мрачно.

Зачем я вообще это спрашиваю?

Потому что тебе не по хер.

Потому что сам за это время ни с кем не смог.

— Нет. Сказала же, нарочно перед тобой его поцеловала, — раздражается моя фурия.

— Может, ты ещё что-то нарочно сделала.

Цокает языком.

— Лучше продолжай и не порть момент, Дымницкий. Пока всё идёт как надо. Даже лучше, чем представлялось.

— Спасибо за похвалу, — усмехаюсь и возвращаюсь к своему увлекательному занятию.

Прерванный процесс запускаем по новой. Оба быстро заводимся до критической отметки и вот я уже чувствую, что она близка к своему финалу.

Нет, не торопись. Я тебя догоню.

С трудом от неё оторвавшись, щёлкаю пряжкой ремня. Снимаю джинсы вместе с трусами. Достаю из тумбочки резинку.

— Пиздец как хочу тебя трахнуть, — смотрю на неё, голую и возбуждённую, пока раскатываю дрожащими пальцами защиту.

— Трахни, пожалуйста, — провокационно раздвигает ноги шире.

Пара секунд — и я уже нависаю над ней, готовый исполнить просьбу.

— Поцелуй ещё, — тянется ко мне. Обнимает за шею. Трётся о щетину. Своими губами к моим прижимается.

Как-то отчаянно и слишком нежно. Будто игривое настроение сменяется на другое.

Не будь переход слишком резким, может, и не заметил бы.

Но поцелуй всё же случается. Страстный, долгий и решающий. Потому как все нервы оголены и терпеть дальше уже нет сил.

Запираю в кольце своих рук. Шею опять одурело засасываю. Собираюсь наконец в неё ворваться, но она внезапно напрягается всем телом.

Пока всё идёт как надо. Даже лучше, чем мне представлялось.

Представлялось.

— Блять, не говори, что ты девственница, — заглядываю ей в глаза, ощущая, как поднимается в груди дичайшее беспокойство.

— Это имеет какое-то значение? — отвечает она хмуро.

— Ни хера себе, конечно имеет!

Теперь уже напрягаюсь я.

— Мне восемнадцать, напоминаю. Я могу делать, что хочу и выбирать, что нужно моему телу тоже.