В лабиринте противоречий

— А лучше, когда человек хулиганит, а милиция его тронуть боится? — сказал гость, переглянувшись с женой, которая одобрительно его слушала — А воровство? Мы без палки жить не можем. Сталин был вовсе не злой, народ его до сих пор уважает.

— Иначе нельзя было в тех условиях, — авторитетно поддержала его жена.

— Тогда… тогда двое работают, а третий за ними следит и про них докладывает. Разве это жизнь? — возмутилась Даша. — Я даже не понимаю, как вы тогда жили. Так мучить людей!..

— Вот это наше русское всепрощение! — сказал подполковник. Это наша беда.

— Хорошо, а в чьих руках должна быть палка? — не унималась Даша. — Где гарантия, что те, кто возьмет палку, не воспользуются ею в своих интересах? А для себя создадут бесконтрольность!

— Вот так у нас многие рассуждают, — самодовольно усмехнулся подполковник, говоривший теперь с одной Дашей как с достойным оппонентом. — А я вот что скажу: тогда социализму не продержаться. Или — или. Либо Сталина — либо остается отступить назад к проклятому капитализму. Тогда сама рыночная конъюнктура, конкуренция заставят работать. И уж без дураков! Соки выжмут.

— Ну ты даешь! — уважительно сказал осовевший в конец Владимир Иванович. — Пусть лошадь…

— Мы так говорим потому, что Россию любим, — сказал гость проникновенно, — и нам обидно. Случись какая заварушка, полезет кто на Россию, все встанут на защиту. И против социализма никто не возражает! Но ведь образовалась партийная буржуазия! Разве это социализм?

— Она еще при Сталине образовалась, — возразила Даша. — А сейчас просто получила дальнейшее развитие…

— Ну нет, Сталин на них жал!

— Все-таки без Сталина было бы гораздо меньше жертв и страданий. Всюду в мире страдания. Но таких массовых арестов, страха доносов, такой ловкой обработки умов…

— Сталин всех сумел зажать. Иначе бы не победил Гитлера.

— Победил, — согласилась Даша, — благодаря строжайшей дисциплине и внедрению в массовое сознание высоких, воодушевляющих целей.

— Мамуля! Неси пирог! — шумел отец. — Дашку втолкнем в аспирантуру! Я говорил: надо к Сане!

— Сейчас! Так и взяли! — цыкнула на него жена. — Давайте пить чай! — Она включила электрический самовар, принесла пирог из кухни.

Потом были, как всегда, шумные воспоминания о юности и в бессвязных возгласах, как всегда, фигурировали "наша бражка", "Нинка косая"…

— Споем, Володька! — предложил охмелевший подполковник. И они вдвоем затянули "Прощай, любимый город".

Ночью гости уехали, достаточно к этому времени протрезвев.

Утром Даша на кухне пила с родителями чай, слушая по радио воскресную передачу "С добрым утром!!".

— Пойдем к Сане! — сказал отец. — Можно еще попробовать…

Саня, его давний друг юности, Александр Николаевич, стал доктором наук в одном из бесчисленных НИИ.

— Саня скажет, что нам делать. Я сейчас позвоню.

— Давай отложим на несколько дней, — попросила Даша. — Я еще подумаю.

— Пока соберетесь, мест в аспирантуре не останется, — укоризненно сказала мать. — Все по знакомству разберут. Раз любишь сидеть над книгами, для тебя это в самый раз.

— Ладно! Саня все сделает, — беспечно отмахнулся отец. — Я пошел звонить, что мы придем в субботу.

12. УДАР ПО СЕЛЬСКОМУ ХОЗЯЙСТВУ

Возвратившись домой, Даша сразу же открыла 11-й том.

Она быстро перелистывала страницы. Что-то, видно, там ломали, перекраивали. Наломали дров! До сих пор никак не расхлебаем.

Каким был тогда метод партийного руководства в деревне? Это ясно — "максимальный зажим". Сталин сам признал: зажимали так, что скрип стоял, и при этом не понимали хозяйства. Прикрывали незнание политической трескотней.

Сельское хозяйство, еще во многом не подвластное Сталину, а подвластное каким-то своим стихийным законам…

"Разговоры о том, что мы будто бы отменяем НЭП, вводим продразверстку, раскулачивание и т. д., являются контрреволюционной болтовней…".

Зато на апрельском Пленуме ЦК и ЦКК впервые не было оппозиции. Теперь он мог действовать беспрепятственно. Теперь все резолюции принимались единогласно.

Разом коллективизировали 50 % крестьянских хозяйств, а потом задним числом стали напоминать о благоразумной сдержанности.

Бывшие кулаки и те, кого к ним причисляли, ограбленные, высланные из родных мест, погибали миллионами в трудовых лагерях — от голода, болезней, антисанитарии. Эти миллионы были прежде главными поставщиками сельскохозяйственных продуктов. А какой ужасающий массовый голод поразил Украину после коллективизации!

Уже 2005 год. В "Литературной газете" опубликована статья о сборнике "Писатель и вождь. Переписка М.А. Шолохова с И.В. Сталиным". (Б. Гусев. "Писатель и вождь". ╧ 20, 2005 г.). И вот несколько очень коротких отрывков из обстоятельного письма М. Шолохова Сталину (от 4-го апреля 1933 г.) о том, как производилось изъятие хлеба у крестьян.

Собственно то, что применялось при допросах и обысках, никак нельзя было назвать перегибами; людей пытали как во времена средневековья, и не только пытали, но и издевались над теми, кого пытали".

В письме приводится перечень "способов", при помощи которых работали во время коллективизации агитколонны и уполномоченные. Например, один из способов — выселение из дома и распродажа имущества,

Было официально запрещено остальным колхозникам пускать в свои дома ночевать или греться выселенных. "1090 семей при 20-градусном морозе изо дня в день круглые сутки жили на улице". И другие "способы" не лучше.

Так может быть, виноват не Сталин, а рядовые исполнители? Но вряд ли они бы себе это все позволили, если бы он такие меры категорически запрещал.

13. КТО ВЫПУСТИЛ ДЖИННА ИЗ БУТЫЛКИ?

Студенты говорили, что существовала книга, выпущенная, кажется, при Хрущеве, автор которой был впоследствии исключен из партии. В этой книге якобы высказана мысль, что приходу Гитлера к власти могли помешать все демократические силы сообща при условии их единства — коммунисты, социал-демократы, либеральная буржуазия, интеллигенция, передовые рабочие и т. д. Но при активном содействии Сталина даже, может быть, по его инициативе в этот критический момент была развязана в Германии жестокая борьба внутри этих сил. Их фронт был расколот. Это весьма облегчило приход Гитлера к власти.

А что, если, действительно, Сталин таким образом — пусть сам того не желая, — способствовал приходу Гитлера?

Даша заходила по комнате. Что она хочет решить? Прав ли тот автор, однажды якобы опубликованный в издательстве "Наука", а затем наказанный? Если такой вообще существовал когда-нибудь… Прав ли он, что не будь столь резкого раскола, фашизм не смог бы пробиться к власти?

Если прав, то это значит… Что же это значит? Значит…Сталин способствовал расколу германских левых сил, а их раскол способствовал приходу Гитлера? А приход Гитлера… Что же это значит? Что вторая мировая война со всеми ее ужасами вообще бы могла не произойти. Нет, это немыслимо! Не тысячи — миллионы погибли. Может быть, десятки миллионов. А среди выживших, сколько искалеченных! Нужда, бедность, каторжный труд. Все во имя победы. Но войны просто могло не быть. Так ли это? Кто знает…

Доценту, читавшему лекцию, задал кто-то вопрос насчет обострения Сталиным раскола левых сил, но доцент завилял, уклонился. Нет, что-то тут было…

— Устала, хватит! — воскликнула Даша.

Но оставался еще последний томик.

14. ГДЕ ВРАНЬЕ? ГДЕ ПРАВДА?

XVI съезд. И последний том — 13-й.

К этому времени уже никто не смел выйти на трибуну с критикой. Сталин знал: хорошенько нажмешь на людей — всего добьешься. Главное — репрессивный аппарат полностью в его руках. Удалось потихоньку захватить полный контроль над партийным и советским аппаратом. Теперь можно было не церемониться.

"Тов. Демьяну Бедному… Вы расцениваете решение ЦК как "петлю, как признак того, что пришел час моей (т. е. Вашей) катастрофы", — читала Даша письмо Сталина. — Почему, на каком основании?.. Десятки поэтов и писателей одергивал ЦК, когда они допускали отдельные ошибки. Вы все это считали нормальным и понятным. А вот, когда ЦК оказался вынужденным подвергнуть критике Ваши ошибки, Вы вдруг зафыркали и стали кричать о "петле". На каком основании? Может быть, решение ЦК не обязательно для Вас? Может быть, Ваши стихотворения выше всякой критики? Не находите ли, что Вы заразились некоторой неприятной болезнью, называемой зазнайством?

В чем существо Ваших ошибок. Оно состоит в том, что критика недостатков жизни и быта СССР, критика обязательная и нужная, развитая Вами метко и умело, увлекла Вас сверх меры, и, увлекши Вас, стала перерастать в Ваших произведениях в клевету на СССР, на его прошлое, на его настоящее".

Кто может с точностью определить, до какого предела произведение — критика и с какого момента начиная — клевета? Любой автор станет бояться нечаянно перейти этот предел. Кто как не Сталин явился "отцом" лакировки действительности, бесконфликтности? Тогда-то и начала зарождаться публицистика "дежурного пафоса и умиления успехами".

Сталин рассказывал в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом в 1931 году: когда большевики пришли к власти, они сначала проявляли по отношению к своим врагам мягкость. Но очень скоро выяснилось, что чем мягче они относились к врагам, тем больше сопротивления эти враги оказывали.

И вот впечатление Эмиля Людвига: "Мне кажется, что значительная часть населения Советского Союза испытывает чувство страха, боязни перед Советской властью и что на этом чувстве страха в определенной мере покоится устойчивость советской власти".

А что потом? В колхозах долго работали за "палочки"… В городах коммуналки, мизерная зарплата и такая же, как в деревне, полная зависимость от начальства. Ограбление и запугивание народа при Сталине достигли невиданных размеров. Но это всегда оправдывали великими задачами.

"И все-таки, — думала между тем Даша, — масса трудящихся поддерживала советский режим не только из страха, не только вследствие манипуляций над общественным мнением. Перед ними словно открылись новые горизонты. Они вышли на авансцену жизни, теперь из их среды черпались кадры для подготовки новых руководителей, новой интеллигенции, их чувство своей значимости возросло. Эти массы были неприхотливы и доверчивы. Атмосфера праздничного подъема постепенно ими овладевала. Пусть атмосфера эта создавалась целенаправленно, она рождала самоотверженный энтузиазм и помогала переносить трудности".

Противоречивость возникавшей картины вызывала у Даши беспокойство. Хорошо это было или плохо? Правильно или неправильно? Может быть, все, что делал Сталин, было единственно правильным в связи с низким уровнем окружающей среды? Пусть даже и его человеческие слабости, амбиции имели место. Он ведь не святой. А что, если, действительно, нельзя было иначе?

Незаметно, исподволь шло новое расслоение людей. Родители, занявшие выгодное положение, тащили за собой детей. Путь наверх был еще относительно просторным. Нынешней толкотни еще не было.