Залив Терпения

* * *

его отец был военным в отставке. он перевез свою семью за город, в дом, который построил сам. за ним в городе числилась маленькая двушка возле военной части. пятиэтажный дом, где раньше были казармы; а теперь квартиры, разделенные картонными стенками, для служивших или служащих я видела из окна. из-за этой квартиры, в которой давно никто не жил, мы когда-то не расстались. так я думаю. потому что в этой квартире мы прятались от всего мира, благодаря ей могли оставаться наедине так, чтобы никто об этом не знал.

помню, как мы пришли туда в первый раз. он использовал это место как перевалочный пункт. заходил после школы перед тем, как отправиться на тренировку, потом возвращался, оставлял спортивный инвентарь и шел домой, в деревянный домик за рекой.

в тот день он тренировку прогулял. он знал, что у меня нет денег заплатить за интернет, поэтому после школы я торчу у одного окошка неподалеку, где ловит вайфай. он пришел туда и позвал меня гулять. я еще не знала, что влюблена, но в тот день как бы разрешила себе узнать — увидела, что могу рассчитывать на взаимность.

ему нужно было забрать школьный рюкзак, который он оставил в своем тайном гнезде. я шла за ним по длинному темному коридору, в котором перегорела лампочка. потом я узна́ю, что она перегорела навсегда и никогда никто не заменит ее. в самом конце коридора — широкая деревянная дверь. он медленно открывает ее, пропуская меня в предбанник для двух квартир. в соседней, как он мне говорит, живет бывший военный врач, сейчас он работает на скорой. в предбаннике застойный воздух и много чужих ботинок. он медленно открывает вторую дверь. снова коридор — весь деревянный, шкаф с зеркалом, отражающим нас двоих, и рядом пустой стул. не раздевайся, говорит он мне, я быстро. не разуваясь, он проходит вглубь помещений, а я сажусь на стул, пытаясь разглядеть, что же находится внутри квартиры. я очень растеряна. почему-то мне казалось, что мы зайдем и начнем целоваться и признаваться друг другу в любви с порога. но он нарочито холодно забирает рюкзак и выходит, жестом зовя меня за собой.

мы еще не скоро туда вернемся. целый месяц каждый день после школы мы будем робко гулять по району вокруг да около, сидеть на трубах, обшитых стекловатой, а потом чесаться. впервые возьмемся за руки на трубе во время живого диалога и оба резко замолчим. потом мы начнем обниматься, как бы учась. будем стоять у подъезда, обнимаясь часами. уже выпадет снег, а мы словно все это время, с сентября по ноябрь, простояли там — две статуи.

похолодает. зима загонит нас в пещеру без лампочек. мы будем сидеть на пыльном старом диване в комнате с высоченным потолком, он на одной стороне, а я на другой, и разговаривать, медленно пододвигаясь друг к другу. однажды мы сомкнемся, в глубокой темноте, и он скажет, что никогда никого не целовал, кроме мамы. я скажу, что научу его, хотя я тоже не умела. мой первый и единственный поцелуй закончился мытьем рта с мылом по моей собственной инициативе.

те два года будут самыми живыми для моихгуб. они будут много болтать и целоваться. с обезумевшим от страсти взглядом я буду возвращаться домой в темноте, меня будет знобить от резкой смены температур и возбуждения. в лифте, поднимаясь на девятый этаж, я всегда буду замечать свои опухшие обветренные губы, очень красивые — преобразующий элемент. в квартиру мы купим чайник и будем пить из общей кружки. на ее бежевой стенке нарисована женщина в бикини. если налить в кружку горячей воды, бикини исчезнет и женщина станет совершенно голой.

зимой одиннадцатого класса мы шли через мост над местом, где реку заковали в трубу. нужды в этом мосте давно не было, но он существовал, и мы гуляли по нему, смеясь, обсуждая мир или осуждая его. жаль, что через полгода все это закончится, сказал он вдруг, в миг, когда я хохотала над какой-то глупостью, запрокинув голову. я посмотрела на него осуждающе. зачем ты все испортил? его тело болталось из стороны в сторону как неприкаянное. он покрутился вокруг себя на тонких ногах, пожал плечами. мы оба знали, что он не найдет в себе сил сопротивляться воле отца и что его профессия была определена, еще когда он не до конца сформировался в утробе.

не надо так говорить.

но ведь все закончится. я уеду. не хочу, чтобы ты оставалась, чтобы все это тебя сдерживало.

но я хочу.

он покачнулся и упал на колени, как-то неестественно изогнувшись, показывая, что не выдерживает этого разговора и этой жизни. я засмеялась и присела рядом с ним, приподняв его голову, направив его потерянный взгляд к моему. мы оба улыбались.

не будет такого. я же люблю тебя.

и я люблю тебя.