Я выбираю Элис

ГОЛОВА — СТРОИТЕЛЬНАЯ КАСКА

2 августа

Совместный поход матери и дочери за покупками не должен приводить к посттравматическому стрессовому расстройству, не так ли? Однако в моей семье любая вылазка — причина для опасений.

Сегодня мы с матерью ездили за покупками, а еще мне сделали прическу. Мама высадила меня у секонд-хенда «Все как новое», чтобы я подыскала себе какие-нибудь классные шмотки в духе Фрэнк, а сама отправилась в магазин здорового питания. Меня поразило, сколько в этом секонд-хенде всяких изделий, выполненных в технике макраме. У мамы есть пара плетеных подвесных кашпо, которым лет больше, чем мне. Они, наверное, неубиваемые. Я могла бы купить там себе целый гардероб макраме — жилетку, брюки клеш, шляпу, кошелек и обложку для Библии, но решила этого не делать. Подумала, что вряд ли мое настроение хоть немного улучшится, если я наряжусь во что-то похожее на сено.

В магазине «Все как новое» туговато с тем, что в «Исчерпывающем руководстве по экономии» именуется «зачетным». Вещи там дешевые, но особо классными их не назовешь. На брюках в обтяжку все еще висят ярлыки «Зеллерс» и «Филдс»[14]. Я обнаружила пару красно-синих клетчатых штанов в обтяжку без стрелок, а также оранжевый топик в корзине с детской одеждой. В магазине почти не было жилетов-пуховиков, но я в конце концов выискала один, который, видимо, раньше принадлежал какому-то лесорубу-недомерку. Он немного напоминал спасательный жилет, но это лучшее, что я смогла там найти. Кроме того, я купила тапки, предназначенные для медработников. Там совсем не было тех классных, с полосками, кроссовок из семидесятых, но я прикинула, что дома сама так же разрисую эти медицинские тапки.

После того как с покупками во «Всем как новом» было покончено, мы с мамой перебрались в парикмахерский салон Ирмы подстричь мне волосы, чтобы они лучше смотрелись с заколками. Стрижка, которую мне делают, называется «Особая». Ирма стрижет меня так, и только так, с тех пор, как мама перестала стричь меня под «горшок». Ирма освоила только одну прическу и потому делает ее всем своим клиентам. Однако в этот раз я сказала ей, что мне хотелось бы чего-то немного другого: чтобы мои волосы выглядели старомодно, с большим зачесом назад, и были по-настоящему короткими, как у Фрэнк. Ирма действовала так, будто точно знает, чего я хочу, будто постоянно делает альтернативные стрижки. Поначалу они с мамой были так заняты разговором, что казалось, что Ирма вовсе не следит за своими действиями. Затем мама отправилась в супермаркет, чтобы еще что-то докупить, и в течение примерно пяти минут Ирма всем своим видом демонстрировала, насколько погружена в работу над моими волосами. Если бы нахмуренные брови и выражение предельной сосредоточенности гарантировали хорошую стрижку, у меня была бы лучшая стрижка в городе. Ирма вставала то с одной, то с другой стороны, отхватывала мне волосы тут и там, поджимая при этом губы. Меня уже начинало подташнивать от всех этих ныряний и кружений возле моей головы. Ирма явно слишком стара для таких быстрых перемещений, и я испытала почти благодарность, когда вошел новый клиент и парикмахерша опять принялась болтать, едва глядя на то, что вытворяет с моей головой.

Все это начинало меня пугать. Было непонятно, что общего у того хаоса, который Ирма создает у меня на голове, будет с прическами девиц, зависающих на рейве, или как там еще называются эти гигантские сборища на танцполах. Наконец Ирма взяла в руки фен и большую круглую щетку, похожую на бигуди. Она сказала — без щетки не добиться старомодного эффекта. До сих пор я сидела с крепко зажмуренными глазами. Я открыла их в тот момент, когда в салон вошла мама и каким-то странным голосом произнесла: «Ой».

Волосы мои стали огромными. Не знаю, что с ними сделала Ирма, однако мои гладкие прямые волосы размером и формой напоминали теперь строительную каску. Большой зачес, который должен был находиться на затылке, оказался на самой макушке, а челка дерзко нависала над правой бровью. Когда мама обратила внимание Ирмы на то, насколько неровно подстрижена моя челка, Ирма вроде как замахнулась ее выпрямлять, но даже мне было видно, что слишком серьезные исправления приведут лишь к образованию залысины на лбу. Помню, я однажды пыталась подстричь свою куклу Барби, и в результате моих стараний подровнять ей волосы от них остались лишь какие-то пластмассовые пеньки, торчавшие из скальпа.

Мама была в полном расстройстве. Настолько, что сказала: «Господи, Ирма. Даже не знаю, должна ли я тебе за это платить. Это же кошмар, а не стрижка».

Ирма заняла оборонительную позицию и заявила, что это именно то, о чем я ее просила.

То, что я выглядела как монстр, было само по себе достаточно плохо, однако смотреть на стычку между матерью и самой злопамятной и болтливой парикмахершей в городе оказалось сверх моих сил. Стоило какой-нибудь клиентке пожаловаться на Ирмину стрижку, как о ней тут же начинали ходить слухи о том, что она лесбиянка или неверная жена, наставляющая мужу рога.

Я вышла из парикмахерской и сидела в машине, пока утрясался вопрос. У нас не автомобиль, а океанский лайнер, с разными там хвостами, плавниками и всем таким. Возможно, он выглядел бы и круто, если бы не проржавел и не был обклеен стикерами всех отстойных фолк-групп, когда-либо проезжавших через наш город. Мама и ее подружки по Обществу любителей фолк-музыки приходят в дикий восторг каждый раз, когда какие-нибудь тетушки среднего возраста объединяются на почве музыки и в качестве второй профессии создают группу и поют о менопаузе и прочих вещах, о которых на самом деле никому неохота слышать. Не стоит также забывать про детей типа Флит и Эрроу, жертв фолк-музыки. Лично я считаю, что и на зрителях, и на исполнителях слишком много лилового.

Сидя с каской вместо головы в машине на стоянке торгового центра города Смитерс, я чувствовала себя довольно паршиво, несмотря на новые классные шмотки. Я прикидывала, сколько заколок понадобится, чтобы опустить клок волос, и отрастут ли волосы к началу занятий в школе, когда кто-то постучал в окно. Растерявшись, я попыталась притвориться, будто не слышу: уставилась вперед, скорчив гадкую мину, однако стук не прекратился. Подняв глаза, я поняла, что влипла.

На меня уставились два парня. А рядом с ними стояла эта ужасная белокурая бестия Линда. Мое сердце ударилось о грудную клетку с глухим звуком, потом застучало, как отбойный молоток.

Я не видела Линду многие годы. По ней нельзя было сказать, чтобы она хоть чуточку подобрела.

Я украдкой покосилась на них краешком глаза, надеясь, что они уйдут. Темноволосый парень в футболке с надписью «Уайтснейк» снова постучал по стеклу, в ответ я подняла взгляд и изобразила улыбку.

«Уайтснейк» велел опустить стекло. Мне не хотелось, чтобы они решили, что я их боюсь, поэтому послушалась. Он спросил, что у меня с волосами. Белобрысый парень в футболке «Джудас Прист» сказал, что они выглядят так, будто кто-то засунул мою голову в щеподробилку. Линда лишь ухмылялась.

— Джек, спроси ее, почему она нам не отвечает, — велел темноволосый.

— Почему ты не отвечаешь Кевину? — спросил послушный Джек.

Они просунули руки в окно, пытаясь потрогать мою громадную копну.

— А-а-а-а, — сказал Кевин. — Рука застряла! — Сквозь оболочку, образованную спреем «Акванет», он просунул пальцы в крысиный клубок волос, начесанных Ирмой снизу вверх для придания им объема.

Как раз в этот момент моя мама выскочила из парикмахерской. Она увидела, как Линда в варенках и парни в хеви-металлических футболках лапают мои волосы через открытые окна нашего чудо-автомобиля, и ее переклинило.

Она налетела лилово-розовым хлопчатобумажным смерчем, при этом ее разноцветные шарфы, раскрашенные в технике «тай-дай», разлетались во все стороны.

— Эй, вы!

Мамин голос перерастал в неподдельно яростный визг. Я ушам и глазам своим не верила. Сижу тут, со своими уродскими волосами, заперта в ржавой тачке, а моя чокнутая мамаша-хиппи вот-вот подерется с местными металлюгами.

И тут она как заорет:

— Вы трогаете волосы моей дочери?! Трогаете ее волосы?! Вам лучше держать свои жалкие ручонки подальше от волос моей дочери!

Ее голос звучал как голос того парня из «Таксиста»[15], только еще психованнее.

Джек посмотрел на Кевина и попятился от моей матери.

— Да она придуривается, — сказал он. — Эй, да мы вообще ничего не делали.

Затем Линда остроумно заявила моей разъяренной мамаше, что мало того, что ее дочь — дохлая курица, так и сама она (то есть моя мама) — сука. Мать, которая и в лучшие-то времена не могла похвастаться великолепным самообладанием, еще прибавила громкости. Она начала орать Линде что-то про социопатов и пацифизм. Это звучало слишком неадекватно даже для моей мамы.

Я воспользовалась подвернувшейся возможностью и подняла стекло.

Из торгового центра начал вываливаться народ, чтобы тупо поглазеть на мою истеричную мамашу. Линда сгруппировалась и, не успела я хоть что-нибудь сообразить, подскочила к маме и вдарила ей, причем здорово так вдарила. Затем отскочила, руки как будто готовы к объятиям, кулаки разжаты, прямо мастер боевых искусств.

Мама на секунду оцепенела. По-моему, Кевин с Джеком в этот момент даже дышать перестали. Затем она набросилась на Линду, схватила за отвороты джинсовой куртки и швырнула на землю. На землю, прикиньте! Линда злобно лягалась, пока мать не рухнула вместе с ней. Они колошматили друг друга, словно парочка детсадовцев, не поделивших, кто будет есть пластилин, только это были никакие не детсадовцы, это моя лилово-розовая мамаша и худшая девица в городе сцепились в клубок на стоянке супермаркета.

В какой-то миг я посмотрела на все это как бы глазами другого человека. Я со своими волосами, в огромном универсале с плавниками, уставившаяся, словно инопланетянин в клетке, на сорокалетнюю тетку в хипповском прикиде, дерущуюся с субтильной девчонкой с перьями светлых волос и металлистской челкой. Это был поворотный момент, один из тех, что мешают засыпать бессонными ночами, один из тех, что могут похоронить любую надежду на нормальную жизнь.

Как бы там ни было, мистер Скотт из овощного отдела и Ральф из отдела консервированных продуктов положили этому конец.

Мистер Скотт вмешался и оторвал мать от Линды. Мама тут же разрыдалась. Ральф схватил Линду, когда та попыталась вновь наброситься на нее, и Линда прокусила ему правую руку до кости. Потом Ральфу наложили пять швов. Какие-то ребята из бригады упаковщиков пришли ему на помощь, и вместе они удерживали Линду, которая теперь хрюкала, рычала и плевалась, словно дикий зверь.

Когда показалась Королевская канадская конная полиция, мама все еще рыдала, а мистер Скотт неуклюже похлопывал ее по спине и выглядел смущенным, но при этом мужественным и озабоченным. Джек и Кевин давно испарились. Линда была в кольце упаковщиков из супермаркета, а за Ральфом, бледным как смерть, ухаживала группка кассирш. Я со своей прической продолжала сидеть в машине с поднятыми стеклами.

Пока оказанием помощи занимался весь персонал супермаркета, я действительно не думала, что от меня будет там какая-нибудь польза. В конце концов, их же учат помогать.