Земля-воздух [Бенефициар]

— Это с какого такого хера? — потрясенно спросила я.

— С такого, что про часы я бы тебе дал указание еще в самолете, но ты сухарилась по углам, а времени выцепить тебя, и по возможности поиздеваться у меня не было. — Он поднялся из-за стола, вытянув из кармана черных брюк небольшую книжицу с эмблемой дорогого часового бренда. — Тут недалеко на Банхофштрассе магазинчик. А на ужин со мной поедешь… господи, забыл как эта херня называется… В общем, когда стюардесса у своего рабовладельца уточняет, чем тот изволит трапезничать на обратном перелете, а потом в лепешку разбивается, но организовывает сей изощренный момент… Я над Риммой пару раз эксперементировал, справилась.

— Название блюда. И по возможности ресторана. — С неприязнью глядя на улыбающиеся, чуть прищуренные блядские глаза, клокочущим от злобы голосом потребовала я.

— А не знаю. — Ехидно усмехнулся этот ублюдок, допивая кофе и накидывая на плечи кожаную куртку. — Вот съездишь со мной вечером, я тебе покажу, что я хочу.

Сука, и прозвучало-то как двояко! Я с презрением смотрела, как он удаляется из трапезного зала и едва себя сдерживала от трехэтажного мата емко и исчерпывающе описывающего кто он такой и что я бы с ним сделала при помощи посторонних предметов.

Все настроение было испорчено. И его не подняла прогулка по главной артерии города, насыщенной европейской цевильностью. И даже вид с пристани на Цюрихское море, когда-то вызвавший у меня неописуемый восторг ровным счетом не добавил настроения. Часы забрала. Стоимость с Женькин мерин. Шла осторожно, понимая, что если упаду или выроню мне обеспечено пожизненное рабство. Женька бы удавился за такие часы.

Оставила их на ресепшене и поднявшись к себе в номер, завалилась спать. Дрыхла часов до четырех, послав на хер Ксюшу, нарушившую мой хрупкий покой предложением вместе с пилотами обойти местные тридцать три музея и культурно просветиться.

Просвещаться мне не хотелось. Все, чего я желала на данный момент — удавить собственноручно одного зеленоглазого мудака, нещадно пользующегося моим вынужденным и таким унизительным положением подчинения. Женька, которому я написала от скуки, пробовал со мной повиртить, но на его сообщение «я медленно стягиваю с тебя трусики» меня пробило на дикий ржач, а не возбуждение, и попытка приласкать себя не удалась.

Параллельно списывалась с Диего, избравшем более правильную стратегию и посылающему мне откровенные фотки. И снять напряжение у меня бы получилось, если бы сообщения от Диего, всякий раз перескакивающему с английского на испанский, не перекрывали параллельные смешные посты от Женьки. Они мне оба надоели, потому что возбудиться у меня толком не получалось из-за сдавленного смеха от Женькиных приколов, и телефон я вырубила, решив предаться объятиям Морфея.

Не тут-то было. Паша пару раз пнул мою дверь, сказав, что через пятнадцать минут нас заберет машина, и если я не буду готова к тому времени, он поедет без меня и накатает жалобу за мою неисполнительность моему начальству. Нормально, да?

Бегая по номеру я одновременно красила морду лица и втискивалась симпатичное темно-синее коктейльное платье, шипя и матерясь, пытаясь равномерно выпрямить утюжком волосы.

Лодочки на шпильках я обувала уже на бегу в коридоре, иступлено проклиная Коваля и сраные оставшиеся две минуты.

— Киса, а где же алая помада? Ай-ай-ай! — глумливо пропел Паша, распахивая передо мной заднюю дверь седана Мазерати, когда я, запоздало взяв себя в руки и сняв язык с плеча максимально царственно выплывала из лобби на улицу, благородно и благодарно кивнув улыбчивому швейцару, распахнувшему дверь мне, секунду назад изрыгающей страшнейшие проклятия и мчащейся на всех парах с мраморной лестницы к выходу.

Бухнулась в симпатичный тёмно-бордовый кожаный салон, напоследок смерив максимально презрительным взглядом цинично улыбнувшегося зеленоглазого ублюдка, закрывшего за мной дверь. Ну, сука, ты у меня еще попляшешь этим вечером.

Паша знал немецкий на таком хорошем уровне. Во время его трепа с немолодой, но такой приятной швейцарской парой, ожидающей нас в уютном ресторанчике на пирсе Цюрихского озера, я постоянно ловила себя на мысли, что упускаю нить их разговора. Немецкий я знала немногим хуже английского, однако, может быть дело было в том, что беседа мужчин касалась банковской отрасли, а узкой терминологии в этой отрасли я не знала, поэтому мило беседовала со светловолосой нимфой, женой немолодого собеседника Паши. Их дети, двое приятных пострелят лет десяти-двенадцати, с восхищением смотря на своего отца, тщательно стремились изобразить деловой стиль, весьма умело орудуя столовыми приборами и правильно ими пользуясь в зависимости от блюда подаваемого вышколенным персоналом.

Супруга бизнесмена, доброжелательная и миловидная немка Сандра вела со мной выдержанную беседу о моей работе. Расспрашивала о интересующих ее нюансах с вежливым интересом, охотно делясь деталями своей биографии в ответ. Она была одной из ведущих моделей Европы, правда бывшей, ибо ее супруг, швейцарский банкир, просил ее оставить профессию полную перелетов и частых отсутствий дома. Сначала Сандра сопротивлялась, но как только забеременела старшим сыном, покорно осела дома и со страстью предалась роли жены и будущей матери.

Мы незаметно распили с ней вторую бутылку белого сухого, и она, ласково улыбнувшись, сказала, что я с Пашей очень красивая пара. Вино пошло не в то горло. Откашлявшись, я сдерживала глумливый хохот под ее обеспокоенным взглядом.

И тут его рука сжала мое колено под столом. Напомнив моему телу, что оно сходит с ума по нему, его прикосновениям, и его веянию бескомпромиссной эротики. Я подавилась повторно, стремясь сдержать горячий вал безумства, распадающегося во мне на сотни тысяч режущих острыми гранями валунов. Незаметно, но жестко впилась ногтями в его пальцы. Выдержал несколько секунд, не изменяя ровного тона, ритма беседы с главой швейцарского семейства даже в том момент, когда я почувствовала влагу под своими пальцами. Распорола кожу его руки ногтями. До крови.

Теплые капли его крови окропили кожу моей ноги. Не убрал руки. Безотчетно усмехнувшись, усилила нажим ногтями, чуя животный вызов в стиснутых на моем колени пальцах.

— Мне неприятно, кис, — он повернул ко мне голову ласково улыбаясь и пользуясь тем, что швейцарцы не секут по-русски. — Я же тебя, суку, заставлю зализать.

— Я тебе пальцы откушу. — Нежно улыбаясь ему в ответ, негромко мурлыкнула я. — А если загребущую лапу не уберешь, уебу тебе прямо при них.

Давясь смехом, руку убрал. Я, несколько дрожащими руками оттерла его кровь на своих пальцах о темную салфетку, лежащую на бедрах. Чуть отпустило. Пока не поняла что кожу внутренней стороны бедра стягивая его засыхающая кровь. Я при этом чувстве, почему-то сбилась, не в силах вернуться мыслями к своему рассказу о рейсах. Сандра недоуменно смотрела на внезапно прервавшуюся меня, думающую о крови Коваля на своем бедре. И чувствующую иррациональный жар в венах. Ужас какой. Я с трудом взяла в себя руки и продолжила с ней разговаривать.

Вечер завершился явно на позитивной для Паши ноте. Прощаясь с четой, он тщательно следил за тем, чтобы его пострадавшая рука не попала в их поле зрения. С Сандрой я рассталась практически с сожалением, уж очень она мне пришлась по вкусу, а ее деловые сыночки, важно подавшие мне руку, особенно.

Стоянка, где был припаркован ожидающий нас Мазератти, располагалась позади ресторанчика в хорошем таком отдалении. Я знала, что Паша не удержится. И он оправдал мои ожидания, когда я, идущая чуть впереди него, ступила с деревянного настила причала на темный асфальт тротуара идущего вдоль широкого шоссе, и направилась было в сторону парковки.

Дернул к резному столбу с вывеской ресторана у входа на пирс, прижал к нему спиной и жестко, со злостью впился в мои губы, одновременно коленом раздвинув мои ноги. Вывернулась, хотела наградить пощечиной, перехватил руку, и вторую тоже, завел за столб и болезненно прикусил за губу.

— Были бы на родине, отымел бы прямо на месте. Но с местными полицаями договориться крайне тяжело. Только это тебя и спасает сейчас.

— Пошел на х…

Договорить не дал. Снова впился в губы болезненным и сумасводящим поцелуем, вызывающим во мне протест, раздражение и придурочное желание. Нас оборвала пожилая чета, отвесив замечание о неподобающем поведении.

Он шел к парковке чуть впереди меня, а я пялилась на его ягодицы. Вот вроде бесит меня, злит, но задница у него какая… А целуется как… И вообще, он козел еще тот. Я запоздало вспомнила, ради чего собственно, тащилась с ним в ресторан. Задала закономерный вопрос. Он, хохотнув, сказал, что ему похер, какое блюдо я закажу из этого ресторана на перелет, и ему просто нужен был повод вытянуть меня на импровизированное свидание. Которое ему, видите ли, не понравилось. Я расхохоталась, усаживаясь в салон Мазератти, отчего-то даже не в силах толком на него разозлиться. Паша сидел рядом с непроницаемым лицом, оттирая влажными салфетками кровь из расцарапанной мной руки.

— Сука, полоснула так полоснула. Киса, если шрамы останутся, я тебя удушу к хуям просто. — Как-то совсем по звериному вздернул он верхнюю губу, оглядывая полукруглые ободки от моих ногтей и велел водителю арендованной тачки прогуляться пару минут.

Я, сообразив, что мрачное выражение его лица, с которым он отдал приказ мгновенно подчинившемуся водителю, не сулит мне ничего хорошего, истерично дернула ручку двери, но меня уже сдернули с места и подмяли под себя.

Сжал так, что не пошевелиться. Я, чувствуя, как в ответ на щедро разбавивший кровь адреналин, инстинкты в защитной реакции пробуждают ненависть, прищурено смотрела в злые зеленые глаза.

Неправильно, априори неправильно чувствовала как быстро через возводимые защитные баррикады злости прорывается ощущение иррационального желания, будоражившего кровь.

Желание и ненависть.

Но на этот раз он, обуянный жаждой мести, отчетливо сверкающей в изумрудах глаз, вовсе не собирался танцевать на тонкой грани моих таких радикально разных чувств к нему.

Мои руки, зажатые одной его лапой, от силы давления его пальцев начали неметь, а его вторая рука, прижимавшая мою шею к дорогой коже сидения, чуть усилила нажим, затрудняя горячее дыхание.

— Горячая сука… — саркастично улыбнулся он. — Я ж сейчас тебе трахну…

И сознание затопили горячие воды согласия и иступленной ярости. Я дернулась вперед, вполне сознавая, что его хватка от этого движения только усилится, что он попытается удавить в буквальном смысле мою попытку сопротивления. И он попытался. Одновременно накрывая мои губы своими, и вжимая собой, просто втискивая мое ослабленное нехваткой кислорода тело в кожу обивки салона.

Мое сознание потонуло в бурлящих водах такого дичайшего смятения чувств, что позволило ему дать точную характеристику мне, которой в отличии от него никак не удавалось держать себя и ситуацию в целом под контролем. Горячая сука. Удивительно даже, как кожа сидения не плавится от нестерпемиго жара моего тела.