Серпантин

Глава седьмая

Телефон затаился спящей змеей в углу стола. Вика страшно хотела чем-нибудь его накрыть, а лучше отключить и выбросить в окно, чтобы он больше не смел звонить. Но его трель продолжала сводить с ума.

И перед тем как поднять трубку всякий раз Вика представляла, как Макс потребует оправданий, а она ловко уйдет от ответа. Вот только он не спешил в расставленный капкан. И стало так гадко от своей беспомощности, что Вика твёрдо решила — назавтра обо всем забыть и с той секунды считать одиннадцатый этаж зоной ядерного поражения: без подготовки не суйся или готовься расстаться с жизнью.

По дороге домой настроение было хуже не придумаешь: попеременно бросало то в жар, то в колотящий озноб, и пришлось смириться с фактом, что утренние прогулки плохо на ней сказались. Вместе с тем, повода для отвода глаз лучше не найти: сознание затапливало сырым промозглым туманом, мысли становились густыми, перетекали одна в другую и окутывали фигуру Макса все плотнее, закрывая действительность и возводя многоэтажные, хрустальные, оглушительно звенящие иллюзии.

Федя встречал ее на крыльце — он никогда не пропускал своего дежурства, чем порой Вике досаждал. Но сегодня она была ему рада, поскольку ноги неважно ее слушались.

— Все хорошо, — неубедительно заявила Вика, но он все равно задергался.

Тут же из-за приоткрытой двери выскочила Машка в платье из чемодана Максовых даров. Заметив, как старшая сестра постукивает зубами от вновь накатившего озноба, она совсем по-взрослому всплеснула руками.

— Мам! — прокричала она, вбегая обратно в сени. — Мам, Вике плохо!

Пока из глубин дома доносилась сперва глухая ругань, а затем грохочущие шаги, Вика оперлась на Федино плечо. Он замер, как почуявший приближение гончих, заяц, пытаясь определить, откуда ждать врага. А затем резко обхватил Вику за талию двумя руками и потащил в дом, спасаясь от несуществующей погони.

Вика с удовольствием нырнула в объятия старого пухового одеяла, из которого вовсю лезли перья, и — ей показалось — пошла ко дну сознания. Какое облегчение — не думать о Максе. Не думать вообще ни о чем. Ещё бы не пришлось завтра ехать на работу, она бы весь день так пролежала, ни разу о нем не вспомнив. Нужно взять больничный, да только врача домой не вызовешь, а без него — запишут в прогульщицы, выговор объявят. А ей нельзя терять работу, совершенно нельзя…

Мать принесла чай, резко пахнущий ромашкой. Примостила на край кровати жирный бок и накрыла намозоленной ладонью Викину руку.

— Худо? — озабоченно спросила мать. — Давай Наталью позову, хоть акушерка, а может посоветует что?

— Не надо, — воспротивилась Вика. — Обычная простуда, сама пройдет.

Мать покачала тяжелой седой головой и поправила край сползающего на пол одеяла.

— Не ждать нам его больше, да? — наконец задала она явно мучивший ее с утра вопрос. — Прогнала?

— Сам ушел, — возразила Вика слабо.

— Да уж конечно, — мать шмыгнула носом и громко высморкалась в застиранный платок. — Сам приехал, сам ушел. А ты так, поглядеть вышла.

— Почти, — круглое лицо с глубокими темными порами плавало у Вики перед глазами. — Он расплатился. И уехал к ребенку.

— Еще и с дитем? — вздохнула мать. — Совсем дело гиблое.

— А я предупреждала.

— Да на кой хрен мне твои предупреждения? — в холодных безразличных глазах медленно закипала злость, и ее ядовитые пары постепенно отравляли и без того ослабевшую Вику. — К Петровне сын приехал из города, ты присмотрись, ума не палата, конечно, но силен, как медведь. И постарше тебя будет.

— Хорошо, мам, — согласилась Вика. — Обязательно присмотрюсь.

— Вот и молодец, — мать поднялась, одернув пестрый халат на желейном животе. — Время-то идет, ты не хорошеешь. О детях подумай, им нормальный отец нужен.

Вика хотела возразить, что ее потенциальный муж вряд ли примет Федю с Машкой за своих детей, но не стала. Матери все равно ничего не докажешь — она уже все решила. И в полуобморочном бреду Вика подумала, что пусть хоть сын Петровны, хоть Костик-дурачок: если ее не будут трогать, она согласна на любого.

Мать щелкнула выключателем, и комната погрузилась в густой непроницаемый мрак. Вика чувствовала себя необычайно маленькой, совсем девочкой перед гигантским неизведанным миром. Дверь приоткрылась, прочертив светлую линию не полу, сквозь щель, хромая, проскользнула Малышка. Неуловимо быстро она забралась к Вике под одеяло и прижалась ухом к ее груди. Вика до сих пор не могла сформулировать почему, но рядом с Машкой она всегда чувствовала себя сильнее, и уже не огромный мир простирался перед ней, а она сама стала миром, собственным миром маленькой брошенной девочки.

— Ты горячая, — заметила Машка. — И сердце у тебя бьется быстро-быстро.

— Слушай маму, — попросила в ответ Вика. — Ложитесь не поздно и не буяньте.

— Хорошо, — покорно согласилась Малышка, но вдруг добавила: — А Макс еще приедет?

Конечно, он произвел впечатление. Сначала осыпал подарками, игнорируя недостатки детей, а затем вовсе испарился, одни воспоминания остались. И дети, с которыми давно уже не случалось потрясений, недоумевали — что такое вообще произошло? Как, впрочем, недоумевала и сама Вика.

— Вряд ли, — честно ответила она.

Единственное правило, которое неукоснительно соблюдалось в отношении детей: только правда, никакой лжи и недомолвок. Им и так порядком досталось, не хватало еще разочароваться в людях, которым они только-только научились доверять.

— Жалко, — расстроилась Машка. — Он хороший.

Детей несложно подкупить, но Вика не нашлась, чем возразить — он действительно вел себя идеально. Наверное, в том и секрет — таким он может быть лишь раз в жизни. И Вика свое время уже потратила.

Машка незаметно задремала, желейная тишина стала почти твердой. Вика чувствовала, как горят веки и как ноздри раскалились от обычного дыхания. Ей вспомнилось, как она опозорилась днем, какие молнии метала в нее Танечка и как Макс поощрял свою секретаршу улыбками. Сверху донесся крик и звон стекла. Рокот материнских угроз и пронзительный визг настоящей боли. Вика приподнялась над подушкой, но тут дверь снова распахнулась и влетел Федя. Он едва успел щелкнуть замком, прежде чем с обратной стороны посыпался град ударов и возмущенный вопль матери:

— Бессовестный! Сестре плохо, а он один лечь спать не может раз в жизни!

Машка тоже встрепенулась, когда Федя, не спрашивая, забился в щель между Викиным плечом и стеной, рвано дыша. Вика ощупью нашла его макушку и ласково тронула губами еще влажные после мытья, пахнущие жвачкой волосы.

— Все в порядке, — пробормотала она. — Оставайся, если хочешь.

— Почему она кричит? — горячо зашептал Федя. — Почему она все время на меня кричит?

— Она беспокоится, — объяснила Вика. — Так же, как и ты.

— Но ты всегда укладываешь меня спать, — искренне возмутился он. — Всегда!

— Со мной тоже может что-то случиться.

— Нет, — помотал Федя головой, стукнувшись затылком о стену. — Иначе как я засну?

Вика обняла его одной рукой, Машка крепче прижалась с другой стороны. У Вики закружилась голова, и ей показалось, что она танцует, только вот тьма, затопившая комнату, не давала увидеть лицо партнера, уверенно ведущего ее вперед. Потом откуда ни возьмись появился насмешливый голос:

«Не торопись, Синицына. Время еще есть».

Муха настойчиво жужжала над ухом, и Вика страшно на нее злилась. Сон отступал, муха не унималась. Вика попыталась прибить ее ладонью, но наткнулась на телефон и только тогда сообразила, что все мухи давно уснули. Дети рядом с ней дышали глубоко и спокойно, вибрация телефона никого из них не потревожила. Вика взглянула на экран, в то время как в голове голос из прошлого уже подсказывал верный ответ. Осторожно высвободившись из-под одеяла, не разбудив детей, она ступила на ледяной пол и выскользнула за дверь — только тюль на окне потревожила сквозняком.

Голые ступни липли к кафелю в коридоре и согрелись на деревянных досках в соседней комнате. Вика запаслась воздухом в ноющей груди и сняла трубку.

— От меня не скроешься, Синицына, — невнятно, но с явным торжеством заявил Макс. — Я тоже очень упрямый.

— Что тебе нужно? — сонно спросила Вика, в самом деле не понимая, зачем он звонит.

— Соскучился, — хмыкнул Макс. — Подходящий повод?

— Нет, — Вика покачала головой, — ночь на дворе.

— Мне нужно тебя увидеть, — он словно не услышал возражения. — Приезжай, а?

— Настоящий джентльмен, — уже всерьез разозлилась Вика. — Отвали, Макс. Серьезно. Я плохо себя чувствую.

— Я тоже, — он икнул. — Тогда приеду с апельсинами.

— Не надо.

— Я все равно приеду.

— Пожалуйста, не надо.

— Уже приехал. И уже лишний косарь за ожидание заплатил, пока решался тебе позвонить.

Вика отчего-то поверила ему. Но если это правда, то об отдыхе можно забыть.

— Я правда не могу, — из последних сил продолжила сопротивляться Вика, хотя сердце ее постепенно оттаивало и спешило возродить ощущения, пережитые днем. — Я болею.

— А я ехал сюда полтора часа. Пожалей меня.

Вика неслышно подкралась к окну. За занавеской действительно расплывалось белое пятно света. Черная блестящая тачка, не Максова личная, в самом деле дежурила перед калиткой, нарушая здешний аскетизм. Вика отпрянула, прижалась спиной к стене, будто в поисках защиты. Голова кружилась, ноги подкашивались, но вместе с тем было четкое ощущение — если не пустить Макса самой, он перебудит весь дом.

И, завернув плечи в облезлый пуховый платок, она вышла на крыльцо. Сапоги скрипели на ходу, от ночного морозца постукивали зубы. Калитка протяжно заскулила, и Вика замерла, напряженно вслушиваясь — не проснутся ли дети. Но в окне спальни стояла неподвижная тьма.

Пассажирская дверь распахнулась ей навстречу, и Макс вывалился наружу. На ногах устоял, но по бегающим глазам и идиотской ухмылке стало совершенно ясно, что сознание его весьма туманно.

— Да! — воскликнул он победоносно, потянувшись к Вике, но она демонстративно отступила. — Рубеж пройден. Теперь ты моя.

— Отпраздновал? — Вика скептически сложила руки на груди. — Что ты за человек, Макс?

— Хороший, добрый, отзывчивый… Сволочь, одним словом.

— То-то и оно.

— Брось, Синицына, — он резко шагнул к ней и схватил за плечи. — Ты чуть от ревности не умерла сегодня.

— Я просто боялась, что снова придется вызывать скорую.

— Язва ты, — Макс притянул ее к себе и сопротивляться было уже невозможно. — Может поэтому мне так… — он запнулся и снова икнул.

— Как? — шепотом спросила Вика, чувствуя, как дорога превращается в змею, и ее скользкая шкура норовит вырваться из-под ног.

— Паршиво.

— Лучше уезжай, — Вика попыталась отпрянуть, но горячее дыхание Макса обожгло ей лицо. — Все равно в дом не пущу.

— Куда ты денешься, — Макс приблизился вплотную, губы к губам. — Я от тебя не отстану, Синицына. Можешь меня в дверь гнать, так я в окно войду… Сама виновата…

Вика вцепилась в его предплечья, когда ноги не выдержали тяжести тела и колени обмякли. И весь мир поплыл — знакомые с детства ели, так вымахавшие, заслонили единственный фонарь, дом неожиданно рванул вверх, будто волшебный ураган понес его в Изумрудный город, дорога скрутилась в спираль, устремившись в небо. Единственное, чего совсем не хотелось — хлопнуться без чувств в подмерзшую грязь.