Женщина-босс: жизнь в ритме успеха

Глава 11

Вениамин мог вернуться двадцатого августа, но не выдержал, приехал раньше почти на неделю, практически сразу после того, как они закончили реставрацию в соборе.

Вообще, работы там был ещё непочатый край, но с оставшимися фрагментами могли справиться местные реставраторы. Помощь Вениамина была особо нужна на одном конкретном фрагменте.

Вениамин ехал из аэропорта и думал о том, куда, собственно, он так спешит? Ведь когда он доберётся, ему нужно будет срочно искать съёмное жильё, собирать вещи и переезжать. Квартира теперь принадлежит Полине, а он не может до бесконечности пользоваться добротой и гостеприимством хозяйки.

Сначала у Вениамина была шальная мысль вернуться сюрпризом, без предупреждения, но потом он подумал о том, что Полину не следует сейчас волновать, даже по мелочам, и сообщил ей о своём приезде.

Было около пяти часов пополудни, когда Вениамин вошёл в подъезд дома. Он вышел из такси раньше, на бульваре, и заскочил в супермаркет за продуктами. Успеет ещё приготовить ужин к возвращению Полины, всё равно она появится только в девятом часу.

В период беременности Полина стала менее взыскательной к еде, отказалась от диеты. Конечно, жирную пищу она по-прежнему не ела, как и хлеб, но больше, к счастью, ни от чего из того, что ей можно было есть, не отказывалась. Особенно налегала на супы, и Вениамин решил сварить щи.

Однако, когда он вошёл в квартиру, сразу почувствовал аппетитные запахи, а в прихожей появилась Полина. Она была в широком цветастом платье и смешных тапочках в виде медвежат. Длинные светлые волосы убраны в «хвост». Черты лица едва уловимо изменились, а ещё на лице появились веснушки, которых раньше не было.

Вениамин очаровано смотрел на увеличившийся живот Полины и ничего не мог с собой поделать: в горле застрял комок, а сердца вообще не было слышно, будто оно исчезло. Внутри всё замерло.

— Привет, Веня, — улыбнулась Полина. Она впервые назвала его так. — Ну как мы тебе?

Полина указала на живот.

— Подросли, — Вениамин, наконец, нашёл в себе силы заговорить и даже улыбнулся. — Молодцы. Прекрасно выглядите.

— Что стои́шь в дверях? Проходи, есть будем. Я тебя ждала, тоже не ела.

— А ты почему не на работе? — глупо спросил Вениамин, когда мыл руки. — Неужели всё-таки вышла в декрет?

— Нет, не вышла. Но поскольку я уже на больничном, могу позволить себе не торчать на работе допоздна. Ты же предупредил, что приедешь, вот я и вернулась раньше.

Полина зашла следом за Вениамином и подала ему полотенце. Он всё никак не мог понять, что с ней. Какая-то она совсем другая. Неужели беременность так на неё влияет?

— А почему ты на больничном? — испугался Вениамин. — Ты же говорила после третьего скрининга, что всё нормально? И почему не сообщила мне о том, что ты на больничном?

— Веня, иди уже за стол, и успокойся. Со мной всё в порядке. Здорова, как лошадь. Семьдесят дней до предполагаемого срока родов и семьдесят дней после — это всегда больничный лист. По закону.

— Прости, я совсем забыл. Точно. Мой младший брат родился, когда мне было почти пятнадцать лет, и я, вроде, помнил об этом больничном, папа с мамой обсуждали. Так может, воспользуешься этим больничным? Тебе ведь, наверно, уже тяжело работать?

— Непременно воспользуюсь. Той частью больничного, которая будет после родов, — Полина поставила перед Вениамином тарелку с рисом и курицей, достала из холодильника салат. — А сейчас я прекрасно чувствую себя, и мне даже легче, когда я среди людей. Как только я засяду дома, так сразу начну прислушиваться к себе, накручивать себя и паниковать из-за каждой мелочи.

— Хорошо, — кивнул Вениамин. — Если ты себя лучше чувствуешь, находясь в привычном ритме, пусть будет по-твоему. Как малыш? Толкается?

— Вовсю! Особенно, если я прилягу, сразу веселуха начинается, футбол, — рассмеялась Полина.

Пока они ели, Вениамин почти беспрестанно задавал вопросы о самочувствии Полины и о том, как ведёт себя их сын. Потом Полина рассказала о том, что следствие по делу Мальцева, Борисова и Вестникова продолжается, потому что на них нашли ещё что-то. Судя по всему, троица должна получить по полной.

А когда они пили чай, Полина спросила вдруг:

— Веня… А у вас большая семья?

— Большая, — улыбнулся Вениамин. — Мама, папа, сестра и брат. Я старший сын, Катька младше меня на пять лет, а Ванька — почти на пятнадцать. Есть ещё бабушка и дедушка в деревне, родители мамы. У мамы есть брат, у него семья. А ещё сеструха моя замуж вышла почти год назад, прошлой осенью. Они с мужем в Питере живут.

— Надо же! Я тоже начинала работать в Питере. Университет там окончила и работала в течение нескольких лет. В Москве я работаю с прошлого сентября, с тех пор, как меня повысили.

— То есть, ты родом из Питера?

— Нет, я приехала из глубокой провинции. Я очень хотела поступить в вуз в Москве или в Питере, на бюджет, и приложила к этому все усилия. У меня получилось.

— А у тебя большая семья, Полина?

— У меня никого нет, Веня, я, вроде, говорила.

— Как? Совсем никого? Так ты что же… Ты совсем одна?

— Теоретически, у меня есть мать, отчим и младший брат. Брат ещё школьник, хоть и постарше твоего брата.

— А почему ты не поддерживаешь с ними связь? Ты никогда ничего о них не говорила.

— Я считаю, что у меня никого нет, потому и не поддерживаю связь. Потому и не понимаю людей, у которых настолько близкие и доверительные отношения с родителями. Не завидую, нет. Давно не завидую, с детства. Мне давным давно не нужны эти отношения. Одной гораздо лучше: ни от кого ничего не ждёшь, никто тебя не может разочаровать или обидеть. Никому ты не мешаешь, ни у кого не вызываешь чувство досады или раздражения.

Полина не понимала, что с ней происходит. Никогда и ни с кем она не говорила на эту тему, даже с Даней. Даже с Вячеславом Кондратьевичем. А сейчас у неё появилась непреодолимая потребность выговориться, снять с души этот груз, очиститься. Видимо, дело в беременности. Не хочется подходить к новому рубежу и новому статусу, не смыв грязь прошлого, и с обидами в душе́.

— Тебя что, обижали родители? Били? — Вениамин побледнел, его и без того большие глаза стали ещё больше, а руки, лежащие на столе, непроизвольно сжались в кулаки.

— Долгая история. Долгая и очень неприятная, Веня.

— Если ты меня ещё не выгоняешь, то я вполне могу посидеть и послушать, — упрямо сказал Вениамин.

А Полине именно это и было нужно.

— Моя мама и мой отчим знакомы друг с другом с детства, и начали встречаться класса с восьмого. После окончания восьмилетки отчим окончил училище и ушёл в армию. Мама окончила десятилетку и поступила в техникум, на бухгалтерский учёт. Отчим служил во флоте, три года, и мама его не дождалась. Вышла замуж за моего отца, который, к тому же, тоже был одноклассником мамы и отчима. Он вернулся из армии на год раньше, чем отчим, и у них с мамой начался роман. Насколько я поняла, отца моего мама очень любила, и он был с детства в неё влюблён. Это всё мне потом рассказала моя бабушка, папина мама. Её уже нет в живых, не стало, когда я училась в университете. Отчим после демобилизации не стал возвращаться в наш город, остался на юге. Вроде, жил с кем-то там, но детей у него не было. А когда мне было пять лет, мой отец трагически погиб. Он на заводе работал, и там произошёл несчастный случай. Погибли три человека, один из них — мой папа. Я его почти не помню, очень смутно помню. Видела фотографии. Я очень похожа на него. Через год после того, как отца не стало, отчим вернулся в наш город и начал ухаживать за мамой. Вскоре они поженились. Сначала я даже рада была: мама опять стала весёлой и красивой, а не молчаливой и вечно уставшей. Мама взяла фамилию отчима, а я осталась на фамилии отца, потому что на меня платили пенсию по потере кормильца. Отчим не поднимал на меня руку, но всегда был мной недоволен, придирался. Я чувствовала: ему очень хочется, чтобы меня вообще не было. Сначала я думала, что дело во мне, в том, какая я непутёвая. А потом, позже, я стала понимать: моя вина лишь в том, что я дочь своего отца и слишком напоминаю его. Отчим даже после смерти отца ненавидел его и всё, что с ним связано. В первую очередь, конечно, меня. Мама полностью попала под влияние отчима. У нас не было дома фотографий папы, и мы никогда о нём не вспоминали. К бабушке со стороны отца меня не отпускали. А мама никогда не вставала на мою сторону: я была виновата всегда и во всём. Особенно невыносимо стало после того, как на свет появился мой брат. Тем более, я тогда уже находилась в сложном подростковом возрасте и перестала молча сносить несправедливые обиды. Однажды, когда мамы не было дома, отчим так выбесил меня, что я ему всё высказала, все обиды, которые замалчивала. И до кучи назвала трусом, потому что только трус может отыгрываться на ребёнке соперника. Этого он не вынес, взял меня за шиворот, выставил на балкон и закрыл там. Я была босиком и в домашней одежде, а на улице — ноябрь. Телефон мой остался в комнате, и я не могла никому позвонить. И на помощь некого было позвать, как назло. Пятнадцать минут я там стояла, потом он запустил меня обратно, опомнился, видимо. Я сразу собралась и ушла к бабушке, той самой, матери моего отца, и домой больше не вернулась, хоть мать и приходила, уговаривала меня. А через два дня у меня начались проблемы с почками, застудилась. Температура под сорок поднялась, меня в больницу забрали. Мать приходила, на колени вставала, чтобы я не рассказывала никому правду о болезни. Я пообещала, что не расскажу, если они все оставят в покое меня и бабушку. И бабушку уговорила не рассказывать. Даже тёте, сестре отца, мы не рассказали. Вот и всё. Я окончила школу, училась на одни пятёрки. Успешно сдала экзамены и поступила в университет в Питере. С бабушкой осталась тётя, но после смерти бабушки тётя с семьёй переехали в ближнее зарубежье, и мы мало общаемся, по праздникам только.

Лицо Вениамина, казалось, окаменело.

— Даже не знаю, что сказать, Полина. Это ужасно. Так не должно быть. Почему так⁈

— Слава Богу, теперь всё нормально. В итоге, хороших людей на моём жизненном пути встречается гораздо больше. Ты, Вячеслав Кондратьевич… Был ещё один очень хороший человек. Мы жили вместе почти год, когда я работала в Питере. Но я не смогла понять его, проявила подлость и малодушие, потому потеряла. И всё получилось как раз из-за того, что я не понимаю привязанности к родительской семье и из-за моего стремления понимать решения за других. Я давила на Даню, хотела, чтобы он, как и я, штурмовал карьерную лестницу. Он работал, очень много. И до сих пор работает там же: возглавляет службу информационной безопасности в одном из питерских филиалов банка. Но мне казалось, что этого недостаточно. Что Даня не использует весь свой потенциал. А потом, вместо того, чтобы участвовать в конкурсе на замещение вакантной должности руководителя аналитического отдела, Даня улетел в родной город. У его отца произошёл инсульт, однако обошлось, опасность миновала. Я думала, что Даня вернётся на конкурс, а он остался у родителей до того момента, пока отца не выписали из стационара домой. Я была уверена, что Даня просто струсил, спасовал перед конкурсом, разобиделась и ушла от Дани. К человеку, который занял должность руководителя аналитического отдела. Вот так я предала любимого человека и наказала сама себя. Потом уже поняла, как я ошиблась. Поняла чувства Дани. Спустя год, когда меня повысили и перевели сюда, в Москву, я пыталась вернуть Даню, хоть и знала, что он уже живёт с другой девушкой и собирается на ней жениться. Даже работу тут для него нашла и купила ему билет на самолёт. Но Даня, конечно, не простил, об этом и речи не было. Теперь он уже почти год, как женат.