Жестокий поцелуй

Самое большее, на что я могу надеяться, это на то, что мужчина, которому меня передадут, не будет слишком старым, или слишком уродливым, или слишком жестоким. Но всего на мгновение, когда я позволяю своему взгляду задержаться на Хосе слишком надолго, я позволяю себе представить, каково было бы вместо этого отдать свою девственность такому мужчине, как он. Кому-то молодому, великолепному, подтянутому, возможно, к тому же страстному. Я представляю, как дразнила бы его в течение нескольких дней, флиртовала, доводила до грани, пока однажды ночью он не прокрался в мою спальню, не в силах больше контролировать свое желание…

— Мисс Изабелла. Его голос прорезает мои мысли, густой и с акцентом, посылая дрожь по моей спине, неудивительно, учитывая то, что я только что представляла. Необычный румянец на его щеках и напряженная челюсть заставляют меня думать, что он не совсем не в курсе того, что я себе представляла, и это вызывает у меня легкую дрожь возбуждения. Это мерцание опасности вызывает у меня прилив адреналина, чувство, которое мне совершенно незнакомо, и я уже жажду большего. — Вы не должны были находиться здесь прямо сейчас, и ваша сестра тоже. Мисс Елена! — Он выкрикивает ее имя достаточно громко, чтобы она остановилась на полпути к теплице и повернулась к нам лицом с виноватым румянцем на щеках. — Ваш отец на встрече с какими-то очень важными и очень опасными людьми. Им вообще не следовало бы видеть его любимых дочерей, не говоря уже о том, чтобы бегать вот так. — Он пронзает меня неодобрительным взглядом, который кажется мне слегка смешным, учитывая, что он не может быть старше меня больше чем на два-три года. — Это неуместно.

Я испускаю долгий, раздраженный вздох. Я так устала от того, что мне говорят, что уместно, а что нет. Я чувствую, что вся моя жизнь была перечеркнута этим одним глупым словом. Но на самом деле у меня нет другого выбора, кроме как подчиниться. Хосе не стал бы тащить меня обратно в мою комнату, он бы не посмел, но он мог бы пойти за моей матерью… или, что еще хуже, за моим отцом. Я не могу представить себе ярость моего отца, если бы его прервали посреди важной встречи из-за того, что я проявляю непослушание, чего я обычно очень стараюсь избегать.

Бунту нет места в моей жизни. Но в последнее время, когда надо мной навис призрак брака, я чувствовала себя более загнанной в ловушку и беспокойной, чем когда-либо. Я слышу тиканье часов, предупреждающих меня о том, что время на исходе, что все мои шансы на что-либо, кроме именно той жизни, которая была запланирована для меня, уменьшаются.

— Хорошо, — огрызаюсь я, откидывая назад свои длинные черные волосы с таким видом, которого на самом деле не чувствую. То, что я чувствую, это поражение, но я не хочу показывать этого. Если такова моя жизнь здесь, с моей семьей, то насколько сильнее я буду чувствовать себя в ловушке, когда буду со своим мужем? Насколько меньше свободы мне будет предоставлено?

— Давай, Елена, — зову я, видя разочарованное лицо моей сестры. — Мы посидим в моей комнате, пока папа не закончит со своей встречей. Я покажу тебе новую книгу, которую я купила.

Она поджимает губы, но кивает, проталкиваясь мимо Хосе, чтобы присоединиться ко мне, и мы направляемся обратно к стеклянным двойным дверям, которые приведут нас обратно в особняк. Она не смотрит на него так, как смотрела я, и мне интересно, что моя сестра думает о своих собственных перспективах замужества в будущем. Мы никогда не говорим об этом точно так же, как не говорим о смерти нашей бабушки или об опасности, исходящей от соседних картелей. Некоторые вещи слишком расстраивают, чтобы о них говорить, поэтому мы притворяемся, что они никогда не произойдут. Долгое время я относилась к своему будущему бракосочетанию примерно так же. Но быстро становится невозможно не думать об этом.

Следующие несколько часов мы с Еленой проводим в моей комнате, читая, болтая и глядя в окно, гадая, когда же нам снова разрешат побродить по дому и территории. Кажется, прошла вечность, и я задаюсь вопросом, что же, черт возьми, может занимать так много времени на обычной встрече. Пока, наконец, не раздается сильный стук в мою дверь, и я не открываю ее, чтобы увидеть стоящего там Хосе.

— Мисс Изабелла, — говорит он, его голос холодный и ровный. — Ваши родители хотели бы видеть вас внизу.

2

НАЙЛ

Чертовски ненавижу больницы. В последний раз я был в одной из них, когда мой отец умирал от рака, спустя много лет после смерти моей матери. Это было одно из самых мучительных переживаний в моей жизни. Мне повезло, что у меня были хорошие отношения с моим отцом, седовласым, практичным стариком, который всю свою жизнь проработал на заднем плане у ирландских королей и в результате добился достаточно многого для себя. Он завещал мне дом после своей смерти — старый двухэтажный дом с серой черепицей, в котором я вырос ребенком, в комплекте с участком земли площадью около пол акра и качелями, все еще висящими на дереве перед домом. Этот дом для того, чтобы жить семьей, и именно поэтому я сохранил свою квартиру в центре города, вместо того чтобы переехать сюда. Мне казалось неправильным болтаться в нем холостяком, прямо противоположном тому, чего хотели для меня мои родители. Они часто уговаривали меня остепениться, найти хорошую женщину и завести для них пару внуков. Даже после смерти моей матери мой отец продолжал поощрять то же самое. Но я не из тех мужчин, которые остепеняются, и у меня никогда не получалось привлекать симпатичных женщин, о чем особенно свидетельствует мой недавний послужной список. Жена и дети мне не светят. Я грубый человек, боец и защитник интересов одного из двух братьев, которые возглавляют орден ирландских королей здесь, в Бостоне, и это не тот человек, который ведет жизнь, достойную этого старого дома с серыми стенами.

Вот почему я чувствую себя совершенно не в своей тарелке в этой больничной приемной, сидя с Лиамом Макгрегором, моим лучшим другом с тех пор, как мы оба были детьми, я на несколько лет старше его. На самом деле, он больше, чем друг. Больше, чем мой работодатель. Мы братья во всем, кроме крови, и долгое время я был всем, что у него было. Затем он встретил Анастасию Иванову, балерину с тяжелым прошлым и еще более тяжелым настоящим, которую нужно было спасать, и он сделал именно это. Он влюбился в нее, рискнул всем ради нее, и это привело нас сюда… в стерильную больничную палату ожидания, в то время как у нее начались роды их первенцем.

— Я должен быть там. — Лиам сжимает колени руками, костяшки его пальцев белеют. — Я не должен был оставлять ее. Что, если что-то случится? Что, если…

— Полегче, чувак. — Я похлопываю его по плечу, делая все возможное, чтобы успокоить его, несмотря на то, как неуютно мне от всего этого, больниц, младенцев. — Врачи сказали, что ей нужно немного отдохнуть. Это нелегкие роды, но они сказали, что ей ничего не угрожает. Ей просто нужно немного отдохнуть, а потом они позовут тебя обратно.

Лиам сжимает губы, пока они тоже не белеют.

— Я не могу потерять ее, — бормочет он. — Не после… не после всего, что произошло. Она такая хрупкая…

Он не ошибается. Хотя у нее стальной стержень, она многое пережила и многое с ней случилось, Ана хрупка как физически, так и эмоционально. Никто ни в коей мере не винит ее за это, но беременность не давалась ей легко. Все только усугубило тем, что ребенок, которого она носит, не принадлежит Лиаму по крови, а является ребенком человека, который купил ее и держал как домашнее животное в течение нескольких месяцев, прежде чем Лиам смог ее разыскать.

Лиам клянется, что ему все равно, но в данный конкретный момент, я уверен, нелегко не ненавидеть человека, который сделал это с ней.

— Я отправлюсь прямиком в Париж и убью этого ублюдка, если после этого хоть один волосок с ее головы упадет, — рычит Лиам себе под нос, подтверждая именно то, о чем я подумал.

— Он этого заслуживает. Но с ней все будет в порядке. — Снова говорю я ему, искоса поглядывая. Лиам выглядит так, словно его пытают, его рыжеватые волосы и борода резко выделяются на фоне его белого, как кость, напряженного лица, его руки сжаты так крепко, что сухожилия на его татуированных руках выступают, как веревки. — Просто успокойся, блядь, чувак. Ты не сможешь помочь своей жене, если сам будешь в полном дерьме.

Лиам свирепо смотрит на меня, но тяжело вздыхает, кивая и вытирая подбородок рукой.

— Ты прав, конечно. Но, черт возьми, я бы хотел, чтобы это поскорее закончилось, чтобы мы могли просто вернуться домой с нашим ребенком.

Дом. Ребенком я проводил много времени, играя в поместье Макгрегоров, и столько же, став взрослым, вплоть до последних нескольких бурных лет. Но это больше не то место, где я чувствую себя желанным гостем. Сейчас там не только Лиам и Ана, но и блудный старший брат Лиама, Коннор Макгрегор, и его жена Сирша. И именно Сирша держит меня на расстоянии.

Моя грудь сжимается при мысли о ней, теперь уже знакомое и нежеланное чувство. Ее лицо мгновенно всплывает у меня в голове: ее гладкое, нежное фарфоровое личико, этот упрямый заостренный подбородок, эти сверкающие зеленые глаза и ее идеальный розовый рот, и все это окружено массой темно-рыжих волос, которые так и просились, чтобы мужчина запустил в них руки и запутал в них свои пальцы… И я делал это снова и снова в течение того короткого периода времени, когда она была если не моей, то, по крайней мере, предлагала мне часть себя.

Время, когда я был полным идиотом.

— Тебе нужно выбросить ее из головы.

Голос Лиама прерывает мои мысли, и я искоса смотрю на него, прищурившись.

— С чего ты взял, что я думаю о ней?

Он фыркает.

— Я твой лучший друг. Мы практически братья, особенно после того, как Коннора так долго не было. Я знаю, когда ты собираешь шерсть, и, пожалуй, единственное, что вызывает такое выражение на твоем лице, это Сирша. Я никогда не видел, чтобы ты так зацикливался на какой-нибудь женщине.

К сожалению, он прав. В выпускном классе средней школы была одна девушка — Молли Махони, и я был без ума от нее. У меня были видения о том, как мы поженимся и вырастим пару детей, но у нее были другие идеи. Она не хотела выходить замуж за мужчину, у которого не было намерения покидать своего лучшего друга или круг королей, и более того, она хотела убраться к чертовой матери из Бостона. Мы встречались некоторое время, но это довольно быстро закончилось после окончания школы, и она уехала в Калифорнию. Последнее, что я слышал, она получила довольно приличную работу актрисы озвучивания.

Я был счастлив, что она последовала за своей мечтой. Поначалу у меня тоже было разбито сердце, так, как у человека, который может быть убит только своей первой любовью. Но я справился с этим, и за всю свою взрослую жизнь я так и не нашел никого, кто заставил бы меня влюбиться по-настоящему, глубоко, безоговорочно… До Сирши Макгрегор, бывшей О'Салливан. Женщиной, которой я на самом деле никогда не смог бы обладать и которую никогда не должен был любить.