Греховная страсть

Глава VI

Однажды ранним весенним утром, перед мессой, когда я подметала пол в церкви, прямо позади меня появился месье Лебадо.

— Извини меня, Мари, но я хочу что-то тебе показать.

Я последовала за ним к лестнице, ведущей на колокольню. Он указал на старую дубовую балюстраду, которая прежде была своеобразным фризом, украшавшим свод церкви. Она валялась у подножия лестницы, а вокруг нее куски штукатурки.

— Я пришел звонить в колокол, — говорил месье Лебадо, — и наткнулся на все это. Ведь балюстраде сотни лет. Она стояла тут с момента постройки церкви. У этих парней из Люмокса нет причины сносить ее.

Я наклонилась к балюстраде, чтобы ее поднять, и заметила странный блеск внутри. С одного края был отбит кусок, он лежал недалеко на полу. Наверное, при падение он откололся, обнаружив внутри балюстрады отверстие, в котором что-то блестело.

Я выпрямилась, постояла перед ним, но так, чтобы месье Лебадо не заметил обнаруженного мною отверстия:

— Да, вы правы. Я замолвлю словечко святому отцу.

— Какое несчастье, — проворчал он и отправился на колокольню.

Когда он исчез из виду, я запустила руку в отверстие и достала маленький серебряный флакончик, закупоренный пробкой с выгравированными вензелями А. В. Я поднесла флакон к носу, надеясь почувствовать какой-нибудь запах, но вдохнула лишь пыль. Тогда я попробовала открыть крышку, я сильно схватила ее пальцами и стала тянуть — не поддалась. Еще раз. Еще раз. Получилось.

Колокол прозвенел несколько раз, пять или шесть. Одной из своих шпилек я попробовала достать что-то из узкого горлышка флакона. Сначала сыпался лишь мусор, за ним выскочила бумажка, скрученная в тонкую трубочку.

В этот самый момент я услышала, как спускается месье Лебадо. Я быстро спрятала флакон в карман и притворилась, будто размышляю над тем, как можно исправить то, что разрушили рабочие. Он остановился на последней ступеньке, посмотрел на балюстраду и тяжело вздохнул.

— Прости меня, Мари, но если ты знаешь, что еще хочет изменить или перестроить святой отец, лучше скажи мне сразу. Еще одной такой картины я не переживу. — Тон его был такой недовольный, будто это была моя идея реставрировать церковь.

— Ничего не могу вам сказать, он не обсуждает свои планы со мной, — ответила я.

Месье Лебадо с удивлением посмотрел на меня:

— Он поступает так, будто все здесь старое и прогнившее, но это не так. Хотя церковь и старинная, но здесь много чего простоит еще века. Скажи ему и это тоже, Мари. — Он спустился с последней ступеньки и стал медленно удаляться.

Я же села на лестнице и стала бережно разворачивать бумагу, она была очень хрупкая. Вверху листка был эскиз чего-то похожего на нашу церковь. Художник явно пытался обратить внимание на алтарь, самый маленький, который находился у северной стены, посвященной Святой Деве Марии, с черными плитами перед ним.

Ниже эскиза было несколько строчек текста, похоже, на латинском языке, написанных неровным почерком.

Я вошла в основной зал церкви. В этот же момент туда пришла мадам Флетч, жена булочника. Она встала на колени перед алтарем и читала молитву, склонив голову. Я свернула бумажку и убрала ее в карман. Затем неспешно направилась к алтарю у северной стены. Я сосчитала количество плит перед ним. Одна из плит прямо у алтаря казалась необычно большой, точно больше, чем все другие на полу. Я стала отходить, поглядывая, не заприметила ли мои действия мадам Флетч. Но глаза ее были закрыты, а губы беззвучно шевелились, произнося слова молитвы.

Я вышла, снаружи никого не было, я снова достала бумажку. Рисунок был точной копией алтаря, вплоть до всех плит на полу. Я заметила новый знак: слабую точку справа в углу самой большой каменной плиты.

Я почувствовала себя очень неловко, стоя здесь, на ярком дневном свете, держа в руках бумажку. Мне казалось, что из-за угла за мной следят и видят мою ладонь насквозь. Я не могла больше носить эту тайну в себе или «в своем кармане», не понимая, что же я нашла и что теперь со всем этим делать. Я решила отнести все это Беранже, так как точно знала, что он читает на латыни и прояснит мне наконец, что все это значит.

Он открыл дверь с куском хлеба в руке.

— Заходи, — сказал он, подвигая мне стул к маленькому кухонному столу. Он предложил мне сесть и только потом обратил внимание на выражение моего лица, сам заволновался и спросил:

— Что случилось?

Я резко подала ему флакончик и бумажку. Пока он все рассматривал, я рассказала ему обо всех деталях, которые отметила для себя и смогла запомнить. Особое значение я предала плите у алтаря. Беранже изучал бумажку с интересом.

— Что там написано? Это латынь?

Он выдержал момент, прежде чем ответить.

— Это фрагмент из Писания: «Открылись ли тебе врата смерти? Видел ли ты врата великой темноты?»

— Странно! — сказала я.

Он снова исследовал бумажку некоторое время. Потом, отправив в рот последний кусочек хлеба, сказал:

— Покажи мне, где ты это нашла, Мари.

У подножия колокольни я показала ему деревянную балюстраду, которая, падая, разбилась, и обнажилась щель, из которой я все это и достала. Он наклонился перед ней, как и я, и вгляделся в темноту. И когда он там больше ничего не нашел, он прикрыл щель штукатуркой.

— Замечательно, — прошептал он, вставая.

— Кто-то спрятал это, пытаясь избежать каких-то проблем, — сказала я.

— Да!

— И как вы думаете — что все это значит?

— Мне, правда, нечего сказать, — произнес он, убирая флакон в карман.

— Думаете, там что-то спрятано? Эти знаки кажутся мне намеренными.

— Спрятано? Что, например? — повернулся он ко мне.

— Я не знаю. Что-нибудь дорогое.

— Ты сокровища имеешь в виду? — Глаза его блеснули.

Я пожала плечами, сама тут же усомнившись в своих словах:

— Может быть.

— Возможно, — начал он, — это простая чернильная капля, случайно упавшая на лист, когда писали эту бумагу.

Больше у нас не было времени обсуждать найденное мною. Беранже нужно было готовиться к мессе, а мне надо было идти, чтобы продолжить прерванные дела. Но все последующие часы я могла думать только об этом маленьком флакончике с бумажкой и ни о чем больше. Должно быть, какой-то из прежних священников сотворил это послание, потому что ни один взрослый человек в нашей деревне не мог толком ни читать, ни писать, особенно по-латыни. Они получали все новости на мессе, либо в таверне, либо соседка передавала соседке. Они не могли читать книг, потому что большинство не умели читать, так же обстояли дела с их дедушками и бабушками. Тем более бумага была написана не просто на латыни, а это была цитата из Библии. Кто еще, кроме священника, будет цитировать Библию? Я пришла к выводу, что именно так все оно и было. Но что именно он спрятал под плитой? Может, там содержится какое-нибудь страшное послание от Иова?

Разговор за ужином в этот вечер был напряженным, и весь вечер был заполнен разговорами моей матери. Беранже и я не могли вернуться к обсуждению найденного мною. Я все поглядывала в его сторону, надеясь поймать его взгляд, но, даже поймав, я ничего не могла разглядеть, столь он был непроницаем. Но вскоре он посмотрел на меня очень пристально. Я не могла понять причину и подумала, что может быть он злится на меня, но не могла сообразить за что.

Мать стала злиться, что никто не обращает на нее должного внимания и никто с ней не разговаривает, бросила ложку на стол и забрюзжала на меня:

— Ну, хватит кокетничать, Мари, ты смущаешь нас обоих.

Когда я завершила все свои дела после ужина, я всем сказала, что должна еще сделать кое-что у священника, и понеслась по пятам за Беранже.

— Это был священник, — заявила я прямо с порога.

Но его не интересовало мое предположение.

— Послушай, Мари, ты ведь никому не говорила о том письме, которое я получил в прошлом году?

— Нет, — выпалила я, удивленная его вопросом.

— Ни Мишель, ни даже своей матери?

— Да нет же, нет! — заверила я его. — Ни одной живой душе, святой отец, как вы и просили.

— Спасибо тебе, Господи! — громко выдохнул он.

— За что? — спросила я.

Он стал мне рассказывать:

— Ты, наверное, уже догадалась, Мари, о нашем благодетеле, который дает нам деньги на реконструкцию церкви?

— Ну, — уклончиво ответила я, — у меня есть подозрения.

— Это тот человек, который восстановил меня в должности местного священника. Я перед ним в долгу.

И он рассказал мне следующую историю.

Однажды ночью к нему в приход пришел человек и принес письмо от высокопоставленной персоны. В письме для него была инструкция, следуя которой он должен был открыть счет в обычном банке в Перпиньяне. Он переведет туда три тысячи франков для Беранже в течение недели. Так же его информировали о том, что эти деньги он должен потратить на восстановление Ренн-ле-Шато. Он хотел, чтобы Беранже время от времени информировал его о том, как движется восстановление, и чтобы он сообщил, если он найдет там что-то неординарное.

На следующий же день Беранже сел на поезд до Перпиньяна, открыл счет и вернулся в Нарбонн ожидать следующих вестей. Как и было обещано, через несколько дней он получил письмо из Карказона, сообщающее, что его услуги снова понадобились в Ренн-ле-Шато.

— Очевидно, этот человек имеет большое влияние на Церковь, Мари. Должно быть, он действительно силен.

— Да, — согласилась я, изумляясь, — а про этот флакон и письмо? Вы думаете, он про них знает?

— Я не уверен, но я обещал сказать ему, если что-то найду.

— Конечно, — сказала я хмуро. Мне не хотелось приостанавливать наше расследование, тем более раскрывать его перед странным, незнакомым человеком. Мне хотелось написать новое письмо и послать ему во флаконе, а самой отодвинуть камень и посмотреть, что же там на самом деле спрятано.

Беранже, увидев мой настрой, добавил:

— Было бы здорово, Мари, если бы ты помогла мне написать письмо.

Итак, мы провели несколько часов вместе, размышляя, как лучше написать о произошедшем. В кабинете Беранже было очень мило и уютно. У него был большой дубовый письменный стол, маленькая настольная лампа, два стула, таких же массивных и великолепных, как и стол, а над столом в терракотовой раме висело распятие. Беранже продиктовал первые несколько строчек и снова стал переспрашивать меня:

— Скажи, Мари, как это действительно произошло?

Я снова начала пересказывать ему, и тут он меня прервал:

— А почему бы просто не написать все это так же подробно, как ты рассказываешь. Ведь ты же там была?

Он следил за моей рукой, которая проворно бегала по бумаге, а теперь остановилась, чтобы обмакнуть перо в чернила. Я писала подробнейший отчет, все так, как просил Беранже, себя я называла его домохозяйкой.

— Как хорошо ты пишешь, Мари! — сказал вдруг Беранже, сильно удивившись. Я подняла голову и взглянула на него. Он смотрел на меня так странно, что я почувствовала, что краснею до самых ушей, и снова опустила голову над письмом.

— Где ты научилась так красиво писать? — спросил он. — Мои ученики в семинарии, и те не писали так красиво, как ты, даже наполовину.

— Это все из-за книг, наверное, — предположила я. — Я много читаю. Мне это нравится.