Греховная страсть

Ершалаим

Это был город, о котором можно было петь; название, от которого во рту появлялся вкус лакомства. Его название звучало волшебной музыкой для слуха. «Ершалаим, да пребудет мир в твоих стенах, да будет покой под твоими башнями!»

Каждый год Мириам отправлялась сюда в паломничество во время Пейсах[26]. Они шли всю неделю — ее отец и дяди, ее бабушка, мама и сестры, — останавливались на ночь на постоялых дворах или в домах, где радушно принимали путников. Вид города постепенно менялся, потому как они приближались к нему: из маленького пригорода, лежащего в ложбине, образованной горами, он постепенно вставал перед ними в виде сияющей крепости с мраморными дворцами и величественным храмом, который возвышался над ними, пока они поднимались вверх по дороге, ведущей к воротам. Ворота, казалось, парили над ее головой, как будто бы открывали путь к святости, если только она сможет удержать свой взгляд и постоянно смотреть вверх. Но, как только она перевела взгляд, то увидела множество людей: увечные, безногие, сидящие на циновках, сплетенных из тростника, покрытых грязью и пылью. Заметила слепых с протянутыми руками, изнуренных женщин, держащих на руках истощенных детей, детей постарше с впавшими животами, которые апатично сидели прямо в пыли на дороге. Она вспомнила, как однажды попросила свою мать, чтобы та дала ей монетку, чтобы подать нищему. Но когда обернулась к толпе, та пришла в движение, нищие стали тянуться к ней, поползли, заковыляли и превратились все вместе в подобие клубка змей, которые только ждали, чтобы накинуться на добычу. В страхе она побежала назад к матери, зарылась лицом в подоле ее платья, все еще сжимая монетку в руке.

Помимо прочего, здесь еще были и тошнотворные запахи: удушливый дым исходил от постоянно горящих костров Гегинном[27], где, как говорят, в древние времена совершали человеческие жертвоприношения, теперь это место превратилось в свалку. Нестерпимый запах стоял на рыночных площадях, где козы, свиньи, овцы, коровы жалобно мычали, визжали, блеяли и ревели. То же самое творилось и у Овечьих ворот, куда люди приводили свой скот, для того чтобы принести его в жертву. В дни подготовки к главному празднику сверху от Храма вниз по улицам ручьями текла кровь жертвенных животных и сваливалась требуха, все это окрашивало улицы в красный цвет. В тот день от Храма исходили запахи тлеющих внутренностей и ладана, а из каждого дома доносился запах жареного барашка, приправленного майораном и тимьяном.

Ершалаим был городом, где она впервые увидела римских легионеров, которые ехали верхом на лошадях, на них были блестящие доспехи и красные плащи, странные нелепые шлемы, украшенные плюмажами из перьев. И именно в Ершалаиме она впервые увидела, как преступники несут по улицам на своих плечах тяжелые деревянные кресты, как их подгоняют солдаты, когда они совершают свой последний путь вверх к ужасной горе Голгофе — месте, усыпанном черепами.

Это было место, где совершались смертные казни. Дети в Ершалаиме играли в казни и приказывали своим врагам в игре развести руки в стороны, угрожая, что прибьют к кресту. Некоторые даже хвастались, что сами были там, на горе, и видели тела казненных. Мириам никогда не видела этого, ее родители запрещали ей гулять в той части города, которая лежала сразу же за Западными воротами. От других детей она знала, что грифы выклевывают глаза умирающим людям, а собаки крутятся у их ног, слизывая кровь, которая стекает вниз. Смерть долго не приходит, это сплошная долгая, мучительная агония.

Но ужасы Голгофы не могли затмить прекрасный величественный блестящий Храм Ершалаима. Он возвышался на горе над городом, окруженный каменными стенами и террасами, с растущими на них оливковыми деревьями и смоковницами. Мрамор его стен сверкал на фоне известняка, как диадема. Видны были его кедровые портики, под которыми можно было купить лишь очень редких животных и обменять деньги любой страны. Он надменно возвышался над всеми площадями. Сразу же по прибытии в Ершалаим ее семья направлялась в Храм, но не для того, чтобы посетить святыню, поскольку сначала им надо было привести себя в порядок, а просто чтобы увидеть его. Пятнадцать высоких ступеней, ведущих от здания суда к святилищу, величественная колоннада, которая возвышалась прямо над ступенями и окружала место для женщин, а затем зал для мужчин, и, наконец, за самой длинной колоннадой скрывалось помещение для священника, где осуществлялись жертвоприношения. Дальше была святая святых — место присутствия Бога на земле, куда мог войти только самый высокопоставленный священник, который каждый день возжигал там благовония. Всякий раз она была потрясена до слез видом этого сооружения. Ее отец падал ниц, целовал пыльную землю у ступеней Храма, пел гимны своим дрожащим голосом:

Как прекрасно место, где ты пребываешь,

О, Господин людского войска!

Моя душа стремится к тебе

В твои чертоги, Господи,

Мое сердце и плоть поют от любви

К живущему Богу.

Как ей хотелось теперь увидеть своего отца, как она тосковала по взгляду его блестящих умных глаз. Она мечтала ощутить нежные объятия матери. Ей не терпелось войти в священный город, пробиться сквозь толпу в комнату, которую всегда снимала ее семья, где она надеялась разделить с ними пищу, если попадет туда к трапезе.

Все, кто следовал за Иешуа, мужчины и женщины, испытывали сильное волнение, потому что они не знали, что ждет их в этом городе. Они перешептывались друг с другом. Поведение Иешуа в последнее время изменилось: он стал чаще бывать один и много молился, а когда заговаривал о грядущем конце света, то начинал горячиться.

— Что, уже? — спрашивали они. — Это произойдет во время Пейсаха? Неужели эта напасть грозит Царству Бога нашего? — Многие из них верили, что это неминуемо. — Разве Даниил не говорил в своем пророчестве о восстании мертвых из гроба в день Страшного суда? — вопрошали они. — И разве мы сами не видели Элазара, который возродился к жизни?

Мириам спросила Иешуа:

— Пришло это время, равви? Мы должны готовиться?

Но Иешуа сказал только:

— Будьте всегда готовы, Мириам. Царство наступит само по себе, не возвещая об этом звуком фанфар.

Они остановились на ночлег в Бейт-Ании и вокруг нее. Иешуа остался с семьей Элазара, Мириам и женщины остались во дворе дома, натянув для ночлега навес. Мириам помогла приготовить еду. Элазар лежал на своем ложе и принимал посетителей. Мириам приносила им лепешки и вино, но каждый раз отводила взгляд, когда приближалась к нему. Он пугал ее до дрожи, когда она подходила к нему. Мириам, которая никогда особенно не задумывалась, сколь она чиста в религиозном смысле, теперь мечтала о том, чтобы ее окропили очистительной водой, она мечтала вымыться, чтобы смыть с себя грязь и воображаемые зудящие язвы на теле. Она ничего не могла сделать с собой, но в его присутствии чувствовала себя грязной и недостойной.

Иешуа провел большую часть времени отдельно от всех, он молился. Он казался совершенно отрешенным. Он больше не приходил к Мириам ночью, ему никто не был нужен, кроме его Отца на небесах. Люди видели это. Кефа лучился самодовольством, он ликовал. Он был совершенно уверен в том, что Мириам уже выполнила свое предназначение для Иешуа и тот готов бросить ее.

Иуда отозвал ее в сторону.

— А если он — мессия? — спросил он с предвкушением в голосе. — Почему же он не объявит об этом? Почему он не хочет об этом сказать? Мы могли бы тогда войти в Ершалаим, как единое тело! А сейчас мы все разобщены. Он должен вести нас!

— Он никогда не говорил, что он — мессия, — сказала Мириам.

— Но ты ведь веришь, что он — посланник, разве нет? — спрашивал Иуда. — Ведь так, Мириам?

Мириам молчала. Она устала, она скучала по своей семье, она скучала по Иешуа.

Они отправились в Ершалаим ранним утром, когда солнечные лучи только прогнали темноту ночи. Несколько человек, отдельной группой, чуть в отдалении, шли впереди, остальные — за ними. Мириам и Иешуа шли рядом. Он казался напуганным, но был настроен решительно. Он не поднимал взгляда от дороги.

Когда они приблизились к городу, толпа паломников увеличилась. Они шли не только из Иегуды и Галила, Ханаана и Пиреи, но и из таких отдаленных земель, как Киренаика, Вавилон, Каппадокия, Малая Азия и даже из Рима. Они шли пешком, ведя с собой блеющих овец, поэтому в толпе было жарко и душно не только от человеческих тел и запаха пота, но и от шерсти овец и зловоний их испражнений.

Хотя Элазар и остался дома со своими сестрами, весть о его воскресении передавалась из уст в уста. Головы стали оборачиваться в стороны тех, кто шел с Иешуа, — покрытых капюшонами крестьян из Галила, в персидских шапках из овечьих шкур, украшенных орнаментами, жителей Анатолии. Люди хотели видеть человека, который поднял мертвого из могилы. Один человек — высокий египтянин в тюрбане, с золотыми серьгами в ушах и кольцами на пальцах, завернутый в пурпурную накидку, — подошел прямо к ним. А когда ему сказали, что Иешуа прямо перед ним, повернулся и встретился с ним взглядом. Потом египтянин опустился на колени, склонил голову и сказал:

— Благодарю Господа, благословен будешь ты, кто пришел во имя Господа нашего.

Иешуа заколебался, стоя перед коленопреклоненным египтянином. Вся свита египтянина пала на колени, прочие стали оглядываться. Кто-то закричал:

— Дайте дорогу, пропустите того, кто сотворил чудо, кто возродил умершего!

Иуда заметил молодого осла, привязанного к колу, и побежал, чтобы отвязать его и привести к Иешуа. Уложив свою накидку вместо седла, он сказал:

— Смотри, как они ждут тебя! Поезжай, Учитель. Мессия.

Он внимательно следил за Иешуа. Все они знали, что въехать в Ершалаим верхом означало провозгласить себя царем, как предсказал Захария: «Ваш царь пришел к вам, он торжествующий и побеждающий, скромный и едущий верхом на осле, на накидке, уложенной вместо седла».

Мириам бросила быстрый взгляд на Иешуа. Он смотрел в упор на Иуду, их взгляды вели свой безмолвный разговор, недоступный чужим ушам. Но слово уже было сказано, оно стало как огонек, занявшийся на сухой ветке дерева. Сначала его передавали шепотом, от одного к другому, с удивлением, затем оно обрело силу, а потом его стали выкрикивать. Многие взобрались на верхушки деревьев и на плечи других, чтобы лучше видеть Иешуа.

— Мессия! — выкрикивали они. — Мессия!

Иешуа положил руку на покрытую накидкой спину осла и оглядел толпу, под его взглядом они расступились, сделав проход, который вел к воротам города. И все же Иешуа не двигался. Один человек сбросил с себя накидку прямо на землю, за ним последовал другой и третий, и вскоре вся дорога была устлана плащами и накидками, как лоскутным ковром. Те, у кого не было накидок и плащей, бросали ветки и пальмовые листья, сорванные с деревьев. Они отчаянно махали этими ветками и кричали:

— Осанна! Да будет благословен тот, кто пришел с именем Бога!

Мириам схватила Иешуа за руки, напуганная неистовством толпы. Он сильно прижал ее руки к своим глазам, как будто бы не желал видеть эту сцену безумия. Его брови были горячими и влажными. Она хотела обнять его, но боялась людей вокруг.