Любимые истории

2

Ступеньки серого подъезда промелькнули перед глазами. Он перешагивал через две, так хотелось свалить из этого дурдома. Вышел во двор. Глубоко вздохнул и поднял взгляд к небу: "Нет, я не понял, за что?!"

Прохладный воздух остудил лицо. Черт, надо было взять с собой куртку, сегодня погода отвратительная. Но не мог уже. Не вытерпел, сбежал. И возвращаться даже не хочется. Бесит все. Начиная с первой буквы батиного сообщения: "Срочно выезжай, мать в больнице", и заканчивая этими убогими клумбами из покрышек у подъезда.

Карусель какая-то.

Цирк "Шапито"!

Он к такому не привык. Вообще с самого раннего детства он любил во всем идеальный порядок. Его каждый день был распланирован. Все понятно, когда вставать, сколько времени нужно, чтобы добраться до школы, а потом, в перерыв между занятиями и секцией дзюдо, еще нужно успеть зайти в библиотеку или в компьютерный клуб. Своя кружка, записная книжка со всеми номерами телефонов, друг Иван — с которым весело проводить время, и друг Егор, с которым интересно решать сложные задачи по математике. Всегда чистые ботинки и определенный день, когда нужно постричся в парикмахерской. Во всем для него должен был быть определённый порядок, строго подчиняющийся правилам. Его правилам. В добавок ко всему он любил, что родители его всегда хвалят. Андрюша не доставлял им лишних забот, взамен получая практически неограниченную свободу действий.

Он без проблем сдал экзамены в школе, поступил в местный институт. И то лишь для того, чтобы не терять драгоценное время. Его мечтой было обучение в Европе, но документы, поданные тайком от родителей на поступление, по воле случая вернулись обратно — оператор на почте ошибся при оформлении адреса. Но и тогда он не сошел с намеченного пути, восприняв отсрочку лишь как возможность подготовиться еще лучше к поступлению. Родители, узнав о решении сына, конечно были расстроены. Но противиться не стали. Отец согласился оплачивать обучение, мать помогла убедить отца.

Он любил их, хоть и скучал. Но то, что происходило сейчас, выбивало из колеи.

Почему, черт возьми, он должен сейчас свою идеально распланированную жизнь менять из-за них?

Нет, маму Андрей конечно очень любил, как и все дети. И теперь сама мысль о том, что он может ее потерять, буквально его раздавила. Потому что возвращаться на родину он совершенно не собирался, потому как за эти годы, пока он жил и учился за границей, обрел и крылья, и уверенность, что можно жить вдалеке от родителей. Да и перспективы манили, торжественно семафорили огнями светлого будущего, где и интересная любимая работа, и стажировка в разных странах по направлению от университета, и черт возьми, свобода! Нет, он конечно, уважал своих и дом любил, но не видел себя здесь, среди этих серых унылых многоэтажек. Не любил метро, маршрутки, полуразрушенные детские площадки, куцые скверы и самописные объявления на остановках. За несколько лет, освоив чужой язык и культуру, здесь казалось теперь все смешным и нелепым. Но больше всего поразило то, что за эти годы здесь на родине ничего толком не изменилось. Как будто не было этих лет, как будто для родного города время застыло. И он окунулся теперь в эту вязкую жижу безвременья, и она его затягивает и кажется, что вот-вот, как прожорливая зеленая жаба, заглотит. Причём очень быстро, буквально завтра и приступит к трапезе.

Андрей взворошил упрямые жесткие волосы, растер руки, озябшие от порыва холодного ветра и направился, куда глаза глядят. Шел, не разбирая дороги, все думал, как ему выкрутиться из этой нелепой ситуации. В запасе было всего полтора месяца. Он ждал вызова на работу. Анкеты отправлены, первый этап конкурса пройден. Осталось дождаться распределения по должностям, пройти процедуру оформления и вперед — на работу мечты! Но теперь-то что? Поставить большой и жирный крест? Что он будет строить здесь, в России? Коттеджи богачам? Однотипные многоэтажки? Проектировать то, что разрешат чинуши?

Хотелось рвать и метать. Попинал бордюр, сломал сухую ветку на молоденьком придорожном клене. Кинул тут же. Услышал в свой адрес много хорошего от сидящих на лавочке пожилых дам. Долго пялился на остановке на асфальт, покрытый толстым слоем кожурок от семечек. Смотрел на ребенка, нализывающего пломбир в стаканчике. И так и не мог понять, в какой момент он так согрешил, что все его планы теперь катились в Тартарары. Когда начал накрапывать дождь, решил, что нужно прекращать бесцельно бродить по городу и свернул в сторону больничного комплекса. Время подходило к четырем, скоро начнутся приемные часы. Увидит наконец-то мать.

Страшно. Вдруг она все знает о планах отца и тоже лелеет надежду, что он поможет? Вот таким идиотским и странным способом.

С тяжелым настроением дошел пешком до больницы.

Обшитое белым сайдингом старое кирпичное здание. Крыльцо латает какой-то таджик. Полный тамбур посетителей. Очередь за халатами. Еще пятнадцать минут уходит на то, чтобы записали, отзвонились в отделение, проводили, встретили, ещё раз записали.

Пятнадцатая палата, слава богу для двоих, не на шесть мест. Мать лежит в палате одна, соседняя кровать убрана.

Слезы радости, объятия. На минуту кажется, что он все еще ее маленький сын.

— Мам, не плачь, ну что ты!

— Я так рада, что ты вернулся. Папа сказал, что ты остаться решил!

— Мам, понимаешь, я ещё не решил, где останусь…

— Конечно у нас! Бабушкина квартира в таком запустении! После тебя и твоих одногруппников в ней никто и не жил.

— Мам, я думал вы ее продали уже, отец грозился тогда…

— Нет, конечно. Отец говорит, это твой капитал. Да и что за нее выручишь, дом в таком районе, старый. Мы же думали, что ты погорячился, что уехал за границу, но вернешься, доучишься здесь. Все было так хорошо, я помню.

Влажные глаза матери блестели и Андрей, разглядывая ее лицо, каждую морщинку на бледной коже, понимал, что время безжалостно. Пока он там учился и радовался жизни, мать таяла, съедаемая болезнью.

— Как тут? Хороший уход? Как кормят?

— Все хорошо, милый. Правда. Я привыкла. Тем более, что у меня строгая диета, а тут не забалуешь. Отец, правда, первое время пытался еду носить, но я то, что тут дают, не съедаю.

— Одна лежишь? Не скучно?

— Нет, с соседкой. Только вот Ниночку увезли ночью в реанимацию. Жду новостей, надеюсь, откачают.

От слов матери стало совсем тошно. И страшно.

— Мам, я уверен, ты выздоровеешь. Папа сказал, что решил вопрос с очередью на операцию.

— Да, три месяца осталось. Надеюсь, дотяну. Тут обещали лечить. Выпишут на неделю домой, а потом снова. Ты не переживай, Андрей, за мной хорошо ухаживают. Отец медсестер "подкармливает", девочки любой подработке рады. Ты сам-то поел? Отдыхал?

— Нет, я с самолета — на поезд. С отцом посидели, я ушел прогуляться.

— Пьет?

— Немного. В меру.

— Ох, паразит. Нельзя ему, у него ведь тоже сердце, давление. Андрей, ты присмотри за ним. И на работе, когда будете, проверь, что он пьет — зеленый чай или кофе. Доктор кофе строго настрого запретил.

— Посмотрю, мам.

— Ну иди, мне сейчас уже принесут систему капать, а еще в туалет нужно сходить. Прости, здесь своя жизнь.

— Я понимаю. Выздоравливай, завтра приду. Что-нибудь принести?

— Нет, Андрей, спасибо.

Мать прижала его ладонь к своей мокрой от слез щеке.

— Люблю тебя, сын. Я так рада, что успела тебя увидеть.

— Мам, все хорошо будет, обещаю.