Холли внутри шторма

Глава 17

Фрэнк и сам понимал, что его неуемное желание всегда защитить Тэссу как минимум нелепо. Она была много сильнее его, это они выяснили сразу после знакомства в обыкновенной драке.

Она никогда не кичилась своими возможностями, не демонстрировала их понапрасну, но и не стеснялась угрожать людям, когда ей того требовалось.

Иногда Фрэнк представлял себе, что случилось бы, окажись Тэсса в бристольской тюрьме, где когда-то оказался он. Ему бы хотелось, чтобы она запугала и переломала кости всем, кто когда-то нападал на него, но с другой стороны ему бы хотелось также, чтобы именно он закрыл ее от этих мерзавцев.

Это было странно — неистово фантазировать о женщине, которая уже принадлежала тебе, но Фрэнк фантазировал и мечтал о Тэссе, словно шестнадцатилетний подросток, впервые попавший под власть своих желаний.

Нет, это было гораздо хуже — он фантазировал о ней с жадностью взрослого мужчины, познавшего в своей жизни все, кроме любви.

Он никогда не был рыцарем в сияющих доспехах и не собирался им становиться — одичалый боец без правил, выходивший на ринг ради денег и чтобы отомстить всему миру за, что тот не собирался принимать его. Однако с Тэссой хотелось и в рыцари, и доспехи, и выскрести из себя все хорошее, что там осталось.

Но приходилось о многом молчать и все время сдерживать себя, чтобы не выглядеть сумасшедшим маньяком или жалким неудачником. Фрэнку не всегда удавалось понять, чего хочет и о чем думает Тэсса, и он постоянно боялся стать слишком навязчивым, требовательным, утомительным.

Но хоть с альпаками-то от него могла выйти польза? Загнать их в загон, например, или еще что-нибудь.

И Фрэнк спешил вслед за Тэссой, мучительно мечтая о том, чтобы она не могла обойтись без него и всегда-всегда нуждалась в нем.

После того как Тэсса, а за ней хвостик-дубина Фрэнк помчались на границы деревни за альпаками, Холли немедленно заскучал и совсем скоро покинул «Кудрявую овечку». Жители этой деревни были, конечно, занятными людьми, но не ради них Холли завис в здешних местах.

К тому же его раздражали поминки сами по себе, а по Веронике тем более. Никто не задумывался о том, до каких глубин довела ее исступленная любовь, а вовсе не пьянство, и эта загадка терзала Холли, будто голодная гончая.

Разве нельзя просто остановиться? Обязательно заходить так далеко?

Где разум, который прилагается к сердцу?

Зачем люди проделывают с собой такое?

На эти вопросы у него не было ответов, но и отмахнуться от них не получалось.

Сейчас Холли грызла мысль, что нельзя быть гением, если ты не понимаешь других. Это прямо противоречило всем его предыдущим убеждениям — порхать беззаботной бабочкой и ни за что не позволять себе расстраиваться, — но тектонические сдвиги уже начались, и Нью-Ньюлин взламывал его пароли и переписывал коды.

На лужайке перед домом он застыл, не решаясь войти в пустую громадину. Зачем, если там все равно пусто?

Переполненный пикси электромобиль гудел, как улей. Холли невольно положил руку на капот, поражаясь тому, сколько жизни бурлит в таком крохотном пространстве.

Сквозь запотевшие окна было видно мельтешение прозрачных крылышек и раздавался многоголосый писк.

— Эх вы, — зачем-то сказал им Холли, — только и умеете, что молоко лакать. Где волшебство? Где сказки? Где эти ваши самые корнуоллские чудеса?

Зря он это сказал — что стало понятно буквально через несколько мгновений.

Из приоткрытого окна вылетела крупная пикси — Тэсса звала ее Кэги — и что-то возмущенно заверещала, хаотично мельтеша перед носом Холли.

Он испуганно отшатнулся, а она заверещала громче, вдруг свирепо вцепилась в его прекрасные золотистые локоны, от боли у него брызнули слезы из глаз, вспышки разноцветного мыльнопузыристого сияния ослепили, а потом Кэги снова скрылась в электромобиле, а Холли смог немного отдышаться.

Стоило ему как следует вытереть глаза и прозреть, как он увидел крохотную россыпь перламутровых искорок, которые витали в воздухе. Очарованный, Холли протянул к ним руку, раздался переливчатый, тихий, как ветер, смех, и искорки перелетели в сторону моря, явно приглашая за собой.

Холли помедлил всего мгновение, но кошачье любопытство повело вперед, и он послушно потопал к морю.

Искорки вели его без особой спешки, но и без промедления, спуск на берег оказался куда приятнее и ровнее, чем обычно, как будто кто-то разгладил узкую петляющую тропинку. Еще несколько ярдов — и Холли оказался в тихой, незнакомой для себя бухте, где влажно мерцали на заходящем солнце малахитовые от водорослей камни.

Здесь искорки рассыпались в воздухе, окончательно исчезнув, а в море возле самого берега показались три невысоких существа.

— Что? — пробормотал себе под нос Холли, разглядывая эту троицу.

Это были очень бледные маленькие девы — со струящимися длинными волосами, в полупрозрачных одеждах до босых пят, и в руках у них были мокрые фартуки, которые носили женщины Корнуолла на картинах прапрапрадеда Холли, Уолтера Лэнгли.

— Помоги нам выжать белье, — пропели девы нестройными тонкими голосами.

— Что? — повторил Холли оглушенно.

Как и любому британскому мальчику, в детстве няня читала ему валлийские легенды — о трех ночных прачках, например, стирающих саваны в море. Встреча с ними грозила как страшными неприятностями, вроде предсказанной смерти, так и неожиданными наградами, тут как повезет. Но сейчас солнце еще не скрылось с небес, да и на старух девы вовсе не были похожи.

Возможно, это были дневные прачки, про которых не сохранилось никаких книг, и как вести себя с ними, Холли понятия не имел.

— Не поможешь? — спросили они, как показалось ему, с ехидством.

— Помогу, — вздохнул он, потому что ну его к дьяволу — отказывать мифическим созданиям, которые все как один отличались сложными характерами.

В ледяную воду лезть не хотелось, а пришлось — лучше простуда, чем все эти похороны.

Фартуки оказались из грубой ткани, выжимать их — не такое уж простое дело. Дыхание немедленно сбилось от холода, в ноги будто миллионы иголок впилось, и Холли едва не заплакал снова, теперь от жалости к себе.

К тому же он поскользнулся на скользких камнях и плюхнулся в воду, отчего постыдно и громко всхлипнул и из последних сил докрутил-таки неподатливые фартуки.

— Теперь, — нежно сказала одна из прачек, — тебя следует наградить, не так ли?

И Холли зажмурился, в ужасе от мокро-ледяного поцелуя с запахом моря.

Больше всего Тэсса опасалась встретить на границе деревни помимо фургона с альпаками еще и специалистов кладбищ Утешения, приехавших разбираться в ситуации с Малкольмом, вышедшем из подчинения. Но то ли ее рапорт дошел до адресатов, то ли начальство не сочло ситуацию важной, а то ли проверяющие не смогли пробиться в Нью-Ньюлин и уехали. Надо будет сказать Кенни, что осада снята, пусть заказывает свои муку и сахар.

Длинный неповоротливый фургон с альпаками стоял на обочине сельской двухполоски, и сопровождающие — трое мужчин — устали, злились и не понимали, как могли заблудиться на ровном месте.

Пришлось садиться за руль их фургона и самой катить к загонам, хорошо, что рядом был Фрэнк, который взялся отогнать пикап обратно.

Поглазеть на альпак высыпал весь Нью-Ньюлин, и процесс их схода по пандусам превратился в настоящее представление.

После похорон каждому хотелось чего-то милого, а ничего более милого, чем альпаки, деревня еще не видела.

Даже Мэлоди перестала на всех дуться и смеялась от восторга, как нормальный ребенок.

Перепоручив животных их новым владельцам — невыносимой Бренде и сварливому Джону, Тэсса рука об руку с Фрэнком направилась наконец домой.

С каких-то пор ей очень нравилось туда возвращаться, замок перестал быть временным служебным убежищем, а стал чем-то бóльшим, родным. Даже немилосердные сквозняки теперь казались теплее и ласковее, а растрескавшаяся штукатурка скрывалась за рисунками Холли, которые тот наносил прямо на стены.

— Теперь мы поедем в Ньюлин? — спросил Фрэнк. — Только вдвоем, как и собирались?

— Да, поехали, — легко согласилась она, — почему бы и нет. Но если Холли увяжется следом — я прогонять его не стану.

— Почему? — тут же помрачнел Фрэнк.

Тэсса подумала. Врать не хотелось, а формулировать свои чувства она не умела, но попробовала, как смогла.

— Мне кажется, обижать Холли — это настоящее зло, — сказала она медленно, — а я и так совершила его достаточно. Холли не такой, как мы с тобой. Ему никогда не доводилось страдать из-за чего более серьезного, чем нехватка клубники в организме. Я люблю тебя за все твои раны, ты знаешь. Мне кажется, что каждая из них сделала тебя ближе мне, — тут она остановилась и положила ладонь на левую щеку Фрэнка, прикрыв старые шрамы.

Его глаза засияли в ответ, и не было ничего зверского в обычно сердитой физиономии — только болезненная надежда.

— Мне нравится, когда ты говоришь «мы с тобой», а еще больше — что ты любишь меня, — хриплым низким голосом ответил Фрэнк и вдруг засмеялся, неумело, неуверенно, почти робко.

Тэсса хотела было объяснить, что это не в том драматически-раскаленном смысле, как было у Малкольма с Вероникой. Она могла бы точно так же сказать, что любит купаться голышом в море или любит, допустим, Фанни, ведь та славная и добрая, как иначе.

Но Тэсса мечтала, по-настоящему мечтала, однажды полюбить Фрэнка на полную катушку — и боялась этого. Потому что если наступит такой момент, если ее чувства снова станут полноценными, не прикрытыми инквизиторской дрессурой, то вместе с любовью к Фрэнку хлынет и полноценное раскаяние из-за ночи безумия, накрывшей Лондон.

И это будет по-настоящему больно.

Ее защита — как раз для подобных случаев и предназначенная, долой ненужные эмоции, мешающие исполнять свой долг, — одновременно служила и проклятием, и кто его знает, как прожить жизнь будет проще.

«Проще не значит лучше», — голосом Холли шепнуло внутри, и Тэсса спряталась от своих терзаний в объятиях Фрэнка, привычном убежище от всякого странного и неприятного.

Холли, укутавшись в одеяло, сидел возле обогревателя, и выглядел таким разнесчастным, что Тэсса сразу начала злиться.

— Да почему, — выпалила она с порога, — тебя и на пять минут нельзя оставить без пригляда, чтобы ты не влип в неприятности!

— Я никогда не влипал, — с достоинством ответил Холли и шмыгнул носом, — я всегда был всем только в радость! Что вы стоите, остолопы, немедленно заварите мне горячего чая! Разве вы не видите, как я настрадался?

— Как? — спросил Фрэнк с усмешкой, но все-таки потопал к плите. — Перепутал зеленый карандаш с синим?

— Перепутать цвета? — ужаснулся Холли. — Как это вообще возможно? Нет-нет, пикси заманили меня на берег, где три прачки заставили меня отжимать мокрое белье. Прямо в море, а оно знаете какое холодное? Я замерз! Я испугался! Никогда больше не оставляйте меня одного!

Тэсса подошла и положила руку на его лоб.

— Тебя лихорадит, — сказала она озабоченно, — ты уже бредишь? Откуда прачки, какое белье?

— Мокрое. Но в награду, — тут он высунул из-под одеяла одну руку, чтобы наставительно поднять указательный палец, — мне обещали выполнить одно-единственное желание. А я даже не знаю, чего хочу, — раскапризничался он, снова укутавшись. — Скажи мне, Тэсса Тарлтон, что мне еще нужно? Деньги, слава, талант, красота — всего-то у меня вдоволь.