Правда, которую мы сжигаем

— Рук, — хмыкает он, но я просто продолжаю, толкая его тело, и мой кулак наносит первый сильный удар ему по ребрам.

Я подвел свою мать, а теперь я подвожу Рози. Я подвожу Сайласа.

Почему я не могу просто помочь тем, кто мне дорог? Почему я не могу их сохранить?

С каждым днем Сайлас ускользает все дальше и дальше, а мне остается только наблюдать. Неважно, сколько раз я говорю ему принять лекарства, он все равно ускользает от меня, и это чертовски убивает меня.

Они все…

Покидают меня.

— Рук! — на этот раз говорит он громче, и обеими руками он хватает меня за плечи и поднимает со снега, прежде чем швырнуть обратно. Мое тело содрогается, кости гремят внутри меня, а голова отскакивает от твердой земли.

— А, — я кашляю, чувствуя, как мои порезы начинают открываться, струйки крови и растаявшего снега стекают по моей спине. Эти порезы были сделаны всего несколько дней назад, и теперь они заживают дольше.

Одна большая рука хватает меня сзади за шею и тянет вперед. Моя голова упирается ему в грудь, и он держит меня там. Мое тело жесткое и напряженное. Я борюсь с его хваткой, но он только усиливает ее.

— Черт побери! — я рычу.

Перед тем, как добраться до Пика, я остановился на заправке, чтобы купить жидкость для зажигалок, и у этого чудовищного мудака Фрэнка Донахью хватило наглости заговорить со мной в очереди. Спрашивать, хорошо ли идут дела в колледже, имея совесть бормотать имя Сайласа в связи с тем, как у него дела.

Все, что я мог представить, это вырвать его язык прямо изо рта за то, что он даже подумал о Сайласе или Роуз. Я никогда раньше не практиковал самоконтроль, и было почти невозможно уйти, не взорвав бензоколонку с ним внутри.

Это была вишенка на дерьмовом торте.

Я больше не могу этого терпеть.

Я не могу больше ждать.

— Я понимаю. Я знаю, что ты чувствуешь, — бормочет он. — Я тоже скучаю по ней. Я знаю, кажется, что мы ничего не делаем и просто позволяем этому куску дерьма беззаботно разгуливать, но у нас будет время. Его время придет, я обещаю тебе, Рук.

За те годы, что я знала Алистера, он ни разу не нарушил данного мне обещания. Всегда.

Даже когда я подходил к нему и просил его сильно надавить на меня на ринге, когда мы спарринговали. Первые несколько раз на матах я мог сказать, что он относился ко мне полегче, а я этого не хотел.

Мне это было не нужно.

И он был первым, кто это заметил. Тот, кто знал, что мне нужно, это боль и наказание, чтобы пережить дни. Особенно сейчас, неважно, сколько ударов я принимаю, мне не остановить постоянное чувство вины, которое переполняет мой организм каждый момент, когда я жив, а она нет.

Алистер, кажется, всегда знает, что кому нужно.

Но чего он не знает, так это того, что кто-то, кто должен был остаться мертвым и похороненным, только что воскрес — прямо вошёл на мой урок латыни со своими клубничными волосами и веснушками, посыпанными корицей, выглядя на десять фунтов легче и на двадцать раз смертоноснее.

У нее здесь ничего нет, так что вопрос в том, какого хрена она вернулась? Я знал, что ее поместили в психиатрическую больницу «Монарх» не то чтобы меня это волновало, просто это то, о чем все говорили в первое время. Но если ее выпустили, какого черта она вернулась сюда?

Разве она не должна быть сейчас в Лос-Анджелесе?

Почему, черт возьми, она не могла просто уехать?

— Вы двое когда-нибудь ладили? — вмешивается Тэтчер.

Я кладу руки ему на грудь, прижимаюсь к нему, и он соскальзывает с моего тела. Он протягивает мне руку, и я беру ее, позволяя ему помочь мне подняться. Мы часто проверяем друг друга, больше, чем другие ребята.

Наши эмоции слишком сильны, наша кровь слишком горяча.

Сайлас и Тэтчер легко могут скрывать свои эмоции. Черт, Тэтч их даже не чувствует.

Алистер и я, мы живем в гневе. В ощущении. Мы используем их для топлива.

— Не совсем, но это работает, — говорю я. — Извини, — обращаюсь я к Али.

Он замахивается на меня раскрытой ладонью, ударяя по голове.

— Никогда больше не говори так о Браяре. Ты ей на самом деле начинаешь нравиться.

— В отличие от кого? Меня?

Мы оба смотрим на Тэтчера, который имеет наглость прикидываться тупицей, когда знает, что Браяр Лоуэлл терпеть его не может, и по какой-то причине он без проблем следит за тем, чтобы так и продолжалось.

Я слышу приближающиеся шаги позади меня, уже зная, кто это, еще до того, как он появляется в моем периферийном зрении.

Сайлас стоит, уставившись на стул к востоку от костровой ямы, тот самый, на котором он обычно сидел с Розмари на коленях. Его руки засунуты в карманы, он рассеянно смотрит в пространство. Я бы сказал, что отдал бы все, чтобы узнать, о чем он думает, но мы все понимаем.

Всегда она.

— Эй, мужик, — окликаю я его. — Ты был с родителями?

Именно тогда он обращает свое внимание на нас, стягивая с головы капюшон и обнажая свою голову.

— Ага.

— Все еще пытаются подкупить тебя и увезти отсюда?

— Никогда не останавливаются. После Роуз стало только хуже.

Я знаю, что они любят его, особенно его отец, но ему не нужно уезжать. Ему даже не нужна поддержка. Ему просто нужно, чтобы они поняли, что он сейчас никуда не денется, и приняли это. Постоянные придирки по поводу того, что он переходит в другой штат или школу, только усугубляют ситуацию.

Только больнее ему. Он знает, что рано или поздно ему придется покинуть Пондероз Спрингс, но сейчас это похоже на то, как если бы он оставил ее. Учитывая, что он не может передвинуть ее могилу вместе с ним — поверьте мне, он попытается это сделать — она останется здесь, пока он будет двигаться дальше.

Это последнее, чего он хочет сейчас. Он не готов к этому.

Никто не готов.

— Хорошо, Бог Огня, дай нам немного света, — Тэтчер настаивает, садясь обратно теперь, когда страсти улеглись.

Я киваю, делая глубокий вдох. Я иду к куче дров, которые сложил, используя жидкость для зажигалок и спичку изо рта, чтобы разжечь пламя. Наблюдение за тем, как пламя поднимается выше, успокаивает боль внутри меня, даже если это всего на несколько секунд.

Откинув голову назад, я позволяю огню нагревать мою кожу, вдыхая густой дым, который поднимается из ямы. Стоя так близко, я чувствую, как маленькие угольки потрескивают о него, маленькие бензиновые поцелуи у моей груди, от которых у меня сгибаются пальцы на ногах.

Мы все четверо занимаем свои места и молчим.

Нам не нужно говорить — у нас никогда не было необходимости. Мы появляемся здесь не для того, чтобы поболтать о наших днях или поговорить о парикмахерских сплетнях.

Мы приходим сюда, чтобы существовать.

Это единственное место в этом городе, где мы можем просто быть. Маленький кусочек того, каким будет мир за пределами этого места. Когда мы уйдем, люди не будут останавливаться на улице, чтобы пялиться и шептаться. Родители не будут крепче сжимать руки своих детей, когда увидят нас. Никто не будет заботиться, потому что они не знают нас.

Для всех остальных мы просто случайные ребята, живущие жизнью.

Здесь мы всего лишь паршивые яблоки, на которых они могут свалить вину за свои проблемы.

И, в конце концов, все, чего мы действительно хотим, — это существовать в мире, который не рисует нас злодеями.

Свет фар пробивается сквозь деревья, отбрасывая отсвет на Тэтчера, который сидит передо мной. Я поворачиваюсь на стуле, как будто хочу увидеть человека, который выходит из машины и направляется к нам в темноте.

— Ты пригласил питомца? — Тэтчер спрашивает Алистера.

— Я сказал тебе, что, если ты продолжишь звонить ей, я проломлю тебе череп, Тэтч. Кончай с этим, — ворчит он. — И нет, сегодня вечером она с Лирой занимается в ее общежитии.

Я встаю и смотрю на лес, через который им придется пройти, мой разум переключается в режим защиты.

Ты не просто случайно наткнешься на это место. Ты должен знать, что он здесь, чтобы найти его. Это означает, что кто бы ни направлялся в этом направлении, знал, что мы будем здесь.

Мы ждем, мой кулак сжимается в тишине. Лишь потрескивание костра наполняет воздух, пока мы не слышим хруст снега, и вскоре наш гость выходит из-за деревьев на свет и выходит из тени.

— Ну, я этого не ожидал, — выдыхает Тэтчер, вероятно, так же потрясен, как и все мы.

Светло-рыжие волосы появляются из-за деревьев, ее стильное каре развевается прямо под подбородком. Ее руки глубоко засунуты в карманы куртки, когда она подходит ближе к краю Пика, где мы все стоим, почти слишком ошеломленные, чтобы говорить.

Вскоре этот шок проходит, и я быстро разогреваюсь от раздражения.

— Как, черт возьми, ты сюда попала?

Сэйдж даже не вздрогнула от голоса Алистера, просто подняла голову и продолжила идти в нашем направлении.

После всего, через что она прошла, приют все еще не сломил ее боевой дух. Та, кто отказывался позволить ей отступить от кого бы то ни было.

Хорошо. Я рад, что у нее все еще есть стержень.

Будет еще приятнее, когда я вырву его прямо из ее плоти, сломив этот дух раз и навсегда. Я полностью раздавлю ее своими ногами, пока она не превратится в прах, который я смогу бросить в землю.

— Мне нужно поговорить с Сайласом, — просто говорит она.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Твоя девушка, Браяр, сказала мне, что вы, ребята, здесь. Хотя она не знает, что я пришла. Это достаточно хороший ответ, Алистер?

Когда ей никто не отвечает, она поворачивается к Сайласу, который все еще сидит на своем месте и смотрит на нее. Глаза стеклянные, застывшие в каком-то трансе.

— Я знаю, что вы, ребята, замышляете, — выдыхает она, как будто это облегчение, наконец, произнести это вслух. — И я хочу помочь.

Я открываю рот, чтобы возразить, выплевываю какой-нибудь неприятный комментарий о том, что она ни хрена не понимает, о чем говорит, но я недостаточно быстр.

— Ничего не происходит, — бормочет Сайлас, напряжённо качая головой. — Уходи, Сэйдж.

—Нет, — она выпрямляется. — Я знаю о секс-круге. Я знаю о том, что на самом деле случилось с Розмари, и я знаю, что вы четверо режете тела в отместку. Я знаю, что сделал мой отец, и я заслуживаю того, чтобы он пролил за это кровь.

Мои зубы скрежещут, пока они почти не ломаются.

— Нажми на гребаные тормоза, Нэнси Дрю. Ты заслуживаешь это? — Алистер сплюнул, из его горла вырвался резкий стон. — Ты обращалась с Роуз как с дерьмом, когда все, что она когда-либо делала, это заботилась о тебе. Ты не заслуживаешь этого только потому, что чувствуешь себя виноватой.

— И ты не думаешь, что это не съест меня заживо? — ее голова поворачивается в его сторону, глаза горят, как те синие языки пламени, которые когда-то опалили мою кожу. — Конечно, я чувствую себя виноватой, но это не значит, что ты знал о моих отношениях с моей сестрой. Ты даже не представляешь, как сильно я заботилась о ней. Она была моей гребаной сестрой-близнецом.

— Извини, ты забыла упомянуть, откуда именно ты знаешь обо всем этом? — острые глаза Тэтчер анализируют каждое ее движение, просто ожидая, когда она соврет.