Ирландская принцесса

— Тогда я могу подождать. — Найл переводит дыхание. — Я никогда не хотел ни брака, ни детей, Сирша. Я никогда не мечтал. Но я действительно хочу тебя.

Он не дает мне времени ответить. Его рот снова обрушивается на мой, горячий и нуждающийся, в этом поцелуе боль многолетнего желания, тоски, которую пока нельзя утолить. Я чувствую, какой он твердый, тяжелый и напряженный, прижимающийся к моему бедру, его бедра прижимаются к моим, когда он пожирает мой рот, и не успеваю я опомниться, как мы уже на диване, моя голова на подушке, небрежно отброшена набок, когда он опускается между моих ног, все еще полностью одетый, платье задрано вокруг бедер.

— Мы не можем… — я дышу ему в рот. — Я не могу…

— Да, я знаю, девочка, — стонет Найл, и я чувствую его толстый бугорок сквозь джоггеры, трущийся о меня между бедер. — Я просто хочу почувствовать тебя под собой на мгновение, вот так. Я не сниму ни клочка одежды. Просто… — он вдыхает, его лоб прижимается к моему, наши носы соприкасаются, когда одна его рука тянется к моей груди, обхватывая ее через шелковистую ткань моего платья, пока он со стоном трется об меня своим членом. — Я просто хочу почувствовать тебя, Сирша.

Он кажется невероятным, твердым, его вес придавливает меня, но достаточно мягко, чтобы я не испугалась, его теплый аромат наполняет мои ноздри, дымный и мускусный, слегка потертая ткань дивана под моими бедрами. Это похоже на то, что я могла бы делать в колледже, будь я обычной девушкой, целуясь на диване своего парня в его квартире не то, чтобы хоть один парень, с которым я сталкивалась в колледже, был похож на Найла.

Я не знаю, сколько времени проходит вот так. Найл не давит на меня, не пытается пойти дальше. Он даже не пытается запустить руку мне под платье, чтобы коснуться моей обнаженной груди или юбки, и, хотя я жажду его прикосновений, мои соски затвердели, а киска налилась возбуждением, я также не пытаюсь подтолкнуть его к дальнейшему. У меня есть подозрение, что он не доверяет себе, что если он прикоснется ко мне хоть на дюйм дальше моих губ, лица или бедер, то потеряет контроль и будет умолять меня позволить ему трахнуть меня.

Мы просто целуемся, полностью одетые, и в этом есть удовольствие, которого я не ожидала, просто целоваться и прикасаться, не ожидая, что это приведет к сексу или даже оргазму каким-то другим способом. Я чувствую, как толстая, тяжелая эрекция Найла прижимается ко мне, и когда поцелуй снова разгорается, он вжимается в меня, позволяя мне почувствовать, насколько он возбужден, какой большой, но он не пытается зайти дальше или даже кончить сам. Его самоконтроль впечатляет, я могу только представить, как сильно ему, должно быть, больно, но он игнорирует это.

Наконец, я смотрю на часы и понимаю, что мы потеряли счет времени. Я понятия не имею, когда и будет ли Коннор дома сегодня вечером, но я знаю, что не могу оставаться здесь всю ночь, целуясь с Найлом.

— Мне нужно идти, — шепчу я, и он кивает, снова прижимаясь ко мне с глубоким стоном и целуя меня.

— Я буду думать о тебе сегодня вечером, девочка, — бормочет он, прижимая свой член достаточно сильно между моих бедер, чтобы не возникало сомнений в том, о чем он говорит. — Думать о том дне, когда я смогу сделать это реальностью.

Я не знаю, что на это сказать, я не могу сказать ему, что буду думать о нем, потому что, когда я с Коннором, я думаю только о нем. Поэтому я просто целую его вместо этого, запуская пальцы в его шелковистые черные волосы и еще раз прикасаясь губами к его губам.

Когда я выхожу на улицу, чтобы сесть в свой Uber, у меня такое чувство, словно я покинула какой-то волшебный пузырь, какое-то место, где я изолирована в другой жизни. Как будто те моменты с Найлом были частью какого-то другого существования, чего-то, что не имеет ничего общего ни с моей жизнью здесь, ни с моим браком, ни с чем-либо еще. Но я знаю, что это всего лишь фантазия. Найл очень вовлечен во все это, неразрывно связан с Лиамом и Коннором и всей этой паутиной интриг, и мне нужно быть очень, очень осторожной.

Мне нужно завершить сделку. Работа, которую нужно сделать. И сердце, которое нужно защищать.

Когда все это закончится и пыль осядет, я хочу по-прежнему чувствовать себя цельной.

17

КОННОР

Когда я вылетаю из новой квартиры, у меня на уме только одно, как можно больше отдалиться от Сирши, прежде чем я скажу или сделаю что-то, о чем могу пожалеть. Как ей удалось так подставить меня? Этот вопрос не давал мне покоя с тех самых пор, как она поступила так, словно отказалась от моего выбора, превратив его во что-то, что она решила сделать, а не в урок послушания, и моя собственная физическая реакция на это только еще больше заставила меня почувствовать, что я схожу с ума.

Почему она? Почему я так хочу блядь именно ее? Я спрашиваю себя снова и снова, когда прошу водителя отвезти меня в ресторан, который раньше был одним из моих любимых в центре города, высококлассный стейк-хаус с тающим во рту филе и еще лучшим виски с лучших полок. Почему Сирша?

Когда-то давно, до отъезда в Лондон, я и думать о ней не думал. Я знал, что женюсь на ней отстраненно, небрежно, как будто зная, что ты унаследуешь деньги или будешь водить определенную машину, когда станешь старше. Я думал, что она достаточно хорошенькая, но не обращал на нее особого внимания. Она была чем-то на потом, а тогда я разрывался между своими попытками произвести впечатление на отца и наслаждением быть молодым, красивым, богатым мужчиной и всеми удовольствиями, которые могут предложить.

Теперь она другая. Она не совсем такая избалованная принцесса, какой я ее себе представлял, но она сбивает меня с толку на каждом шагу. И я не могу заставить себя доверять ей. Я знаю стремление ее отца к власти, к креслу, которое он теперь никогда не займет, и я не могу найти в себе силы поверить, что она все еще не работает над достижением его целей каким-то образом.

Она была моей, а потом принадлежала Лиаму, и теперь она снова моя, на этот раз полностью, навсегда. Пока смерть не разлучит нас. И до тех пор, пока наше совместное существование не станет чуть более приятным, это будет казаться долгой гребаной жизнью.

Как только я вхожу, хозяйка уводит меня обратно за угловой столик, подальше от других гостей, при слабом освещении. Я опускаюсь в изогнутую кожаную кабинку, заказываю коктейль из виски и креветок, когда подходит официант, и когда я делаю первый дымный глоток виски, я чувствую, как напряжение начинает покидать мое тело. Пока я не поднимаю глаза и не вижу своего брата и его новую жену несколькими столиками дальше.

Моим первым побуждением является раздражение, я не могу даже пойти на гребаный ужин один, не имея с ним дела. Но когда эта первая искра гнева утихает, я понимаю, что это возможность наблюдать за ним… за ними, оставаясь незамеченным. Кроме кладбища, я действительно не видел своего брата с тех пор, как вернулся.

Они оба не смотрят в мою сторону, хотя я нахожусь достаточно далеко, чтобы они меня заметили, и первое, что я, к своему удивлению, осознаю, это то, что мой брат выглядит… счастливым.

На самом деле счастливым.

Он, должно быть, находится под огромным давлением. Его место за столом переговоров в опасности, даже сама его жизнь, безопасность его семьи, его будущее. Его дом, его источники богатства, так много для него поставлено на карту, и все же он сидит рядом со своей женой, улыбается, смеется, выражение его лица и движения легки и непринужденны, как будто они просто пара, пришедшая на свидание обычным вечером. Как будто ничего не случилось.

Она тоже выглядит счастливой. Я никогда раньше не видел и не встречался с Анастасией, и это моя первая возможность по-настоящему взглянуть на нее. Она очень худая, с длинными руками и ногами и плоской грудью, как у большинства балерин, с длинными прямыми светлыми волосами, которые она зачесала назад за уши. На ней розовое платье, что-то сверкающее болтается у нее за ушами, и когда Лиам что-то тихо говорит ей и касается ее руки, она краснеет того же оттенка, что и ее платье, и смеется.

Наблюдая за ними, я ощущаю боль в груди, которой не ожидал. Они выглядят счастливыми, расслабленными, влюбленными. Они выглядят так, словно, что бы ни происходило в их мире, ничто из этого не имеет значения, пока они есть друг у друга. В этот момент я понимаю, почему Лиам рисковал всем. Он всегда был из тех, кто безрассуден, беспечен, импульсивен. И если Анастасия — источник счастья на его лице, легкости, с которой он двигается, как будто бремя его детства наконец-то снято с него, тогда я знаю, почему он так рисковал, чтобы жениться на ней.

Лиам всю свою жизнь мечтал, чтобы кто-нибудь доставил ему такую радость. Такого рода любовь.

Так что просто уходи, думаю я, сжимая вилку в руке и разрезая филе, которое официант поставил передо мной. Уезжай из Бостона с женщиной, которую ты любишь. Почему ты так упорно борешься за то, чего у тебя даже не должно было быть? То, чего ты никогда даже не хотел?

Для меня это не имеет никакого смысла. Я не собираюсь оставлять своего брата нищим. Они с Анастасией могут комфортно прожить свою жизнь в любом месте на то, что у него уже есть. Только его половина трастового фонда нашей матери могла бы содержать их в течение десятилетий. Ему не нужны деньги. Если у него есть любовь, почему бы просто не сдаться и не вернуть мне то, что должно было принадлежать мне с самого начала?

Зачем продолжать рисковать своей жизнью?

Это меня злит, как и многое другое в наши дни. Стейк, который я с нетерпением ждал, на вкус как картон, тупой приступ гнева пульсирует в моих венах, когда я пью еще виски, и еще. Я так долго думал, что знаю своего брата, и все же теперь, кажется, я совсем не могу его понять.

Я наконец встаю, чтобы пойти в уборную, не в силах больше смотреть на них. Я долго смотрю в зеркало, пока мою руки, пытаясь увидеть себя таким, каким мог бы быть он. Пытаюсь увидеть свой путь вперед.

Я выгляжу старше. Более уставший. Больше похож на нашего отца, если быть честным. На моем лбу появились легкие морщинки, моя кожа огрубела от ветра и суровой лондонской погоды, мои руки покрылись мозолями от езды на мотоцикле и тяжелой работы бок о бок с моими людьми. В этом отношении я не похож на своего отца, мягкого человека с мягкими руками. Я выгляжу жестче, злее. Интересно, что подумал Лиам, когда увидел меня на кладбище?

Тряхнув головой, чтобы прогнать эти мысли, я вытираю руки и быстро выхожу из ванной только для того, чтобы почти налететь прямо на высокую худощавую блондинку в розовом платье, стоящую в тускло освещенном коридоре. Мне требуется секунда, чтобы понять, кто она, когда я отступаю назад.

— Анастасия, — наконец говорю я, мой голос звучит немного резче, чем я хотел. — Что ты делаешь? — Спрашиваю я.

— Жду, когда ты выйдешь, — просто говорит она. Она смотрит на меня красивыми глазами, которые, как я теперь вижу, нежно-голубого оттенка. Все в ее лице миниатюрное и нежное. Она похожа на хрупкую фарфоровую куколку, и я понимаю, как Лиам, возможно, испытывал желание спасти ее, стать ее героем. Я слышал, что наш сводный брат сделал с ней, думаю, он тоже чувствовал некоторую вину. После многих лет, когда наш отец обвинял его в смерти матери, Лиам всегда умел брать вину на себя.