Босиком по стеклам. Книга 2

Анджелина

— Куда мы пойдем сегодня? — высушив волосы у туалетного столика, деловито интересуюсь я. — Праздник же…

— Мне нужно поработать, а ты пока пойдешь в музей. Их тут много, — Коулман утыкается взглядом в ноутбук, а это значит, что скоро весь внешний мир для него исчезнет.

— Одна? — едва ли не задыхаюсь от возмущения.

— Да, но потом я отвезу тебя в особое и невероятно красивое место. Это сюрприз.

— Какое место? — подхожу к кровати и беру в руки небольшую сумочку, на дне которой затерялся мой любимый карандаш для губ. В этот самый момент Коул шлепает меня по заднице, заставляя меня подпрыгнуть на месте.

— Черт! — выдыхаю я, выпуская сумку из своих рук и бросая на мужа осуждающий взгляд. — Ты совсем спятил, извращенец.

— Тебе же нравится, когда я так делаю, Харли Квин, — облизывая губы, замечает Коул, пока я наклоняюсь к полу, чтобы собрать обратно содержимое клатча.

И вдруг… атмосфера между нами мгновенно меняется. Я буквально каждой порой на коже ощущаю, что над нашей спальней нависает грозовая туча, которая вот-вот разразится зарядом смертельных молний.

— Ничего не хочешь мне сказать, Анджелина? — в его словах звенит сталь, какой я давно не слышала. — Или показать содержимое сумочки? — ледяным тоном нарушает молчание Коул, когда я прижимаю к груди любимую малышку от Диор. Стараюсь не выглядеть виноватой и дышу спокойно, убеждая себя в том, что я не сделала ничего плохого.

Черт? Как он увидел? Заметил герб на визитке Гримальди… Мердер спалил телефон Себастьяна. Я должна была запомнить номер и уничтожить чертову улику. И со шлепком своим не вовремя… как чувствовал, дьявол его раздери.

— Дай сумку, Пикси, — властно требует Мердер.

— Нет!

— Дай немедленно, малышка. И никто не пострадает.

— Это моя личная вещь.

Коулман вдруг резко выхватывает из моих рук клатч, на что я жалобно всхлипываю и до скрежета сжимаю зубы. Муж немедленно вытряхивает содержимое Диор на постель, забыв о своей работе и откинув ноутбук.

— Себастьян Гримальди. «Звони в любое время». Что это? — бросая на меня острый, словно наточенное лезвие взгляд, хладнокровно вопрошает муж. В его пальцах зажата визитка князя, которую мне давно стоило смыть в унитаз, и тогда мне не пришлось бы сейчас врать и трястись от страха.

— Ничего, Коул.

— Когда он успел дать тебе это? — в его голосе зарождаются те самые дьявольские нотки, так пугающие меня.

Я теряю его. Своего Коула.

Боже, проклятый номер…

Я молчу, будто воды в рот набрала. Голова начинает кружиться, а земля стремительно уходит из-под ног.

— Не повышай на меня голос, — отчаянно пытаюсь отстоять свои границы.

— Я жду правду, Анджелина, — его голос так напоминает мне голос папы, в те моменты, когда он был мной не доволен.

В моменты, когда я не была идеальной дочерью.

Коулман до сих пор не помнит о том, что произошло перед бешенством на яхте. Моего свидания с Себастьяном для него не существует, и я думала, что тайна того дня сохранится со мной до последнего вдоха.

Флешбеки картины его безумия настойчиво мелькают перед глазами.

Я ни за что и никогда не расскажу ему об этом. Иначе все снова повторится… здесь и сейчас, в этом гостиничном номере.

— Я не знаю. Нашла визитку уже в сумочке, — придаю своему лицу самое невинное выражение. — Очевидно, у него очень ловкие руки. Не обвиняй меня во всех смертных грехах, Коул. К тому же… ты же видел, как он на меня смотрел. Естественно, я ему понравилась, и не будь я замужем, он бы попытал шанс. Так бывает. Смирись, твою жену хотят все, — пытаюсь отшутиться я.

— Сукин сын, — выругавшись, Коулман разрывает визитку на две части. Белки его глаз наливаются кровью. — И ты сохранила ее, мать твою? Зачем? — челюсть мужа ходуном ходит от гнева. Желваки бугрятся так, что никакая щетина их не скрывает.

— Не начинай. У тебя нет поводов для ревности. Ты украл мое сердечко, воришка, и никакому Гримальди оно не перепадет, — пытаюсь отмахнуться и сгладить конфликт.

Коулман до боли сжимает мое запястье.

— Нет поводов? Ты уверена?

— Нет! — ощетинившись, пытаюсь ослабить его мертвую хватку. Потянув на себя, Коул делает так, чтобы я опустилась на постель рядом.

— Все еще хочешь втроем? Поверь, Гримальди, учитывая его извращенные предпочтения, не откажется. От Монако до Амстердама лететь недалеко.

Дергаюсь, будто от удара. Его слова вызывают во мне неимоверную боль и мгновенное жжение во всей груди. Что он опять несет?

— Что ты сказал? Ты подонок, Мердер!

— Тебе такие нравятся, Энжи, забыла? Не строй из себя невинную дурочку. Я давно предлагал тебе подобного рода эксперименты, но помню, что мою идею со второй девушкой ты совершенно не оценила. Что ж, я тебя понял. Хочешь принца — будет тебе принц. Я не понимаю, зачем сохранять номер мужчины в своей сумке, если не хочешь быть им оттраханной.

— Ты серьезно? Это всего лишь номер. Ты себя слышишь? — пытаюсь вразумить этого безумца.

Но все бесполезно. Когда его «накрывает», тщетно абсолютно все. Он начинает пошлить, ругаться, нести такой бред, от которого в дрожь бросает и волосы на голове встают дыбом.

Он не контролирует себя.

— В любое время, — передразнивает тон записки Мердер. — Раздвинешь для Гримальди ноги в любое время, детка? Или тебе помочь? — срывая с меня полотенце, Коул резко накрывает ладонью мою промежность и вводит внутрь средний палец. Я прогибаюсь, закусывая губы почти до капель крови.

Едва ли не задыхаюсь от боли и унижения, от его оскорбительных слов и жгучего, опьяненного параноидальной ревностью, взгляда.

— Не смей! Не трогай меня, Коул! Не сейчас! В себя приди! — упираюсь ладонями в его грудную клетку и с помощью неимоверных усилий отстраняю обезумевшего мужа от себя. Чудом успеваю встать на ноги, хоть они и предательски дрожат.

— Разумеется, ты не хочешь, чтобы я тебя трогал. Ты поэтому так потекла от разговоров о сексе втроем со своим золотым принцем?

— Я не буду разговаривать с тобой на таких тонах, — я пячусь назад, пытаясь увеличить расстояние между нами.

— А нам не до разговоров, Энжи. Мне с тобой все предельно ясно. Ты — лицемерная и лживая, вся, до мозга костей. Делаешь вид, что тебе плевать на всю эту мишуру — статус, деньги, положение в обществе. А сама только и ждешь момента, когда меня прикончат, а у тебя появится возможность откусить в этой жизни кусок пожирнее.

— Ты правда так думаешь? — ком в горле мешает дышать, я нервно качаю головой, не веря, что все эти слова вырываются из его уст. Из губ любимого человека, от которого сейчас не осталось и следа.

— А что мне еще думать? Я не храню визитки баб в карманах брюк! Можешь проверить! — Коулман хватает меня за предплечья. Сжимает их, встряхивая мое тело, словно я легкая кукла. Его ноздри раздуваются от гнева, а я… отвожу взгляд, не в силах смотреть на то, как его ярость нарастает с бешенной силой.

Все равно что стоять у берега и ждать, пока цунами обрушится.

Больно… страшно… неизбежно. Неминуемо.

— Остановись, Коул. Остановись, пока не наговорил то, за что придется просить прощения.

— А может, ты отсосешь прощение? — ухмыляясь он обхватывает меня за затылок и рывком пытается поставить меня на колени. Впиваюсь ногтями в его торс, сопротивляясь всеми своими силами.

Ублюдок.

— Ты сукин сын, Мердер.

— Что ты сказала? Что ты сказала? Сука здесь ты, а не моя мать!

— Ты не в себе…

— Конечно, я виноват у тебя совершенно во всем. Наверное, и номерок я сам тебе подсунул!

— Отпусти меня! Я лучше вылижу пол языком, чем сделаю тебе сейчас минет! — огрызаюсь я, врезаясь кулаками в его стальное тело.

В какой-то момент получается ударить Коула в солнечное сплетение, и его сгибает. Это дает мне шанс на спасение, и я дистанцируюсь, тяжело дыша, до сих пор не веря в происходящее.

Озверев окончательно, Коул несется прямо в мою сторону, сжав челюсти. Кажется, что он сейчас ударит меня. Ударит так, что мало не покажется. Прижимаюсь спиной к стене, в паре метров от туалетного столика. Уже ровно через секунду Коул ударяет кулаком по зеркалу, и оно разбивается вдребезги с лязгающим звуком. Сотни осколков словно в слоу-мо рассыпаются по полу, окружая меня непроходимым иллюзорным пламенем.

Коул поднимает на меня разъяренный взгляд, раны на поврежденной от удара руке обагрены кровью. Совершенно дикий и пугающий вид, и, кажется, он все еще хочет приблизиться прямо ко мне.

— Стой. Не смей подходить, иначе тебе придется танцевать на стеклах.

— У тебя получится лучше, — выжигая взглядом стигматы на моем теле, бросает он.

Чувствую, что он хочет сделать отчаянный рывок в мою сторону, но я вовремя выставляю вперед ладонь. Удивительно, но этот жест немного отрезвляет Мердера. Резко развернувшись, он уходит прочь из номера — босиком и с обнаженным торсом. Дверью хлопает так сильно, что стекла окон дрожат, а моя голова инстинктивно вжимается в плечи.

Как только дверь за ним закрывается, я скатываюсь по стене на пол и предаюсь диким и истошным рыданиям, которые слышит, должно быть, весь Амстердам.

Плевать.

Не знаю, сколько времени провожу в таком состоянии, и еще час расчищаю себе дорожку от стекол. И все равно умудряюсь наступить на несколько, доведя свои стопы до кровоточащих ран. Черт…

Так больно давно не было. Невыносимо. Страшно. Пусть к черту проваливает, пусть не возвращается…

Я домой хочу, к папе и маме.

Так наивно и глупо. По-детски.

Заперевшись в ванной с ноутбуком Коула, я ввожу череду подсмотренных и выученных паролей. Мердер частенько работал при мне, иногда прямо в постели, когда я делала вид, что бесцельно глазею в экран, наблюдая за быстро сменяющимися рядами цифр и столбцов. Возможно, с его стороны это было проявлением доверия, либо же очередная проверка на «вшивость». Сейчас мне не до расшифровки его мотивов, и я просто делаю то, что умею — создаю зашифрованный канал связи и набираю короткое сообщение отцу, от которого на душе слегка становится легче:

«Папочка, у меня все хорошо. Я жива. Наверное, вы меня ненавидите… но пожалуйста, найдите в себе силы простить меня. Не могла поступить иначе, жизнь в Атаре — тюрьма для меня, как и в Анмаре. Коул ни в чем не виноват, только в том, что любит меня больше жизни, иначе бы не пошел на такой риск. Я люблю вас. И скучаю. Поцелуй за меня маму…»

Новый поток рыданий заканчивается приступом немого удушья, невероятной тоски и невыносимого одиночества.

Жизнь с тираном — это очень одинокая жизнь.

Специалисты говорят, что таких не исправить.

А я уже не знаю, хочу ли пытаться… возможно, одной любви здесь недостаточно, Коул.

Это тяжелая работа, которую ты не готов взять на себя.

Вернув ноутбук на место, я залезаю в кровать абсолютно без сил. Не могу уснуть целую вечность. Заворачиваюсь в одеяло и считаю про себя бесконечные стада овец, пытаясь не рыдать во весь голос. Отчаянные всхлипы рвутся наружу. Я вгрызаюсь в подушку, чтобы хоть как-то остановить поток боли, но от удерживания эмоций внутри она лишь пожаром нарастает в груди.

Коул так и не вернулся. Время? Около полуночи.