Скажи мое имя

Я все в нем люблю.

***

– Спит?

– Да, уснул.

Я подхожу к холодильнику и с помощью букв-магнитов креплю очередные рисунки к дверце.

– Места уже не хватает, – вздыхаю я, оглядывая наслоения разноцветных листов. – Может, купить большую магнитную доску? Повесим в его комнате…

– Можно, – отец ставит на стол два бокала и разливает в них сидр собственного производства. – А что он нарисовал? Это лейка?

– Это слон, папа! – я тихо смеюсь.

– Ах, слон! И как это не догадался. Почему разноцветный?

– Он так видит. А не догадался ты, потому что только о лейках своих и думаешь, – подкалываю его, выдвигая для себя стул.

– Ну да, куда нам, фермерам, до высокого!

Сквозь открытое окно в помещение врывается свежий вечерний воздух. Он разносит сладкий запах ягод и теплой земли. Я вдыхаю полной грудью и тянусь за бокалом, делаю маленький глоток, откидываюсь на спинку стула и прикрываю глаза. Боже, как хорошо.

– Как у тебя дела? – заводит стандартное отец.

– Хорошо, – просто отвечаю я. Ему не нужно знать деталей, достаточно моего заверения.

– Когда ты вернёшься, Лея? – его обычно добродушный взгляд теряет легкость под грузом дум.

– Скоро папа, скоро, – очередной глоток сладкого клубничного напитка.

– Дочь… – вздыхает он.

– Я знаю, пап, – отвечаю на его безмолвный укор. – Но я очень близка. Не больше месяца, клянусь.

– Я переживаю за тебя. Весь этот маскарад, – окидывает взглядом мое лицо. – Так много сил ты потратила. А что будет после?

– Я вернусь. И смогу, наконец, жить нормально.

– Сможешь ли? – скептически смотрит отец.

– Смогу, – говорю твердо, убежденная в своей правоте. Ведь у меня есть четкий план, даже на жизнь "после".

– Я боюсь, что тебе всегда будет мало всего этого.

Отец откидывается на стуле и смотрит в огромное кухонное окно, выходящее на теплицы. Его взгляд блуждает по уходящим за горизонт грядкам и огромным стеклянным куполам, где круглый год живёт клубника. Это его мечта. Его идеальная старость, как он всегда говорил. Я не думала, что он действительно решится продать квартиру в Москве, бросить все и купить эту ферму. Но обстоятельства толкнули нас на решительные перемены.

Денег с продажи двушки с хорошим ремонтом с лихвой хватило на приобретение готового клубничного бизнеса со всеми этими теплицами, хоз. постройками и домом на десять работников, в котором мы обосновались. Предыдущие хозяева не поленились передать и технологию по выращиванию, сбору, сортировке и укладке ягод, и даже базу своих клиентов. Благослови господь цены на недвижимость в столице – нашего капитала хватило и на модернизацию фермы для работы в круглогодичном режиме.

Первый год был очень сложный. Изнеженная кожа не желала привыкать к палящему солнцу, а израненная душа не могла исцелиться. Растущий живот вызывал панику и болезненные спазмы в груди. Я жалела себя каждый день, упивалась этим чувствами, не в силах взять себя в руки. Непривычно теплая зима накрывала апатией вместо снега, а весна не принесла с собой ничего, кроме понимания: я скоро стану матерью. После рождения Матвея я долго приходила в себя.

Смотрела, как он первый раз поднимает головку, чтобы осмотреть такой яркий мир вокруг и чувствовала, что часть моего сердца оттаивает. Улыбалась, когда он впервые перевернулся на бочок, и поняла, что ради него хочется жить. Когда он сам сел, смешно кряхтя и раздувая щеки, мне захотелось подарить ему идеальную жизнь. Наблюдая, как он подтягивается ручками за бортик кроватки и встаёт, я точно решила, что буду счастлива. Когда сделал первые шаги в нелепых синих сандалиях – в голове созрел план.

Этот план и привел меня сюда. Я многое прошла за прошедшие годы: переломала и заново срастила скелет внутри, перепрошила каждый нерв, каждую ложную установку, изменилась до последнего волоска. Шаг за шагом, подбираясь все ближе к тому, кто разрушил мою жизнь. Чтобы разрушить теперь его.

И осталось совсем чуть-чуть. Несколько точных шагов и у него не останется ничего, только пустота и гнев, выпускающий яд в кровь. Надеюсь, он сдохнет от него.

– Как прошла ваша неделя? – переключаюсь с навязчивых мыслей.

"Отдыхай, Лея, возьми по максимуму от этих двух дней. Будь хорошей матерью и дочерью" – как мантра на эти выходные.

– Ну, у Матвея снова появилась подружка в садике. Они поженятся, когда вырастут.

Я смеюсь в свой бокал, это уже четвертая "невеста" сына.

– А ещё он приватизировал ноутбук, так что не вини меня, если он вырастет блогером. Каким-то лешим он сам залез на Ютуб…

– Папа!

– Ну что? Я не могу смотреть за ним каждую минуту. Если ты не заметила, у меня помимо четырехлетнего ребенка еще два гектара в попечении.

– Прости, пап. Знаю, это не справедливо. Ты должен был жить в своё удовольствие, кататься по Европе и видеть внука по выходным и праздникам, как все нормальные дедушки.

– Да не, это для пердунов, – отмахивается он. – Я чувствую себя именно так, как должен, словно жизнь только начинается, понимаешь? Просто боюсь, что совсем скоро Матвею станет недостаточно мамы "выходного дня". Он задает много вопросов, ты же понимаешь, уже все анализирует и делает выводы. Ты можешь упустить момент его взросления.

– Я делаю это ради него.

– Не надо себя обманывать, одуванчик. Ты делаешь это ради себя, – вкрадчиво, но без укора говорит отец.

Между нами повисает тяжелое молчание. Оно ложится грузом мне на лопатки, сгибая напором вины. Да, я часто убеждаю себя, что Матвей должен жить в мире, где всем воздается по заслугам, где есть справедливость, и хорошим людям положен хэппи энд. Но в реальности все банально – я не могу быть счастлива, пока не закрою этот долбаный гештальт.

– Это так плохо? – я кручу высокий бокал за ножку, не сводя взгляда с розового напитка, перекатывающегося по стеклу.

– Я не знаю, дочь. Я бы предпочел, чтобы ты просто жила и радовалась тому, что у тебя есть: талантливому ребенку, добряку отцу и свежей клубнике круглый год, – папа смеется, и в уголках его глаз собираются глубокие морщинки. – Помнишь, ты в детстве все время кричала: обожаю клубнику! Ела бы ее каждый день! Устраивала мне забастовку зимой, отказываясь есть суп, пока я не достану ягод. Ты ещё посмотрела мультик "Двенадцать месяцев", и на мой закономерный вопрос "где я ее достану" смешно вскидывала бровки и говорила: "Так надо тебе в лес пойти и у лета попросить!"

– Нет, не помню, – смеюсь я. – Но я и сейчас ем ее с удовольствием, ты же знаешь. Спасибо, что осуществил мою детскую мечту. Я беру отца за шершавую ладонь и легонько ее сжимаю.

– Ты очень многое для меня сделал.

– Недостаточно, – поджимает он губы. – Я хочу, чтобы моя дочь снова улыбалась. Но не так, как научили тебя в той бизнес-школе, из которой ты вышла Алисой. А как прежняя Лея.

– Ее уже нет, пап. Я очень старалась сохранить её в себе, но не смогла, не удержала. Ее убило все то, что произошло тогда, – к глазам подкатывают слезы. Снова жалость к себе, а я думала – прошло.

– Надо было убить его, – папа сжимает ладонь в кулак и гневно смотрит на него. – Ты не должна это расхлебывать. Я – должен был. Ещё тогда. Взять дробовик и размозжить его голову.

– У тебя нет дробовика, – усмехаюсь я. Этот разговор у нас не впервой.

– Значит, купить дробовик. Подстеречь возле работы и… – он подносит руки к голове и изображает взрыв. В театральности отцу не откажешь.

– Его ждёт кое-что похуже мозгов на асфальте, пап. Поверь.

Я допиваю последний глоток вина и встаю.

– Звонил Серёгин, – внезапно говорит отец, и я застываю возле стола. Давно не слышно было старого папиного приятеля. – Пригласил на юбилей в субботу. Я думаю съездить.

– А Матвей?

– Возьму его с собой. Он давно напрашивается к тебе, для него это будет целое приключение. Как думаешь?

– Не знаю, – потираю лоб, оценивая все сопутствующие риски от пребывания моего сына в столице. – Подумаю завтра, скажу тебе. Спокойной ночи, пап.

– Сладких снов, одуванчик.

Я по-прежнему дергаюсь от этого ласкового прозвища. Столько раз просила отца не называть себя так, кричала и даже плакала, когда у него вырывалось, и постепенно он забыл это обращение. И вот опять. Спустя столько лет, как эхо, как напоминание, как призыв не сдаваться.

Холодная дрожь по спине лишь распаляет мою решимость. Скоро. Скоро. Совсем скоро.