Предрассветные миражи

Глава 26

Я уезжала из Таиланда совершенно озадаченная. Переполненная впечатлениями и спутанными мыслями. Почему-то мне казалось, что я не смогу заговорить об этом с Андреем. Если он не рассказал мне всего, значит, для него это до сих пор тяжело. Значит, рана в его сердце все еще свежа и может закровоточить даже при легком прикосновении. Кристина не выходила у меня из головы. Почему ее муж не рядом с ней в такой непростой период, а где-то далеко в Москве? Почему она не едет домой? Зачем ей надо сидеть в Богом забытом лагере беженцев, когда она могла бы хоть немного передохнуть от своей кочевой жизни дома, в уютной квартире? Какой след оставил Андрей в ее душе, если вообще оставил? Или он просто стал для нее мимолетным приключением? Вопросы, вопросы, вопросы… Я летела домой, и не отщелканные мной кадры занимали меня больше всего, а эти вопросы без ответов.

Я долго не говорила Андрею об этой встрече. Меня останавливало его кажущееся внешнее спокойствие. Я подумала тогда, если он вернулся в свою жизненную колею, если у него все наладилось, успокоилось в душе и на сердце, зачем мне ворошить его прошлое? Чуть позже он даже обрадовал меня новостью, что Кира созрела для ребенка и что они планируют расширение семьи в скорейшем будущем.

Мне, по правде говоря, было не совсем ясно, почему надо так уж непосредственно связывать «делание ребенка» и назначения.

— А тебе не кажется, что ваша с Кирой жизнь чересчур подчинена ожиданию твоего назначения? — не удержалась я все же от комментария. — Сколько живете вместе, только и ждете то одного назначения, то другого, боитесь сделать неправильный шаг, лишь бы не сорвалось, боитесь распланировать свою жизнь не так, как полагается, и ждете, ждете. Не надоело тебе?

— Зачем ты это говоришь? Хочешь, чтобы я все бросил? И что я буду делать? Я же больше ничего не умею, кроме того, чем занимаюсь. Я же не умею жить по-другому, понимаешь?

— А ты пробовал?

— А я и не хочу пробовать. Пусть другие пробуют. А я доволен своей жизнью, своим местом в этой жизни, своей семьей. Вот ты делаешь то, что умеешь делать ты, а я делаю то, что умею я. Такие люди, как я, тоже нужны обществу. Кто-то же должен делать эту работу.

Я не стала ему тогда возражать. И потом, в его рассуждениях настолько отчетливо пробивались Кирины нотки, что спорить было просто бессмысленно.

После того нашего разговора он ушел не в лучшем настроении, и я прикусила язык. Ну чего я, действительно, мучаю его, если ничего от этого не изменится? Я хвалила себя, как гордый ребенок, за свое молчание о Кристине. Но меня сгубило полное отсутствие хитроумия в моей простой башке. Как-то Андрей приехал в Питер и решил зайти ко мне на квартиру. Я в тот период как раз активно работала над циклом фотографий об общности народов, и повсюду по комнате были разбросаны фотоснимки, сделанные в Таиланде в том числе. Думаете, хоть что-нибудь зашевелилось в моей голове, когда Андрей стал рассматривать мою рабочую коллекцию? Нисколечко. Я абсолютно спокойно удалилась на кухню варить кофе, ожидая похвалы и дельных мыслей от братца. Когда я вошла обратно в комнату, где оставила его, я решила, что ему плохо. Сердечный приступ или еще что-нибудь в этом роде. Он сидел белый как полотно, вцепившись в ручки кресла. Взгляд его застыл на одной точке. Пока я лихорадочно размышляла, то ли вызывать «скорую», то ли искать в домашней аптечке корвалол, глаза мои проследили траекторию его взгляда, и сердце упало куда-то в область желудка. Ну конечно же! Идиотка, совершенно не подумала о фотографиях Кристины! Все, объясняйся теперь до конца жизни.

— Андрей, Адрюш, ты прости меня, а? Андрюха! — Я теребила его за руку, как провинившаяся школьница. — Ну не знала я, как тебе рассказать. Я и сама была ошарашена нашей с ней встречей.

Он не шевелился. Как сидел замороженный, так и не шелохнулся.

— Андрюха, ты что, до сих пор на нее спокойно смотреть не можешь, да? Что, так больно? Ну ты выскажись, освободись от этого груза, зачем ты носишь его на сердце?

Бледность постепенно исчезала с его лица, что свидетельствовало о том, что он приходит в себя. Только бы не замкнулся.

— Ну давай, выкладывай все, как было.

Я радостно затараторила о том, как попала в лагерь беженцев и все прочее, только детали нашего разговора не стала выкладывать. Слишком уже мои сведения разнились с версией Андрея, и, не зная тому причин, я не торопилась обсуждать их.

— Она ждет ребенка, — зачем-то добавила я.

— Я заметил.

— Муж тогда находился в Москве. Она должна была к нему ближе к родам приехать. Кстати, получается, что вот-вот приедет, если уже не…

— Она тебе не обещала позвонить?

— Мне? А мне почему?

— Ну вы же теперь подружки.

— Да какие мы подружки, так, встретились случайно. Но телефон ее московский у меня есть. Дать?

— Нет, — отрезал он поспешно, слишком даже поспешно. — Меня с ней ничего не связывает. Мало ли с кем мне по работе приходится сталкиваться.

«Ага, — думала я, — ври больше».

— Ты мне ничего не хочешь рассказать? — вкрадчиво протянула я.

— Что ты имеешь в виду? Что она тебе сказала?

— Ничего такого. Но я слишком хорошо знаю тебя.

— Знаешь — и прекрасно. Держи свои знания при себе.

Голос его звучал резко и даже агрессивно. Надо же, как злится. Задет, не скроешь. Что его так задело — воспоминания, то, что я скрыла от него нашу встречу, или еще что-то?

— Если позвонит, предай ей мои пожелания счастья их семье.

— Именно семье?

— Да, а почему нет? Ее муж, Глеб, очень хороший человек, и я ему желаю счастья не меньше, чем ей.

Как будто с дипломатической трибуны вещает. Когда он в таком состоянии, разговор у нас с ним заходит в тупик. Это мамины уши обычно радостно внимают его отполированным речам, но не мои. Я люблю разговаривать с сердцем.

…Когда именно Кристина появилась в Москве, я не знаю. Но услышали о ней вскоре все мы. Под «все мы» я понимаю всю нашу семью, семью Киры и всех коллег Андрея. В Москве Кристина родила не только своего сына, но и статью-бомбу. Бомба разорвалась сразу же, как только вышла в свет. Причем Кристина умудрилась пристроить ее не только в нашу «Независимую газету», но и в «Аустралиан Ньюс». То есть взрыв получился двойной. Я прочла статью с чувством зависти и восхищения. Сразу же угадывались Кристинины нотки, словно я читала не сухой текст, а слушала ее саму. Так же, как и в жизни, она с болью, эмоционально рассказывала о том, как страдает недополучивший предназначенную для него помощь народ Папуа — Новой Гвинеи, как нагревают на этом руки нечистоплотные политики, причем не только в ПНГ, но и в Австралии. Как австралийцы, давшие независимость ПНГ, до сих пор фактически не отпускают ее, используя ее земли, природные богатства, контролируя ее повсеместно, не давая истинной свободы. Ко всему прочему, Кристина выяснила каким-то образом про этот злосчастный мандат от Совета Безопасности ООН на ввод австралийских войск в ПНГ. По словам Кристины, получить мандат этот было бы крайне сложно, если бы они не заручились поддержкой союзников. При чем их поддержали не только давние союзники, такие как США и Великобритания, но и Россия тоже согласилась не накладывать вето. Кристина выяснила, что за этим стоят обещанные Австралией инвестиции в российский нефтяной бизнес. Внушительные инвестиции на весьма льготных условиях.

Даже такому далекому от политики человеку, как я, было ясно, что такой информацией обладает лишь очень узкий круг людей. Разве что это утка, но, зная Кристину, я не сомневалась в правдивости сведений. Чего я не могла предположить в тот момент, так это того, как эта статья аукнется Андрюхе. Кто же мог подумать, что его обвинят в выдаче секретной информации Кристине? Да еще и перед самым его назначением вице-консулом. Все засуетились, забегали, старались что-то предпринять. А что тут предпримешь? Дело ясное — либо надо найти истинного информатора, либо Андрею за все придется отвечать.

И я опять пошла к ним и увидела картину маслом: «Андрюха в депрессии». Только на этот раз депрессия эта была другого рода.

— Женька, если ты явилась уговаривать меня бороться за мое назначение, то напрасно.

— Для начала — привет. Кофейку не предложишь?

— Свари себе сама. Ты знаешь, где что лежит.

— А где Кира?

— Ушла куда-то. Разводит самодеятельную помощь.

— Слушай, а тебе не кажется, что с ней творится что-то странное?

— В каком смысле?

— Ну, она очень изменилась в последнее время. Потеряла свою былую уверенность. Словно ее что-то гложет. Даже взгляд у нее изменился. Не замечал?

— Не знаю. Она предпочитает не говорить о своих личных переживаниях. А почему ты вдруг спрашиваешь?

— Я ее видела недавно.

— Ты? Она и тебя задействовала?

— Знаешь, при всей моей нелюбви к твоей жене, я не могу не оценить ее стараний тебе помочь.

— Все стараются, ага, я даже готов в ножки кинуться.

— Не юродствуй.

— А меня никто не хочет спросить?

— Почему — никто? Я вот хочу. Поэтому и пришла.

— Что?

— Спрашиваю!

— А ну вас всех…

Я присела рядом. Кофе пить расхотелось. Я взяла со стола вазу с орешками и стала их грызть.

— Слушай, Андрюха, — начала я неуверенно, разгрызая орешки, — я тебе сейчас одну вещь скажу, только ты меня не убивай.

Он молча взглянул на меня, всем видом показывая, что его уже ничем не удивишь.

— Я дала телефон Кристины.

— Кому?

— Кире.

Он вскочил с дивана как ошпаренный.

— Кире? Зачем?

— А что ты так перепугался? Успокойся, сядь!

Взволнованный вид брата, признаться, перепугал меня.

— Пусть Кира поговорит с ней. Кристина женщина взрослая, разумная, если она не захочет помочь, то никто, даже такой танк, как Кира, не убедит ее сделать это. А если захочет, то поможет.

— Да не нужна мне ее помощь! Не нужна!

— Чья? Кирина или Кристины?

— Ничья не нужна. Почему вы все лезете в мою жизнь? А? Даже ты, Женька, и то умудрилась. Не хочу я, чтобы Кристину кто-либо просил об одолжении.

— Это потому что ты не смог ей помочь тогда, да, Андрюш? Или есть другая причина? — проговорила я уже тише.

— Это не имеет значения. Неужели ты не понимаешь, что, если бы я захотел, я бы давно нашел Кристину и поговорил с ней. Тем более я даже догадываюсь, кто на самом деле снабдил ее информацией и кто вообще за этим стоит. Она, дурочка, даже не поняла, что ее снова использовали, как против австралийцев, так и против России. Мне даже не надо с ней разговаривать, чтобы разложить все по полочкам. Она не понимает, в какую передрягу влезла.

— Если ты такой умный и все знаешь, почему молчишь? Почему даешь втаптывать себя в грязь?

— Грязь не то, во что меня втаптывают, а то, что они творят. То, что она написала, — чистая правда. И мне лично от этой правды становится противно. Я сомневаюсь, что хочу вернуться в эту грязь, быть причастным к этому.

— Но без помощи Кристины тебе не выкрутиться из этой путаницы. Хочешь уходить с работы — уходи. Но уходить надо чистым, а не оплеванным. Разве я не права?

— Ты тоже не все знаешь. Если сейчас я расскажу Кристине, что на самом деле происходит, она вновь ринется на абордаж и начнет бороться уже за новую правду. А это небезопасно для нее. Здесь она так легко, как в Папуа, не отделается.