Любовь как закладная жизни

Наши дни

— Спой, птичка.

Агния не нуждалась в слухе, чтобы по губам прочитать насмешливое приказание человека, севшего за ее столик. Тем не менее, она отключила плеер и вынула из ушей наушники. Мужчина, усевшийся напротив нее, ехидно поднял бровь.

— Какой моветон, Агния Валерьевна. Одиннадцать утра, а вы водку глушите, и без закуски. А ведь вам еще выступать.

Виктор Шамалко, депутат, один из кандидатов в Президенты их страны на предстоящих в будущем выборах, бандит в прошлом, и олигарх в настоящем, владелец этого ресторана, и хозяин Агнии, выигравший ее у предателя в карты, осуждающе хмыкнул. Потом жестом руки подозвал официанта, и велел принести еды.

Интересно, как он подавал знак, чтобы туда что-то добавили? Или наркотик растворяли в напитках? Той же водке…

Кто сказал, что рабства уже не существует на планете? Бред. Есть оно. Просто кандалы изменили вид, а рабовладельцы научились играть благородные роли.

Ничего не сказав в ответ на этот упрек, Агния молча наблюдала за тем, как расторопный официант расставляет на столе тарелочки. Если она и была голодна, то не ощущала этого. Однако отказываться было весьма чревато.

Сейчас Виктор Шамалко смотрел на нее снисходительно и, даже, благожелательно. Без сомнения, он прекрасно знал, отчего это Агнии пришло в голову напиваться с утра. Таких триумфов не забывают и спустя много лет. А тут лишь год прошел. Поддевая ее, он лишь усиливал страдания самой Агнии, получая большее удовольствие. Садистская натура этого человека, всегда и во всем требовала большей боли от подвластных ему жертв. И никто не гарантировал, что, к примеру, в следующую секунду, благожелательность темных глаз не сменится гневом и бешенством. А от этих эмоций Шамалко не могло спасти или защитить никто и ничто. Он всего лишь выведет ее в подсобное помещение, и изобьет там. Не в полную силу, нет, такого он себе не позволял. На Агнии можно было зарабатывать. И весьма неплохо. Потому, полную силу своему садизму он давал на других. Но и того, что перепадало ей — с лихвой хватало, чтобы неделями мучиться от боли. Причем, Виктор бил ее так, чтоб не оставить следов. Не хотел портить «товарный вид» своей звезды. Оттого, для нее, по большей части, он приберегал свой арсенал моральных пыток.

Впрочем, ничего из вышеперечисленного не мешало Виктору время от времени просто избивать ее. Так, для собственного удовольствия. Или за провинности и ошибки с его точки зрения. Шамалко любил мучить тех, кто слабее. Любил причинять страдания и боль. Обожал издеваться над женщинами. Мучить же жену убитого им давнего врага — доставляло ему особое, изощренное удовольствие. Вероятно, он сильно жалел о том, что не может воскресить того, чтобы вновь повторить вершину своего успеха в области мучений женщин. И снова избить Агнию тогда, когда она была беременна…

Сейчас, как и все последние месяцы, она не чувствовала себя сильной и стойкой. Агния уже ничего не хотела и ни к чему не стремилась. Ее сломили. Не его издевательства, а смерть любимого, и выкидыш, который случился после того, как она попала в руки Шамалко. Однако, и полностью потеряв всякое желание к жизни, Агния не могла постоянно терпеть наказания и измывательства. Именно потому, совершенно не имея аппетита, она послушно подвинула к себе чистую тарелку и принялась вяло есть. И делать вид, что, несмотря на всю апатию, ей совсем не хочется воткнуть вилку ему в глаз. Или хоть в руку, но чтоб побольнее.

— Правильно, Агния Валериевна, не хватало нам еще неприятных инцидентов во время выступления. — Шамалко наблюдал за ее трапезой, чуть прищурившись. — А сейчас, когда вы немного закусили, спойте-ка для меня что-нибудь. В виде личного одолжения, так сказать.

Он над ней издевался, и даже не скрывал этого. Хотя, ради чего, он же ее владелец, вот и делает, что заблагорассудится. И хоть прекрасно знает, что перед концертом она старается беречь голос до распевки и репетиции, не отступит же.

Молча, не споря, и не возмущаясь, Агния поднялась со своего места и направилась к пустой сейчас сцене. Голова кружилась и подташнивало. То ли от рюмки водки с непривычки, то ли от того, что ей подмешивали. Музыканты, сидевшие у края сцены, прекратили играть, видимо, заметив ее приближение, умолкли, ожидая, какую песню она собирается петь. Агния обернулась на Виктора. Но того отвлекли, кто-то из посетителей ресторана уже подсел к депутату за столик и о чем-то разговаривал. Что ж, по крайней мере, она может получить хоть кроху приятных эмоций. Назвав романс, Агния медленно и аккуратно поднялась на две ступеньки, возвышающие сцену.

Он прилично рисковал, ошиваясь сейчас здесь. Вообще, просто приехав в столицу, Боров конкретно нарывался, словно сам напрашивался на то, чтобы ему надавали по шее и закончили то, что когда-то не потянули сделать по-человечески. Соваться на чужую территорию, вообще, глупо, а уж если ты не в ладах с одним из местных главарей, который уже раз хоронил тебя…

Дурное решение.

Однако сейчас Боруцкий был в куда лучшем положении и мог позволить себе подразнить противника. В этот раз он поставил на верного туза, и при всем желании, Шамалко не имел никакой возможности достать его. Ни единой. Если, конечно, не хотел лишиться такой желанной и мощной поддержки на предстоящих выборах.

Хотя, Бог свидетель, Вячеслав сейчас стоял в темноте под весенним дождем вовсе не для того, чтобы позлить или раздразнить Виктора. Этого он хотел бы меньше всего, слишком опасаясь того, что та сволочь, не имея возможности достать самого Борова, отыграется на другом человеке.

Дождь, уже было вовсе прекратившийся днем, зарядил вечером с новой силой, но Боров не обращал на тот никакого внимания. Он даже не видел, что сигарета, зажатая в зубах, давно не тлела, затушенная холодными каплями. Бессмысленно продолжая покусывать уже измочаленный фильтр, Вячеслав не сводил прищуренных глаз с заднего входа в концертный зал.

Вокруг не было ни души, дождливый вечер, несмотря на теплый воздух, разогнал всех по домам. Только пару бездомных оголодавших псов, рылись в мусоре неподалеку. Вячеслав не обращал на тех никакого внимания. Он не любил бродячих собак, но и не и не ненавидел, хоть и имел с этой породой свои счеты. Звери, они и есть звери. И, по крайней мере, всегда ведут себя честно.

Сколько он уже стоял здесь, пристально глядя на слабый фонарь, скупо освещающий пространство над дверью, Вячеслав не смог бы сказать точно. Пару часов, минимум. Было еще светло, когда он устроился в этой подворотне, неподалеку от заднего фасада концертного зала. Впрочем, Боруцкий не забыл принять все необходимые меры, чтобы его не заметили. По той же причине, по которой не думал дразнить Виктора.

Соболев обеспечил ему просто шикарный шанс и прикрытие, и если Боруцкий не будет рубить сгоряча, если все обдумает — то уже в ближайшие дни сумеет выдернуть Агнию из загребущих лап Шамалко. Будь он проклят, если она и так не провела там слишком много времени. И все из-за одной-единственной глупости, когда втемячила себе в голову, будто любит его. А он оказался слишком эгоистом, чтобы поступить разумно и послать ее подальше.

Резко выдернув изо рта промокшую сигарету, Боруцкий сжал кулак от накатившей на него злобы и ярости, от бесполезного и идиотски-неправильного чувства вины. Растер табак между пальцами.

Тех у него, конечно, не густо осталось на правой руке. Спасибо тому же Шамалко. Мельком глянув на обрубки безымянного пальца и мизинца, он привычно сосчитал уже белесоватые, полукруглые полоски шрамов на ладони. Хрустнул суставами, стряхнул остатки сигареты и провел ладонью по лицу и короткому ежику волос, стирая капли дождя. Впрочем, те тут же сменились новыми, уже не каплями даже, потоками, так как ливень усилился.

Ну и, без разницы. Пошло оно все.

Больше не обращая внимания на потоки воды, падающие ему на голову, Вячеслав продолжил свое молчаливое наблюдение. И через полчаса то было вознаграждено.

Свернув с основной дороги, к проулку у той двери подъехало две машины с тонированными стеклами. Из первой, не ожидая пока кто-то из сопровождения подойдет к ее двери с зонтом, вышла молодая женщина.

Боруцкий весь подобрался и буквально впился взглядом в ее спину.

Худющая, как обычно. И волосы зачем-то обрезала, глупая. Кажется ему, что ее качает? Или, и правда — есть?

Но до чего же красивая, мать его так. Даже издалека.

Агния. Его жена. Его Бусинка. На дух не переносившая, когда он ее так называл. Смешно, ведь когда-то, он начал называть ее Бусинкой, чтобы обидеть и дать понять — не место ей там, куда Агния пришла. И сколько, на самом деле, это прозвище после стало для него значить…

Игнорируя дождь, не подозревая, что он за ней наблюдает. Даже не зная, что он все еще жив, она медленно пошла в сторону черного входа. Из второй машины, натягивая капюшон на голову, выскочил какой-то пацан и что-то крикнул вслед Агнии. Из-за ветра и шума дождя Вячеславу было не разобрать слов. Агния, не повернувшись, подняла правую руку с красноречиво выставленным средним пальцем. Открыла дверь и, войдя, громко захлопнула ту за собой. И это — девушка, которая краснела и смущалась, когда он говорил: «твою ж…», и почти три года обращалась к нему — Вячеслав Генрихович.

Он ухмыльнулся.

— Сучка. — Пацан сплюнул на асфальт.

Вячеслав через прищур посмотрел на разозленного парня. Боруцкий понятия не имел, что тот хотел от его жены, но, судя по реакции последней, парень определенно, не долго задержится среди живых. Боров это обеспечит. Благо, уже имеет возможность диктовать свои условия.

— Ничего, Бусинка. Скоро я тебя вытащу. — Тихо прошептал он, беря губами новую сигарету из пачки.

И, не прикуривая, развернулся и пошел прочь, торопясь успеть. У него имелись билеты на этот концерт, который должен был начаться через два часа, и он не собирался тот пропускать. Он слишком давно не слышал, как поет его жена.