Брокен-Харбор

17

Будильник я проспал. Один взгляд на часы – почти девять, – и я с бешено колотящимся сердцем выскочил из постели. Даже не помню, когда в последний раз со мной такое случалось. Я приучил себя просыпаться по первому звонку будильника, каким бы разбитым себя ни чувствовал. Пришлось обойтись без душа, бритья и завтрака. Я быстро оделся и вышел. Вчерашний сон, или что уж там это было, засел в уголке сознания и царапал меня когтями, словно невидимый монстр. Когда движение встало – дождь лил как из ведра, – я едва не бросил машину прямо на дороге, чтобы проделать остаток пути бегом. Рывок от парковки до конторы – и я промок до нитки.

На первой лестничной площадке одетый в ужасный клетчатый пиджак Квигли, распластавшись по перилам, шелестел коричневым бумажным пакетом для вещдоков. Обычно по субботам Квигли я мог не опасаться – ему не поручали громкие дела, требующие круглосуточного внимания, – однако он вечно опаздывал с отчетами. Вот и сейчас он, скорее всего, заявился, чтобы запугать одного из моих летунов и спихнуть канцелярщину на него.

– Детектив Кеннеди, можно вас на пару слов? – спросил он.

Он поджидал именно меня, и это должно было стать для меня первым тревожным сигналом.

– Я тороплюсь.

– Детектив, это я оказываю услугу вам, а не наоборот.

Хотя говорил он негромо, эхо закружило его голос и взметнуло по лестнице.

Вторым сигналом должен был стать этот его липкий, приглушенный голос, однако я промок, я спешил, и на уме у меня были дела поважнее. Я едва не прошел мимо, но меня остановил пакетик для вещдоков – маленький, размером с мою ладонь. Пластикового окошка не видно, так что внутри могло лежать что угодно. Если Квигли раздобыл что-то имеющее отношение к моему делу и если я не потешу его жалкое гнусное эго, он не преминет допустить ошибку при оформлении и улика не попадет ко мне еще несколько недель.

– Валяй, – сказал я, стоя вполоборота к следующему пролету и давая тем самым понять, что разговор будет недолгим.

– Отличный выбор, детектив. Вы, случаем, не знаете молодую женщину лет двадцати пяти – тридцати пяти, рост примерно пять футов четыре дюйма, худощавую, с темным каре? Наверное, стоит сказать, что она очень привлекательна – если вас не отталкивает неопрятность.

Я едва не ухватился за перила, чтобы не упасть. Подначка Квигли прошла мимо, я думал только о неопознанном женском трупе с моим номером в мобильнике, с кольцом, которое сняли с окоченевшего пальца и бросили в пакет для опознания.

– Что с ней?

– Так вы ее знаете?

– Да. Я ее знаю. Что случилось?

Квигли растягивал удовольствие, поднимая брови и стараясь выглядеть загадочно, – вплоть до той самой секунды, когда я готов был впечатать его в стену.

– Она завалилась сюда с утра пораньше. Желала немедленно увидеть, с вашего позволения, Майки Кеннеди и была весьма настойчива. Майки, значит? Я-то полагал, что тебе нравятся более чистые и приличные, однако о вкусах не спорят.

Он самодовольно ухмыльнулся. Ответить я не мог, безмерное облегчение словно высосало из меня внутренности.

– Бернадетта сказала ей, что тебя нет, предложила присесть и подождать, но маленькую мисс Срочность это не устроило. Она закатила жуткий скандал, повышала голос и все такое. Безобразное поведение. Видимо, некоторым нравятся истерички, но это же полицейское управление, а не ночной клуб.

– Где она?

– Ваши подружки не моя забота, детектив Кеннеди. Я просто пришел на службу и увидел, какой бедлам она устроила. Я решил вам помочь, показать молодой женщине, что нельзя являться сюда, словно царица Савская, и требовать того, другого и третьего. Поэтому я сообщил ей, что я ваш друг и что мне она может сказать то же, что и вам.

Я сунул руки в карманы пальто, чтобы спрятать сжавшиеся кулаки.

– То есть ты угрозами заставил ее все тебе рассказать.

Квигли поджал губы:

– Не стоит говорить со мной в таком тоне, детектив. Я не заставлял ее, а просто отвел в комнату для допросов, и там мы чуточку поболтали. Убедить ее удалось не сразу, но в конце концов до нее дошло, что лучше всего выполнять распоряжения полиции.

– Ты пригрозил арестовать ее, – сказал я неестественно ровным голосом.

Мысль, что ее могут посадить под замок, повергла бы Дину в животную панику; я почти слышал безумную трескотню голосов, поднимающуюся в ее голове. Я держал кулаки в карманах и сосредоточенно представлял, как подам против Квигли все жалобы, предусмотренные уставом. Плевать, если у него в кармане сам главный комиссар полиции и остаток жизни я проведу, расследуя кражи овец в Литриме, – но эту жирную мразь я утяну за собой.

– У нее была собственность полиции, которую она украла. Не мог же я закрыть на это глаза, верно? – с ханжеской миной сказал Квигли. – Если бы она отказалась ее вернуть, я был бы вынужден взять ее под арест.

– Ты о чем? Какая еще собственность полиции? – Я пытался вспомнить, что мог принести домой и до сих пор не хватиться – папку, фотографию?

Квигли одарил меня тошнотворной улыбочкой и поднял перед собой пакет для вещдоков.

Я наклонил пакет к потоку тусклого жемчужного света, льющемуся в окно. Квигли не разжимал пальцы. Только через секунду я понял, на что именно смотрю, это был женский ноготь – аккуратно подпиленный и наманикюренный, покрытый розовато-бежевым лаком. Ноготь был вырван под корень. В трещине застряла нитка нежно-розовой шерсти.

Квигли что-то говорил, но был где-то далеко, и я его не слышал. Воздух сделался плотным, свирепым, сдавливал мою голову, бессвязно бормотал на тысячу голосов. Мне нужно было отвернуться, ударить Квигли с ноги и сбежать – но я не мог пошевелиться. Мои открытые веки кто-то будто приколол булавками.

Ярлычок подписан знакомым почерком, твердым, тянущимся вверх – совершенно не похожим на полуграмотные каракули Квигли.

Изъято по месту жительства Конора Бреннана, в гостиной…

Холодный воздух, аромат яблок, осунувшееся лицо Ричи.

Слух вернулся, Квигли все еще говорил. Лестничный пролет сделал его голос свистящим, бесплотным.

– Сначала я решил – боже святый, великий Снайпер Кеннеди бросает улики валяться где попало и их подбирает его бабенка! Кто бы мог подумать?

Он злорадно хихикнул. Я почти чувствовал, как этот смешок стекает по моему лицу, словно прогорклое сало.

– Но пока я ждал, когда ты почтишь нас своим присутствием, я маленько почитал материалы вашего дела – уж я бы не полез, но ты же понимаешь, нужно было разобраться, куда вписывается эта штука, чтобы определиться, как поступить. И что же я вижу? Почерк не твой, конечно, твой я за столько лет запомнил, но в папке он появляется до ужаса часто. – Квигли постучал себя пальцем по виску. – Неспроста же меня зовут детективом, так?

Мне хотелось сжать пакет в руке, чтобы он рассыпался в прах и исчез, чтобы сам его образ испарился из моей памяти.

– Я знал, что ты с юным Курраном не разлей вода, но ни за что бы не догадался, что у вас столько общего. – Снова этот смешок. – Любопытно, юная леди взяла это у тебя или у Куррана?

Что-то на задворках моего сознания снова пришло в движение – оно действовало методично, словно механизм. Двадцать пять лет я потратил на то, чтобы научиться самоконтролю. Друзья посмеивались надо мной, новички закатывали глаза, когда я обращался к ним с “той самой речью”. К черту их всех! Дело того стоило – хотя бы ради одного разговора на продуваемой сквозняками лестнице, когда я удержал себя в руках. Когда воспоминания об этом деле начинают выцарапывать круги у меня в мозгу, у меня остается единственное утешение: все могло быть еще хуже.

Квигли наслаждался каждой секундой своего триумфа, и этим стоило воспользоваться.

– Только не говори, что забыл ее об этом спросить. – Мой голос был холоден как лед.

Я оказался прав: он не удержался.

– Боже мой, какая драма: отказалась назвать мне свое имя, отказалась сообщить, где и как разжилась вот этим. А когда я надавил на нее – слегка, – ударилась в истерику. Я не шучу – она выдрала у себя с корнем огромный клок волос и завопила, что скажет тебе, будто это сделал я. Меня это, разумеется, не волновало – любой нормальный человек скорее поверит сотруднику полиции, чем беспочвенным обвинениям какой-то безумной девицы. Я запросто мог бы заставить ее говорить, но в этом не было смысла – я не доверял ни одному ее слову. Вот что я тебе скажу: может, она и аппетитная штучка, но по ней плачет смирительная рубашка.

– Жаль, что у тебя не было ее под рукой.

– Ты бы мне еще спасибо сказал, ей-богу.

Этажом выше распахнулась дверь отдела, и трое парней направились по коридору в столовую, на все лады склоняя какого-то свидетеля, у которого внезапно развилась амнезия. Мы с Квигли вжались в стену, словно заговорщики, пока их голоса не стихли.

– И что же ты с ней сделал? – спросил я.

– Велел взять себя в руки и отпустил – и она умчалась. На выходе показала средний палец Бернадетте. Прелесть.

Со скрещенными на груди руками, с тройным подбородком Квигли напоминал толстую старуху, брюзжащую на распущенную современную молодежь. На мгновение холодная, отстраненная часть меня возобладала – и я едва не улыбнулся. Дина напугала Квигли до полусмерти. Иногда даже безумие может пригодиться.

– Она что, твоя девушка? Или просто подарочек, который ты купил, чтобы себя порадовать? Сколько она запросила бы за эту штуку, если бы застала тебя здесь?

Я погрозил ему пальцем:

– Будь добрее, приятель. Она славная девушка.

– Она очень везучая девушка, которой посчастливилось не попасть под арест за кражу. Я отпустил ее лишь в качестве одолжения для тебя. Думаю, я заслужил вежливую благодарность.

– Похоже, что она скрасила тебе скучное утро. Это ты должен сказать мне спасибо.

Разговор принял не то направление, на которое рассчитывал Квигли.

– Ладно, – сказал он, пытаясь вернуть его в нужное русло, поднял пакетик и слегка сжал верхнюю часть жирными белыми пальцами. – Скажите нам, детектив, насколько вам необходима эта вещица?

Значит, он так ни о чем и не догадался. Меня захлестнула волна облегчения. Я стряхнул с рукава капли дождя и пожал плечами:

– Кто знает? Спасибо, что забрал ее у девушки и все такое, но я сомневаюсь, что это ключевая улика.

– Но убедиться не помешает, да? Ведь если эта история попадет в протокол, толку от улики уже не будет.

Время от времени мы забываем сдавать вещдоки. Так происходить не должно, но это случается, и вечером, снимая пиджак, ты вдруг обнаруживаешь, что в кармане что-то лежит – сунул туда конверт, когда свидетель попросил тебя на пару слов. Или открываешь багажник, а там пакет, который ты собирался сдать еще накануне. Если никто не рылся у тебя в карманах и не брал твои ключи, чтобы заглянуть в багажник, то это не конец света. Но улика находилась у Дины несколько часов или даже дней. Если мы попытаемся предъявить улику в суде, адвокат защиты скажет, Дина могла сделать с ней что угодно – хоть подышать на нее, хоть подменить чем-то совсем другим.

Вещдоки не всегда попадают к нам чистенькими прямо с места преступления – бывает, что свидетели сдают их спустя недели, а иногда улика может несколько месяцев проваляться в поле под дождем, прежде чем ее отыщет розыскная собака. Мы работаем с тем, что есть, и находим способы обойти аргументы защиты. Но этот случай – другой. Эту улику мы загрязнили сами, а она загрязнила все, к чему мы прикасались. Если мы попытаемся ее предъявить, то под сомнением окажутся все наши действия в ходе расследования: этот предмет мы могли подбросить, на того человека надавить, такие-то факты сфабриковать, чтобы подкрепить нашу версию. Если мы нарушили правила однажды, кто поверит, что мы ограничились единственным разом?