Вавилонские ночи

ГЛАВА 2

Первая встреча членов жюри должна была состояться на следующее утро в отеле «Карлтон». Франц приготовил легкий завтрак, но Анна не смогла впихнуть в себя ни кусочка. Она выпила чашку кофе, а потом сидела и смотрела, как Шпандау и Пам налегают на яичницу с беконом. В этот момент она их ненавидела. Анна понятия не имела, чего ей ждать, и пыталась вообще не думать об этом. Насколько хреново все может обернуться? Еще она снова подумала о толпах, которые будут следить за каждым ее шагом, о том, что придется отстаивать свои взгляды перед группой европейских интеллектуалов. Смотреть фильмы — это одно, а говорить о них — совсем другое. Сама идея участия теперь казалась ей смехотворной, не стоило сюда ехать. Она будет выглядеть идиоткой, и ничего уже с этим не поделаешь.

Ну хоть Шпандау поедет на встречу с ней вместе, она на этом настояла. При общении членов жюри ему присутствовать нельзя, но Анна добилась разрешения брать его с собой на показы — с тем условием, что она не будет обсуждать с ним фильмы.

Встреча была назначена на девять. Тьерри, водитель, заехал за ними в восемь. Они неторопливо скатились с холма и въехали в город, который только-только просыпался. За ними следовала машина с двумя ребятами Виньона, от чего Шпандау чувствовал себя еще более нелепо. Положение на дорогах было не слишком напряженным, но обещало в ближайшее время ухудшиться. В ходе фестиваля население Канн чуть ли не удваивалось, и управление автомобилем превращалось в кошмар. Тьерри показал себя настоящим профессионалом, и уже в восемь сорок Анна и Шпандау вошли в лифт отеля «Карлтон», чтобы подняться в номер, забронированный председателем жюри.

— Чувствую себя совершенно разбитой, — призналась Анна Дэвиду, когда они подошли к дверям. — Напрасно я дала себя в это втравить.

— Вы прекрасно справитесь, — пообещал он.

— А вы чем пока займетесь?

— Я побуду внизу. Может, посижу у бассейна и поглазею на голых баб, как истинный американец. К тому же я захватил с собой книгу. Если понадоблюсь — позвоните.

— Пожелайте мне удачи.

В номере, куда она вошла, уже собрались пятеро членов жюри из семи.

Председатель жюри Альбер Каррьер был ведущим французским телекомментатором в области культуры. Он выглядел как барон Филипп Ротшильд и одевался соответственно: носил светлые джемперы и дорогие шейные платки. Были в номере персоны и понаряднее, но только он был похож на аристократа, а значит, кому и главенствовать, как не ему.

На диване ссутулился Беппо Контини, итальянский писатель и литературный критик, обладатель пышных темных усов и вечно смущенного взгляда. В жизни это был добродушный и приятный человек, однако в романах его явно прослеживались радикальные взгляды, а книжные рецензии, выходившие из-под его пера, сочились ядом. За глаза его называли Шарманщиком, но никто уже не мог припомнить, почему — то ли из-за усов, то ли из-за однообразных рецензий.

Рядом на диване, беседуя с Контини, сидела Тильда Фробе, немецкий режиссер, миниатюрная женщина в массивных очках в черной оправе и с толстыми стеклами. Тильда никогда не смеялась и даже не улыбалась. Такими же были и ее фильмы, хотя она сама называла их комедиями — разумеется, они таковыми не являлись. Тильда считала, что это уже само по себе довольно забавно. В международных кругах ценителей не-комедийных комедий ее превозносили до небес.

— Шарманщик и его обезьянка, — шепнул Анне на ухо Марк-Анж Поль.

Поль был французским журналистом, и, как ни трудно в это поверить, его провозгласили одним из величайших философов среди ныне живущих. Начать с того, что он напоминал Алена Делона, как если бы Делон отрастил волосы до плеч и щеголял в расстегнутой до пупа рубашке. Он внезапно вырос у Анны за спиной, и она почувствовала, как его теплое дыхание щекочет волоски на ее шее. Он обожал такие штучки: подкрасться к женщине сзади, да так близко, что можно было засунуть язык ей в ухо. Если удавалось, он именно это и проделывал. Анна уже неоднократно сталкивалась с ним раньше. Его философские труды ей читать не доводилось, зато с его языком она успела составить мимолетное знакомство. Когда-то она совершила ошибку, попытавшись пофлиртовать с ним на вечеринке, и позже, когда она уже порядком набралась, он проделал свой коронный трюк с языком-змейкой. Она взвизгнула и затряслась в приступе хохота. Он так ей этого и не простил.

А еще там была Кэт.

Кэтрин, Кэтти, Китти-Кэт.

Или просто сучка — это для тех, кто знал ее достаточно хорошо.

Не она ли случаем закончила Кембридж, а потом Королевскую академию драматического искусства? Не она ли была знакома с Хью, Стивеном, Эммой и этим сексуальным маленьким засранцем Кенни? И не она ли сыпала остроумными историями о том, что Тревор сказал ей недавно вечером в «Граучо»[52]?

И не она ли, не Кэтрин Кэти Китти-Кэт, добрая и давняя подруга, вцепилась в Андрея, как сексуально озабоченная пума, стоило только Анне отвернуться?

«Дерьмово выглядишь, — подумала Анна. — Еще одна подтяжка, и у тебя появится такая борода, что Бернарду Шоу и не снилось».

— Боже мой, ты выглядишь бесподобно! — воскликнула Кэт. — Совсем не постарела. Ты там у себя в Калифорнии что, принимаешь препараты из обезьяньих желез? Умираю от зависти!

Чмок-чмок в щечку.

— Как поживаешь, Кэт?

— Чудесно, дорогуша. Сделала себе вагинопластику. Временно приходится обходиться мужчинами с причиндалами не крупнее, чем у японцев. Я снова дико популярна!

«Бедняжка. Дырка шире, чем лошадиный хомут, и „Оскар“ тебе не светит, только эти пустячные награды Британской академии кино и телевидения. Да еще и кожа на руках обвисла, как у белки-летяги».

Настроение у Анны вдруг значительно улучшилось.

Все друг друга знали. Все говорили по-английски — лишняя забота с плеч долой.

— Ну что ж, все в сборе, — произнес Каррьер, — за исключением господина Ватанабе.

Они поболтали еще несколько минут, пока наконец в номер не влетел японский режиссер Хироаки Ватанабе в сопровождении крупной красивой блондинки. Ватанабе одарил всех лучезарной улыбкой. Он был крохотный, энергичный и улыбался не переставая. Неплохо бы поставить его в известность, подумала Анна, о сделанной Кэт операции.

— Это господин Ватанабе, — объявила блондинка по-французски. — А я Пиа Андерсон, переводчица господина Ватанабе. Он не говорит по-французски.

— Может быть, господин Ватанабе говорит по-английски? — спросил Каррьер.

— Господин Ватанабе, — ответила госпожа Андерсон, — говорит только на японском. Зато английским владею я.

— В таком случае, — провозгласил Каррьер, — раз уж английский является для всех нас объединяющим, не возражаете ли вы, чтобы встречи проходили именно на этом языке?

Каррьер любезно кивнул в сторону Анны, и та заметила, что некоторые из присутствовавших обменялись ехидными взглядами. Мол, приходится снисходить до очередной неотесанной янки.

Впрочем, если не считать того, что ее заставили почувствовать себя деревенщиной, не владеющей иностранными языками, все проходило в куда более непринужденной атмосфере, чем она себе представляла. Они сидели кружочком, пили кофе и ели пирожные, а Каррьер тем временем разъяснял правила.

— В официальную программу входят восемнадцать фильмов, и от вас требуется посмотреть их все. Фильмы будут по три раза в день крутить в «Пале», причем вы вольны выбрать любой из сеансов. Вы не имеете права обсуждать фильмы ни с кем, кроме членов жюри, хотя вполне можете послушать, как их обсуждают другие зрители. В течение ближайших двух фестивальных недель дважды в неделю будут проводиться встречи жюри и обсуждения, а затем все завершится продолжительным финальным заседанием, где жюри подведет итоги. Вопросы есть? — спросил Каррьер.

Анна обратила внимание, что все присутствующие, видимо, решили воплощать свои национальные стереотипы. У француза был скучающий вид, итальянец поглядывал то на мобильник, то на ножки госпожи Андерсон. Немка составляла пространный конспект и выглядела в надлежащей мере усердной. Кэт Берроуз элегантно прикуривала одну сигарету от другой и время от времени одаривала Анну улыбкой в духе «я тут недавно получила роль в пьесе Пинтера». Господин Ватанабе продолжал скалить зубы, а госпожа Андерсон раз за разом терпеливо убирала его ладонь со своего колена, бегло переводя ему при этом на японский речь председателя.

Встреча продлилась два часа, причем последние тридцать минут были потрачены на треп в стиле «а знаком ли ты со стариной таким-то? А с сяким-то?». Анне не терпелось уйти. Она не могла отделаться от мысли, что Шпандау сейчас сидит у бассейна, полного полуголых сексапильных цыпочек. Прежде чем покинуть номер, она позвонила ему и дождалась, пока он встретит ее у дверей.

— Как все прошло? — спросил Шпандау в лифте.

— Не сказать чтобы очень увлекательно, — ответила Анна. — По-моему, единственным, кто получал удовольствие, был тот тип из Японии, да и то он привел с собой свою собственную игрушку.

Они вернулись на виллу, чтобы захватить Пам, а затем отправились обедать в расположенное среди холмов заведение «Мулен де мужен». Это был самый роскошный обед на памяти Шпандау, он прикинул, что одно только вино стоило больше, чем он зарабатывал за неделю. Он огляделся по сторонам и обнаружил, что если бросит через плечо монетку, та непременно угодит в суп какой-нибудь кинозвезде — столько их тут было. После первой бутылки вина Анна начала потихоньку расслабляться. Шпандау заметил, что их отношения с Пам изменились, как будто они снова стали в первую очередь сестрами, а все голливудские дела на время отошли на второй план. Они смеялись и перебрасывались шутками, и Шпандау подумал, что обе будто снова вернулись в Техас, в те времена, когда не было еще ни страхов, ни разницы в положении. Дэвид вдруг осознал, как тяжела для сестер нынешняя ситуация.

Они втроем наслаждались едой и напитками не один час. К концу трапезы они все сдружились, но Шпандау знал, что атмосфера снова накалится, стоит только вину выветриться. И действительно: в тот миг, когда они снова уселись в машину, все изменилось. Анна притихла и за всю обратную дорогу не вымолвила ни слова, только смотрела в окно. Пам строчила электронные письма, благо продвинутый мобильник позволял ей проделывать все что угодно, кроме термоядерного синтеза. Шпандау слегка разомлел от съеденного, его клонило в сон. Хотелось откинуться на спинку сиденья и прикрыть глаза, однако номинально он сейчас находился на работе, хотя в чем заключалась эта работа — никому не ведомо.

Когда они вернулись на виллу, Анна молча поднялась в свою комнату.

— Она в порядке? — спросил Шпандау у Пам.

— С ней такое случается, — успокоила его та. — Вы еще привыкнете. Главное — понять, что это никак не связано лично с вами. Остается только заниматься своими делами и надеяться, что положение не усугубится.

Но оно усугубилось. Час спустя, сидя на улице у бассейна, Шпандау внезапно услышал долетающие из дома вопли Анны. Он поспешил внутрь и увидел, что Анна учиняет разнос сестре. Пам стояла перед ней, угрюмо понурившись.