Брокен-Харбор

– Лора из-за меня тебя бросила? – спросила Дина, не глядя на меня.

– Нет, – быстро ответил я.

Это правда. Лора довольно быстро узнала про Дину – примерно так, как и следовало ожидать. Она ни разу не сказала, не намекнула и наверняка даже не подумала, что заботиться о Дине – не мое дело, что я не должен пускать в дом эту сумасшедшую. Поздно ночью, когда Дина наконец засыпала в гостевой комнате и я шел в кровать, Лора гладила меня по волосам. Вот и все.

– Никто не хочет разгребать мое дерьмо. Я и сама не хочу.

– Может, кто-то и не хочет. На таких женщинах я бы не женился.

Дина фыркнула:

– Я сказала, что Лора мне нравится, но это не значит, что я держу ее за святую. Думаешь, я совсем тупая? Я знаю, что она не хотела, чтобы какая-то психованная сучка объявлялась у нее на пороге и портила ей всю неделю. Помнишь тот раз – свечи, музыка, бокалы с вином, у вас обоих волосы растрепанные? Наверняка в тот момент она меня до смерти ненавидела.

– Нет. Ни тогда и никогда.

– Ты в любом случае ничего бы мне не сказал. Почему же тогда Лора тебя бросила? Она ведь была от тебя без ума. И ты перед ней не косячил – не бил ее, шалавой не называл. Я ведь знаю, ты к ней как к принцессе относился, ты бы ей луну с неба достал. “Или я, или она” – так она сказала? “Я хочу жить своей жизнью, гони эту сумасшедшую”?

Дина начала заводиться – прижалась спиной к подлокотнику дивана, в глазах вспыхнул страх.

– Лора ушла, потому что хочет детей.

Дина застыла с открытым ртом.

– О черт… Майки, ты не можешь иметь детей?

– Не знаю. Мы не пробовали.

– Тогда…

– Я не хочу детей. И никогда не хотел.

Дина поразмыслила об этом, рассеянно посасывая батончик гранолы.

– Лора наверняка успокоилась бы, если бы родила, – сказала она чуть погодя.

– Возможно. Надеюсь, у нее будет шанс это выяснить, но только не со мной. Лора все знала, когда выходила за меня. Я никогда ее не обманывал.

– Почему ты не хочешь детей?

– Не все хотят детей. Это не значит, что я урод.

– А я что, назвала тебя уродом? Нет, просто спросила почему.

– Если работаешь в отделе убийств, нельзя заводить детей. Они делают тебя слабым, ты перестаешь держать удар и в конце концов проваливаешь работу, а скорее всего, проваливаешься и как отец. Работа и дети несовместимы. Я выбираю работу.

– О боже, что за херня. Ты вечно во всем винишь работу – и даже не представляешь себе, какое это занудство. Почему ты не хочешь детей?

– Работу я ни в чем не виню. Я серьезно к ней отношусь. Если это занудство, тогда извини.

Дина закатила глаза и мученически вздохнула.

– Ладно. – Она заговорила помедленнее, чтобы до меня, идиота, дошла ее мысль: – Ставлю все, что у меня есть, – правда, ни хрена у меня нет, ну да ладно – на то, что сотрудников твоего отдела не кастрируют в первый же рабочий день. У твоих сослуживцев есть дети, но они делают ту же работу, что и ты. Не упускают убийц каждый раз, иначе их бы уволили. Так? Я права?

– Да, кое у кого из наших есть семьи.

– Тогда почему ты не хочешь детей?

Кофе подействовал, и в резком искусственном свете квартира вдруг показалась тесной и безобразной; мне так сильно захотелось на всей скорости помчаться обратно в Брокен-Харбор, что я едва не выпрыгнул из кресла.

– Потому что риск слишком велик, – ответил я. – Он настолько огромен, что от одной мысли об этом меня выворачивает наизнанку. Вот почему.

– Риск… – повторила Дина после паузы. Она аккуратно вывернула обертку батончика наизнанку и изучала блестящую сторону. – Но он связан не с работой, а со мной. Ты боишься, что дети получатся такими, как я.

– Я боюсь не тебя.

– А кого?

– Себя.

Дина наблюдала за мной, и в ее загадочных молочно-голубых глазах отражались крошечные огоньки лампочки.

– Из тебя вышел бы хороший отец.

– Вероятно. Но “вероятно” – это недостаточно. Ведь если мы оба ошибаемся и я окажусь ужасным отцом, что тогда? Я абсолютно ничего не смогу изменить. Когда все выяснится, будет слишком поздно: дети здесь, обратно их не отправишь, можно только засирать им мозги и дальше, день за днем, и наблюдать, как идеальные малыши превращаются в неудачников. Дина, я не могу этого сделать. Либо я недостаточно глуп, либо недостаточно смел, но пойти на такой риск я не могу.

– У Джери же все нормально.

– У Джери все замечательно.

Джери веселая, добродушная, она создана быть матерью. После рождения каждого из детей я звонил ей ежедневно в течение года, откладывая все на свете – засады, допросы, ссоры с Лорой, – лишь бы убедиться, что у нее все в порядке. Однажды ее голос звучал хрипло и настолько подавленно, что я заставил Фила уйти с работы и съездить домой, чтобы ее проведать. Оказалось, что у нее простуда, и, разумеется, я должен был чувствовать себя полным идиотом, но ничуть не бывало. Всегда лучше перебдеть.

– Я бы хотела когда-нибудь завести детей. – Дина скомкала обертку и бросила в сторону мусорной корзины, но промахнулась. – Ты, наверное, думаешь, что это хреновая идея.

При мысли, что в следующий раз она заявится ко мне беременной, я похолодел.

– Тебе не нужно мое разрешение.

– Но тебе все равно так кажется.

– Как поживает Фабио? – спросил я.

– Его зовут Франческо, и я сомневаюсь, что у нас с ним что-нибудь выйдет. Не знаю.

– Можешь считать меня старомодным, но, по-моему, лучше подождать с детьми, пока не найдешь человека, на которого можно положиться.

– Ты хочешь сказать – на случай, если я слечу с катушек. На случай, если мне сорвет башню, пока я ухаживаю за трехнедельным малышом. По-твоему, кто-то должен за мной наблюдать.

– Я этого не говорил.

Дина вытянула ноги на диване и стала изучать жемчужно-голубой лак на ногтях.

– Между прочим, я заранее чувствую, когда у меня едет крыша. Хочешь, расскажу, как это бывает?

Мне меньше всего хотелось знать, как работает мозг Дины.

– Расскажи.

– Все начинает звучать неправильно. – Быстрый взгляд на меня из-под челки. – Например, вечером я снимаю кофту и кидаю на пол, а она делает шлёп, словно камень, который бросили в пруд. А однажды я шла домой с работы и при каждом шаге мои сапоги пищали, как мышь в мышеловке. Просто ужас. В конце концов я села на тротуаре и сняла их, чтобы поискать мышь, – нет, я не дура и понимаю, что мышей в сапогах нет, но мне надо было убедиться. Так я и поняла: начинается. Но домой все равно пришлось ехать на такси – я бы не выдержала всю дорогу слушать этот звук. Мышь пищала, словно в агонии.

– Дина, как только замечаешь что-то подобное, сразу обращайся за помощью.

– Я так и делаю. Сегодня на работе я открыла большую морозилку, чтобы достать бейглы, а она затрещала, словно лесной пожар, и я сразу пошла к тебе.

– И это прекрасно. Я очень рад, что ты так поступила, но я имел в виду профессионалов.

– Врачей. – Дина презрительно скривилась. – Я им счет потеряла. Что от них толку?

Благодаря им она еще жива, что немало значит для меня и должно кое-что значить для нее. Однако, прежде чем я успел ответить, у меня зазвонил телефон. Достав мобильник, я взглянул на время: ровно девять. Молодчина Ричи.

– Кеннеди, – сказал я, вставая и отходя подальше от Дины.

– Мы на месте, – доложил Ричи так тихо, что мне пришлось прижать телефон к уху. – Все спокойно.

– Криминалисты и летуны делают свое дело?

– Да.

– Проблемы есть? Встретил кого-нибудь по дороге? Что-нибудь произошло?

– Не, все хорошо.

– Тогда поговорим через час, а если что-то случится, то раньше. Удачи.

Я нажал на отбой. Дина скручивала полотенце в тугой узел и внимательно наблюдала за мной сквозь завесу блестящих волос.

– Кто звонил?

– По работе.

Я убрал мобильник во внутренний карман. Дина склонна к паранойе, и я не хотел, чтобы она спрятала мой телефон, не давая мне обсуждать ее с воображаемыми больницами, или, еще лучше, чтобы ответила на звонок и сказала Ричи, что знает про все его происки и надеется, что он сдохнет от рака.

– Я думала, твой рабочий день закончился.

– Так и есть. Более-менее.

– Что значит “более-менее”?

Ее руки сжали полотенце.

– Это значит, что иногда людям надо меня о чем-то спросить, – ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно. – В отделе убийств нет такого понятия, как “рабочий день закончился”. Звонил мой напарник. Скорее всего, ночью он позвонит еще несколько раз.

– Зачем?

Я взял кружку и пошел в кухню налить еще кофе.

– Ты же его видела, он новичок. Прежде чем принять важное решение, он должен согласовать его со мной.

– Какое важное решение?

– Любое.

Быстрыми сильными движениями Дина начала сдирать корку с болячки на тыльной стороне ладони.

– Сегодня на работе кто-то слушал радио, – сказала она.

Вот черт.

– И что?

– И то. Там сказали, что найдено мертвое тело и полиция считает эту смерть подозрительной. Сказали, что это в Брокен-Харборе. Говорил какой-то коп, и голос у него был как у тебя.

И тогда морозилка затрещала, словно лесной пожар.

– Вот как, – осторожно сказал я, снова усаживаясь в кресло.

Расчесывание набирало силу.

– Не делай так. Не смей, черт тебя дери.

– Что не делать?

– Не строй из себя крутого копа с кочергой в заднице. Не говори со мной так, словно я тупая запуганная свидетельница, с которой можно играть в дурацкие игры. Я тебя не боюсь, понял?

Спорить было бессмысленно.

– Понял, – спокойно ответил я. – Я не буду тебя запугивать.

– Тогда хватит страдать херней. Рассказывай.

– Ты же знаешь, я не могу обсуждать работу. Ничего личного.

– Боже мой, как это – ничего личного?! Я же, блин, твоя сестра!

Она забилась в угол дивана, уперев ноги в сиденье, словно готовилась броситься на меня – расклад маловероятный, но не невозможный.

– Верно. Я имел в виду, что не скрываю ничего лично от тебя. Мне нужно быть сдержанным со всеми.

Дина впилась зубами в предплечье и наблюдала за мной, как за врагом, – в прищуренных глазах блестела холодная звериная хитрость.

– Ладно. Тогда давай просто посмотрим новости.

Я надеялся, что такая мысль ей в голову не придет.

– Ты же вроде любишь тишину и покой.

– Господи ты боже мой! Если про твое дело показывают по всей стране, вряд ли оно настолько секретное, что его надо скрывать от меня, так? Ну, раз уж там нет ничего личного.

– Дина, ради бога! Я целый день работал, и сейчас мне меньше всего хочется смотреть на работу по телевизору.

– Тогда говори, что за херня у вас творится! Или я включу новости – и тебе придется останавливать меня силой. Хочешь попробовать?

– Хорошо. – Я поднял руки: – Ладно. Расскажу, но только если ты успокоишься. Прекрати грызть руку.

– Черт, это же моя рука. Тебе-то что?

– Пока ты ее грызешь, я не могу сосредоточиться. А пока не сосредоточусь, рассказать ничего не смогу. Выбор за тобой.

С вызовом взглянув на меня, она еще раз вонзила в руку белые зубки, но когда я не отреагировал, вытерла предплечье о футболку и села на свои ладони.

– Вот. Теперь ты счастлив?

– Там не просто один труп, а семья из четырех человек. Они жили в Брокен-Харборе – теперь это поселок под названием Брайанстаун. Вчера ночью кто-то вломился к ним в дом.