Рейс в одну сторону

Глава 13

Ночь прошла мгновенно. Петрович помнил, что, как только его голова коснулась подушки, так тут же прозвенел будильник, резанувший по барабанным перепонкам холодным лезвием утренней бодрости. Проснувшись и еле разлепив глаза, Королев почувствовал, будто в них сыпанули песком, да еще и потерли кулаками. Сейчас под тяжелыми горячими веками лежала крупнозернистая наждачная бумага, трущаяся о роговицу. Такой боли он не испытывал никогда в жизни. Слезы лились градом. Королев боялся встать с кровати, потому что его тут же собьют с ног и затопчут. Он не двигался с места, чтобы не потерять того ощущения, что он все еще находится под своим одеялом, на пружинящем теплом матрасе, а не ушел в дальнее плавание в пространство безграничной комнаты, ну а тем более, в закоулки бесконечного коридора. Сердце билось, как бешенное. Кровь стучала в висках гулкими молотками, причиняя боль и ломоту в черепе. Дыхание участилось. Он потянулся холодеющими пальцами к вырезу своей майки, которая никак не могла давить ему на горло, но он все равно оттянул ее как можно дальше, чтобы освободить грудную клетку от минимального давления хлопчатобумажной ткани. В голове была муть и странная зелень, будто его топят в болоте…

Однако, паника прошла также быстро, как и наступила. Как только он проморгался, что далось с большим трудом, тут же стало во сто крат легче. Он вздохнул с облегчением, когда смог, наконец, открыть глаза и посмотреть на окружающие предметы. Первое, что он увидел, была его родная тумбочка. Вот только выглядела она как-то странно: размытое поблескивающее пятно, не имеющее ни высоты, ни ширины. Надев на нос очки, Петрович с неудовольствием обнаружил, что перед глазами всё вдруг поплыло, будто со всех сторон натянули толстую пленку, через которую невозможно было ничего увидеть, кроме медленно движущихся теней. Он понял, что очки стали чересчур сильными, и надо бы их поменять. «Не плохо бы и глаза сменить заодно», — подумал в сердцах Королев, и тут же обратился к соседу по комнате:

— Вы не скажете: у меня глаза красные, или какие они вообще?

— Нормальные у вас глаза — розоватые. А в чем дело?

Петрович не знал, как бы ему поточнее обрисовать свою проблему, но в следующую секунду сообразил, что нужно говорить только правду, чтобы посторонний человек сразу понял суть этой проблемы и дал правильный совет.

— У меня глаза только что так сильно резало, будто там был песок, камни, опилки какие-то. А сейчас, надел вот очки, и всё плывет, как в тумане. Короче, не знаю, что делать.

— Успокойтесь, товарищ, с вами все в порядке. Резь в глазах должна скоро пройти…

— Уже прошла, — перебил его Петрович.

— Ну вот видите, — улыбнулся сосед, хотя Королев не видел ни его самого, ни его очаровательной, а, может быть, издевательской омерзительной, улыбки: не бывает так, чтоб сразу стало хорошо — страдания надо терпеть дни или годы, чтобы наконец-то получить покой и радость…

— Вы меня слышите, уважаемый? — сосед тряс Петровича за плечо и зачем-то дул ему в ухо.

Королев инстинктивно отодвинулся подальше от странного соседа, который, опять же с улыбкой, добавил еще более необычную фразу:

— Очки вам больше не понадобятся. Снимите их и посмотрите на мир другими глазами.

— Как это не понадобятся?

— Обыкновенно. Более того, здесь, на острове, нет отдела по продаже оптики, и это не должно вас пугать. А в-третьих, вам, уважаемый Григорий Петрович, пора бы уже привыкнуть к тому, что изо дня в день талдычит вам ваш куратор: это необычное место с необычными же технологиями.

— А вы откуда знаете, о чем мы говорим с Наумочкиным? — удивленно воззрился он слепыми очами на соседа.

— Мы все через это прошли, так что — просто расслабьтесь и ничему здесь не удивляйтесь, чтобы не терять времени даром. Лучше доверьтесь внутреннему потоку энергии, который несет вас к светлому завтра…

Королев слушал и не верил: какой поток, какая энергия, какое, к чертям собачьим, доверие, когда он ничего не видит?

Сосед еще что-то говорил, но кроме словесного шума, Петрович ничего не слышал. Он вновь бесцеремонно его перебил:

— Я только одного не понимаю, как мне теперь обходиться без очков?

— Сами всё увидите, — ответил сосед, и улыбнулся своему удачному каламбуру.

Королев был в легком смятении, но словам соседа пришлось поверить, когда он снял очки и, вроде бы, увидел свою тумбочку в том самом, «нормальном» состоянии, в каком она была до его ночного сна. Как ни странно, Петрович тут же забыл об очках. Он не вспоминал о них ровно до того момента, пока в конце смены до него не дошло, что он действительно в них не нуждается, и что ему прекрасно видны любые предметы на любом расстоянии. Однако, он не стал больше ни с кем делиться этой приятной новостью, чтобы не сглазить, и чтобы не слушать всякую чушь о внутренней энергии, которая распространяет вокруг себя волны радости и счастья.

Когда вечером того же дня он окинул взглядом комнату, в которой жил почти месяц, то заметил, что на многих прикроватных тумбочках лежат очки разных форм и цветов. Тут были и квадратные очки в роговой оправе с толстыми пузатыми стеклами; и золотые тонкие с узкими прямоугольными линзами. Многие были со сломанным дужками, перемотанными синей, красной, зеленой и черной изолентой. Общее в этих очках было одно — к ним никто не прикасался. Петрович вдруг вспомнил, что вот уже несколько дней, краем глаза, видит несколько десятков бликов от стекол очков: целых и битых, мутных, как стенка старого аквариума и чистых, как слеза того окулиста, который умилился бы при известии, что его пациент навеки излечился от глазной болезни… Он подошел к ближайшей тумбочке и, присмотревшись, увидел, что лежащие там очки, покрылись тонким слоем пыли. Их хозяин, швед Ольсен, заправляя в это время свою кровать, не обратил внимания, как подошел любопытный Королев. Петрович не хотел начинать разговора, тем более, что, кроме языка жестов и русского, он никакими больше не владел. Вдоволь насмотревшись на, уже никому не нужную чужую собственность, он также незаметно отошел от тумбочки шведа и направился к своей кровати.

Некоторое время Петрович прислушивался к собственному организму, полному разных изменений. Он никогда не обращался внутрь себя, никогда не доверял интуиции, и вообще не знал, что такая есть на свете. Его «глухота» к собственным ощущениям еще более усиливалась, когда он общался с такими же непробиваемыми людьми, как и он сам. Да, пусть они и остались там, в прошлой жизни, в большом пыльном городе, но, вместе с тем, они всё еще были с ним рядом — в его воспоминаниях, со временем всё более блекнувших и превращавшихся в подобие эха, или ветра, которые доносили до него обрывки давних разговоров, чужих рассуждений, каких-то нужных и ненужных встреч… И вот, в один прекрасный день, он почувствовал, как всё это разом забылось, будто морская волна смыла лишнюю информацию, очистив его для чего-то нового и светлого. Королев легко встал с казенной кровати, и также легко, без «стрельбы» в пояснице, наклонился, чтобы надеть брюки и зашнуровать ботинки. Его приятно поразила смелая идея, что сейчас он может пробежать по длинному коридору, не ощутив при этом тяжести в ногах и болей в спине, от которых он страдал, без малого, восемь лет.

Но через мгновение Петрович спустился с небес на землю, и понял, что, конечно же, никуда он не побежит — в коридоре будет полно народу, когда все спокойно пойдут на работу, а он, озабоченный своим самочувствием, будет только мешать радостной беготней сотням людей. Единственное, что он сделал, так это несколько раз подпрыгнул на месте, чтобы окончательно убедиться, что спина больше не беспокоит, и что также не болит голова, шея и желудок… Он не заметил, как некоторые соседи понимающе улыбнулись его неуклюжим прыжкам, потому как они сами, в недавнем прошлом, были на его месте, и точно также стеснялись проявить хоть самую малую радость при появившихся вдруг новых ощущениях в теле.

Он легко дотянулся до дверцы тумбочки, не услышав при этом хруста в суставах. Позавтракал, как обычно, одним бутербродом, припрятанным с вечера, запив его горячим сладким чаем, который всем принесли заботливые работники столовой. Народ уже разошелся. В комнате остался только Степан Викентьич, нервный, как всегда, по утрам, и еще один, новенький, молодой Лешка Миронов: он прибыл несколько дней назад, и пока не привык к обстановке. К нему прикрепили того же Наумочкина, но тот редко с ним общался, по неизвестным Королеву причинам. Лешка, двадцатилетний розовощекий малый, сидел на своей кровати и читал толстенную книгу о древней Руси. Королев и сам бы сейчас с удовольствием пробежался по страницам увесистого тома, окунувшись с головой в увлекательные подробности российской истории, пусть и в художественном изложении, но сегодня ему нужно было спешить в слесарку — снова поступил заказ, который требовалось срочно выполнить. На этот раз ему приказали сделать несколько новых корпусов для считывателей на дверях. Начальству не понравилось состояние пластиковых штампованных коробок, которые, во-первых, покрылись трещинами, а, во-вторых, их кто-то пытался взломать. Теперь вся надежда была на Королева, который должен сделать, пусть и неказистые, но простые и надежные корпуса из толстых листов закаленной стали. Такая работа требовала особо твердых зубил и свёрел с алмазными наконечниками. Королев впервые за свою практику сталкивался с таким заказом, но, как говорится, глаза боятся, а руки делают.

Петрович открыл дверь в слесарку и, первым, кто его встретил, был кот, махнувший хвостом и облизавший свой нос. Королев достал из кармана заранее припасенную колбасу и кинул её коту.

Вторым, встретившим Петровича в слесарке, был его любимый токарный станок — тот, что стоял ближе ко входу. Королев вытащил старый резец из зажима и бросил его на соседний стол — потом заточит, если будет время. Сейчас же ему нужно было откопать в инструментальном шкафу чудо-зубило, которым он и будет работать. И как только он открыл верхний ящик с инструментами, тут же ему в руки попалось хромированное плоское зубило с затупившейся кромкой. Твердость режущего края была превосходной, вот только над его исправлением нужно поработать. Петрович знал, что где-то в шкафу хранился тюбик специальной пасты, изготовленной в лабораториях этого объекта по рецепту древних майя. Паста могла размягчать металл и камень, чтобы с ними было легче работать. Вот только, чтобы найти этот тюбик, необходимо было сначала отыскать подробную схему расположения всех инструментов в шкафу. Нужная лежала где-то на столе под грудой накладных и других схем, в которых он так и не навел порядка. Кроме того, стол — любимое место кота, где была его «кровать», но сейчас он отвлекся на колбасу. Петрович полез в залежи, стараясь быть как можно аккуратнее, чтобы не свалить нужную бумажку за двухсоткилограммовый стол, иначе потом придется его двигать самостоятельно. Как только Петрович приступил к разбору бумаг, ему в шею уперлось то самое хромированное зубило, которое он только что нашел.

— Медленно пошел и сел на стул, — произнес чей-то голос, хозяина которого Петрович не видел. Он повиновался и спокойно дошел до стула, стоявшего около ближайшего токарного станка.