Коди. Небраска

* * *

Он рисовал, сидя за столиком в пабе, грея руки о чашку чая, когда к зданию подъехала небольшая зеленая машина, он не понял, что это за марка, поэтому вытянул шею, чтобы разглядеть. В салоне сидели двое, одна фигурка женская и вторая – детская, вроде бы, мальчик. Женщина вглядывалась в его сторону и, увидев движение в окне без занавесок, энергично замахала рукой.

Коди оставил рисование, надел фирменную кепочку и вышел на порог паба, открыв дверь. Оглядывая гостей, он не мог скрыть удивления. Очень крупная, высокая женщина выходила из машины, открывая дверь ребенку, такому же крупному и краснолицему, как она. Женщина громко пыхтела, доставая с заднего сидения сумочку. На ее спортивный костюм налипли крошки от печенья. Приветливо улыбаясь, она махала Коди рукой, второй волочила за собой ребенка, тот доедал на ходу крекер.

– Мальчик, позови-ка взрослых! Мы, кажется, съехали не туда с дороги…

– Мэм, взрослые на работе, но я могу вам помочь! Вы не первая, кто блуждает на этой развязке.

– Мам, у них там есть кола! – взвизгнул ее ребенок, заглядывая из-за ее спины вглубь помещения, и потащил ее внутрь.

Они, прижав Коди всем телом к дверному косяку, протиснулись, громко обсуждая убранство паба. Мальчика она держала за руку, не отпуская от себя.

– Мы ехали в округ Хукер, и решили ехать этой дорогой, здесь машин меньше. И в итоге, конечно же, заблудились, – она достала большую бумажную карту, на которой был отмечен розовым маркером маршрут и Коди склонился, разглядывая отметки. Женщина склонилась с другой стороны, наманикюренным блестящим ногтем показывая свой маршрут.

– А что, у вас тут всегда шторки сняты? Я уж думала заброшено всё, – сказала она.

– У нас просто ремонт, делаем новый декор и поставим пластиковые окна взамен этих, – Коди врал, не глядя на нее.

– Да, тут давно пора делать ремонт. У вас собаки нет? Пахнет как-то, псиной что ли…

Коди резко выпрямился и сказал:

– Тут нужно увеличительное стекло, я сейчас принесу. Возьмите пока что колу из холодильника. Если вам нужно – можете позвонить по телефону, он в углу.

Убедившись, что женщина отошла к телефону, он остановился на лестнице, слушая, как она переговаривается о чем-то с сыном. Он так истосковался по гостям, что ему не хотелось быстро их отпускать. Даже такие шумные и наглые – они ему нравились. Мальчик дергал мать за край толстовки, но она отогнала его, занятая поиском нужного номера в своем телефоне, и он увязался за Коди, пока он шел и корил себя за то, что забыл брызнуть освежителем, да и окна давно надо было прикрыть занавесками, снять в каком-нибудь доме в городе.

– Черт, ты напугал меня! – Охнул он, почувствовав прикосновение детской ладошки к своей руке.

– У вас наверху очень плохо пахнет, еще хуже, чем внизу, – пропищал мальчик и картинно зажал носик.

– Тебе кажется, – сказал Коди, шагая вглубь дома.

Он думал, как здорово было бы, если бы этот ребенок остался с ним. Они бы играли вместе, бегали по городу, им было бы так весело! А по вечерам, когда особенно тоскливо, они бы жарили гренки и смотрели рекламу. И Коди не было бы одиноко… Замечтавшись, он споткнулся, заходя к себе в комнату.

Мальчик вошел вслед за ним и тут же с энтузиазмом начал отковыривать обои, отставшие от стены возле косяка.

– Как тебя зовут? – спросил он, чтобы отвлечь ребенка.

– Меня зовут Стивен, – сказал он, не прекращая занятия.

– А ты любишь лошадок?

– Конечно, их все любят! – с жаром воскликнул Стивен.

– Смотри, у меня их целая коробка, – и Коди выдвинул коробку в центр протертого коврика.

– А вы не староваты для таких игрушек? – ребенок рассмеялся искристым звонким смехом, и Коди стало очень обидно. Он нервно поджал губы и деланно игриво спросил:

– Вовсе я не старый, с чего это ты вообще решил, что я старый?

– Старый, вы очень старый, дяденька! И лошадки у вас старые, все облупленные…

Коди сердито бросил одной из лошадок, черным скакуном в попоне, прямо в грудь Стивену, и тот моментально заплакал, вытирая сопли о джемпер. Тут же раздались громогласные шаги его мамаши, от которых задрожали стекла в окнах. Она ворвалась в комнату и, возвышаясь над Коди, оглушительно заорала:

– Вы что, совсем тут с ума посходили! За стойкой горы мешков с мусором! Телефон не работает! Не смей трогать чужого ребенка, ты, ублюдок! Да я вызову на вас полицию, как только выберусь из этой дыры!

Шумно переводя дух, она огляделась, хватая сына за руку.

– Как можно жить в такой помойке, тут же крыша протекает! Я пока наверх шла, думала, ногу сломаю! Антисанитария, притон!

Она в спешке утащила ревущего сына, Коди, тоже в слезах, крикнул ей вслед:

– Давайте, уезжайте, пока не вернулись взрослые, уж они-то вам покажут, что такое притон! – он не знал значения этого слова, но оно показалось ему очень обидным.

Секунду спустя он сбегал по ступенькам, зелёная машина как раз отъезжала, женщина резко дала по газам и мотор взревел. Поразительно, как в этом маленьком авто умещались два таких крупных человека.

В заднее стекло ему показывал язык и средний палец ребенок, в другой руке он держал одну из лошадок Коди.

Оскорбленный до глубины души, Коди тоже показал ему средний палец и долго бежал за машиной, выкрикивая все бранные слова, какие знал. Вернувшись, он закрыл паб и поднялся в свою комнатку.

– Никакая тут не помойка, – ворчал он, собирая с пола листья и бумажки.

Он жалел, что не подсыпал им в колу отравы, как это делал Джей. Он все время его пугал, что и ему подсыпет такого же в чай, и потом смеялся над тем, как малыш принюхивается к напитку за завтраком.

Устав, он лег в кровать, не снимая обуви, и укрылся старым вязаным одеялом, оно было ему коротко и не закрывало ноги. Сквозь дыру в крыше куда-то на чердак закапал дождик, и Коди уснул под его бормотание.

Октябрь выдался холодным, но он старался продолжать свои привычки – чай и каша по утрам, приборка, пробежка, заполнение бланков. Правда, он их больше никуда не отправлял. Помахав невидимым теперь Джею, тете Марте и дяде Бо, он отправлялся на пробежку – из его рта вырывались облачка, от спины валил пар, но он все бежал. Каждый день он обегал свой город, и пока он делал это, он знал, что все будет хорошо. И все же… его пугало приближение зимы. Что, если она выдастся очень холодной? Что он будет делать, ведь он не умеет пилить и колоть дрова, разжечь котел в подсобке паба ему не по силам… Можно, конечно, забиться в какой-нибудь из маленьких домиков, где есть камин, и переждать зиму там, не отходя от огонька, но тогда его могли застать врасплох пьянчуги, а он их очень боялся. Боялся он и того, что они придут в паб и разворуют все, но верил, что жилой дом они тронуть не посмеют…

Только бег его и успокаивал. Во время пробежки на углу Четвертой и Черри стрит ему показалось, что он услышал чьи-то шаги. Слух мгновенно зацепился за эту забывшуюся мелодию – топ-топ-топ, вот какие там были ноты.

Он бросился к источнику звука, каждый его шаг казался ему замедленным, как в плохом сне, когда силишься бежать быстрее, но не можешь. Обогнув дом мистера Причарда (Четвертая стрит, 68, три кошки, серое кресло-качалка в летний день и упавшая на газон газета), он замер так резко, что пар из его рта вырвался намного дальше его самого и, немного повисев, растаял. Посреди широкой улицы стояла большая коробка, перевязанная гигантским подарочным бантом ярко-желтого цвета, его концы трепетали по асфальту, двигаясь словно сами по себе.

Коди недоверчиво протер глаза уже ставшим привычным усталым движением.

Обходя по кругу загадочную коробку, он постепенно сокращал расстояние. То и дело оборачиваясь на соседние дома, в каждом из них видя угрозу, он, наконец, приблизился к ней вплотную. Она доставала ему почти до колен. Желтую ленту подхватил порыв ветра и она вскинула резные концы вверх, но тут же опала. Так же трепетало его сердце.

Он снова воровато оглянулся и опустился на колени перед коробкой. Бант он развязал и отложил, тот тут же зазмеился по дороге, подхваченный ветром. Коробка оказалась набита ярко-красным и золотистым шелковым серпантином. На самом дне коробки лежала записка, и бумагу, на которой она была написана, он узнал сразу, что заставило его сердце болезненно сжаться – это был кусочек обоев со второго этажа паба. Из его спальни. Там было написано витиеватыми буквами:

ПРИГЛАШАЕМ ВАС!

НА ПРАЗДНИК 4 ИЮЛЯ В НАШ ДРУЖНЫЙ ГОРОД КОДИ!

ВХОД СВОБОДНЫЙ! ЖДЕМ ВАС В ХАСКЕР ПАБЕ!

Посетите знаменитый ритуал “избавления”!

Ощутите радость очищения!

Снова порыв ветра, в этот раз он принес с собой запах гари. Подняв глаза к горизонту, Коди едва успел подняться с земли, как в него попал камень, он угодил ему в плечо и тот отшатнулся. Перевернув коробку, он, заскулив, побежал по улице, еще один камень попал ему в ногу, отдавшись в ней сильной болью, он упал, а спирали серпантина опутали ноги. Он лежал в желто-красном пятне посреди пустынной улицы, барахтаясь, борясь с болью и ужасом. Его ноги в старых ботинках болтались и стучали по земле еще несколько секунд, но перестали, едва он услышал знакомый голос:

– Тебе помочь, маленький грешник?

– Я не грешник, я просто запутался в красном! Адам, помоги мне, я запутался! – простонал Коди, вдруг с содроганием понимая, что заботливый и нежный голос Адама может говорить правду. Он что-то натворил? Почему Марта ему ничего не сказала? Где Марта?

Внезапно все вокруг загудело и завертелось, резкая нота, словно заевшая клавиша автоматической пианолы в плохой кантри-песне все повторялась и повторялась, пока Коди, наконец, не упал в красную тьму и город не исчез.

В воздухе стоял тошнотворный запах гари. Он открыл глаза резко, словно к носу поднесли нашатырный спирт.

Он поднялся на ноги и сделал неуверенный шаг. Еще шаг и нежные завитки волос на его лбу и возле висков поднял горячий сухой ветер. Затравленными глазами он озирался вокруг, в белесое небо над Черри стрит поднимались столбы дыма.

Вблизи было трудно дышать, половина улицы была в дыму. Горели лавки, горели дома его одноклассников, учителей, завсегдатаев библиотечных вечеров, громко лопался шифер на доме собачника Кэла. Пожар разрастался быстро, разносимый ураганным ветром. Пока Коди стоял, он перекинулся на соседние улицы, сухие редкие деревья вспыхивали, словно спички.

Коди побежал. Двигаясь вдоль линии огня, он спешил к пабу. Треск бушующего пламени смешивался с биением его сердца, создавая паническую симфонию конца света. Горел его город, единственное место на земле, которое он знал.

Воздух вокруг был тяжелым, а небо желтым, как в Самый Плохой День Коди.

Дым заслонил солнце, и тени не падали на землю, отчего Адам, стоящий у дверей паба, казался ненастоящим, даже картонным. Удрученно рухнув у ног Адама, Коди вытирал пот с бледного лба, затравленно озираясь вокруг:

– Адам, я потерялся, где я? Это что, пожар вокруг?

Он заполз внутрь на четвереньках. Но здесь все было по-другому, другие комнаты, голоса, тихая, давно забытая мелодия, мотив которой не разобрать.

Мелодия такая простая, что засядет в голове и крутится там целыми днями. В ней колокольчики фургончика с мороженым, а еще фортепианные гаммы, которые он учил в школе и играл Мэйси Грэй тем летним вечером, а еще ноты коротких телефонных гудков, когда все телефоны в городе оказались отрезаны от сети, звон пожарного колокола, треск и шипение, гул тревожных голосов и криков, которые никто не слышал, кроме Коди. Он и дирижер, и единственный слушатель этого странного концерта длиной в вечность.