Варя. Я все вижу

Глава 15. Сейчас

Я кое-как держалась, когда мы преодолевали расстояние от машины к подъезду. Сцепила зубы до скрежета и крепко сжимала кулаки да так, что если бы у меня были длинные ногти, они бы уже до крови пробили кожу ладоней. Но вот у двери я будто со всей дури с разбега влетела в невидимую бетонную стену.

До звезд в глазах, до оглушающего звона в ушах.

Я опускаюсь на корточки и обеими руками хватаюсь за голову.

— Не могу, не могу, не могу, — повторяю, раскачиваясь в такт словам.

Щелк. Три поворота вправо верхнего замка.

Не могу…

Щелк. Один поворот влево нижнего замка.

Не могу…

Я не вижу, я ощущаю, что дверь уже открыта. Потому что даже не смотря на прошедшие полгода, оттуда повеяло маминым вишневым парфюмом. Пусть аромат был едва-едва уловимым, но он был.

И квартира была.

И я была.

Уже в ней.

А ведь я даже не поняла, как там оказалась. Не удивлюсь, если Егор снова меня втащил. И вот теперь, стою посреди прихожей и гипнотизирую взглядом картину на стене. Мы привезли ее из Крыма, два года назад. Ничего особенного, просто море в память о море. Маме она не сильно понравилась, а вот папа ею просто загорелся. Он даже лично каждые выходные вытирал с нее пыль. Мог пройти мимо вазочек и других картин, а вот про нее не забывал. И вот, это единственный предмет, который уцелел. Ведь бойня в тот вечер была адская. Во всей квартире вся мебель в щепки, все милые сердцу вещицы и предметы интерьера в труху.

А сейчас…

Ничего не оставили. Пустота. Только стены и на тех, даже не смотря на уборку, до сих пор были видны впитавшиеся пятна крови. Не было смысла ходить по ней. Квартира хорошо просматривалась и так, потому то межкомнатных дверей там больше не было. Папа вынес их. Собой. Пытаясь выиграть немного времени, становясь на пути у вылезшей из зеркала твари. Если бы мы сразу догадались… Если бы мы только…

— Варя, — оказывается Егор все это время был рядом, — придется сделать полное погружение.

— Куда еще глубже?! — срываюсь на крик. — Я и так на самом дне!

— Недостаточно. — Он начинает ходить вокруг меня, попутно разбрасывая фотографии.

Мне хватило лишь одного взгляда вниз и я понимаю, что мне конец.

Мертвые лица слишком подробно и детально сфотографированы. Мертвые тела утопают в крови, которой было не просто пару лужиц. Все полы тогда превратились в один сплошной кровавый каток. Я хочу… я пытаюсь абстрагироваться, уйти, спрятаться.

Но слишком поздно.

Последний барьер сломлен и цунами боли сносит меня.

Тогда

— Я в порядке, — едва могу сдержать все эмоции и выглядеть относительно спокойнее, чем оно есть. — Правда.

— В этот раз, — строго отвечает мама, отрываясь от чтения журнала, — тебе меня не провести.

— Арррр, — рычу и бью кулаками по постели, отчего срабатывает датчик и начинает противно пищать.

— И его, — мама кивает на монитор, где отображается пульс и прочие параметры, — ты тоже не обманешь. Так что прекращай нервничать, иначе твое пребывание здесь значительно увеличится по срокам.

— Да блин…

— Варвара! — мама впервые повышает на меня голос и я морщусь, но больше не пререкаюсь.

Потому что, как показала практика, когда я слышу свое полное имя — лучше закрыть рот и вообще желательно спрятаться под плинтусом. За свою жизнь в такой ситуации я побывала раз десять. Да, кому-то покажется мало. Но, поверьте, мне и того хватило. Потому что мама в гневе…как бы вам объяснить…этот как превращение маленькой машинки купе в танк, который прет напролом и сжигает напалмом все на своем пути. Зрелище интересное, если оно тебя не касается. А вот быть в эпицентре вряд ли кому-то хочется. Вот только у меня нет выбора, приходится терпеть. Обычно хватало пару дней, чтобы мама пришла в себя и перестала быть огнедышащим драконом.

В этот раз, судя по всему, мама не на шутку разозлилась. Папа забегал уже ненадолго в больницу и, пряча взгляд, неохотно поделился тем, что дома у нас холодная война.

— Мам, прошу, — вздыхаю, — хоть с папой помирись, он сильно переживает.

— Еще сильнее он должен был переживать за тебя.

— Он не причем, честно. Я его даже тогда не предупредила и сама решила провести расследование.

— И в этом он тоже виноват! — мамин голос подрагивает и я понимаю, что она едва может сдержаться от слез. — Сколько раз я его просила не впутывать тебя?

— Мам, но в итоге мы ведь всегда побеждали. — Пытаюсь успокоить ее. — Как в сказках побеждает добро над злом.

— Варя, да когда же ты поймешь, что это настоящая жизнь, а не игра? И что тебе могут нанести… да какой там… уже нанесли реальный вред. Да, вы побеждали. Но только попробуй мне сейчас отрицать тот факт, что каждый раз при поимке преступника ты помимо радости и удовлетворения, чувствовала еще и азарт. И твой отец вместо того, чтобы гасить его… наоборот поддерживал и давал искру, чтобы ты пылала им.

— Ты сейчас так говоришь, будто уже не любишь его.

— Есть вещи, которые начинаешь понимать лишь став матерью, — мама быстро смахивает выступившие слезы на глазах, — можно сильно любить своего супруга, но как только у тебя появляется ребенок… любовь к нему затмевает все на свете. Это особенное чувство, которое невозможно описать словами. Оно просто живет в тебе. Ребенок растет, а вместе с ним и желание защитить его от всего на свете. И сейчас я считаю, что твой папа с этим не справился. Наоборот, он подверг тебя опасности и этого я ему простить не могу. Даже не проси, Варя, я от этого мнения не отступлюсь. Все, хватит. Больше никаких расследований, никаких погонь. Ни единого слова о преступниках в стенах дома.

— Но, если меня попросят…

— Не попросят, — мама не дает мне закончить, — отец предупрежден, что если он обратиться к тебе, то это моментальный развод и мы с тобой уезжаем в Питер к бабушке. Ты меня хорошо услышала?

— Да, — отворачиваю голову к стене, чтобы не встретиться с ней взглядом.

Мне было жаль и ее, и отца. А вот себя я ругала за то, что подвела папу. И за то, что своими необдуманными действиями довела ситуацию до той отметки, которая была подведена жирной красной линией. Прав был Олег, надо было подготовиться, а не бежать сломя голову навстречу неизвестности.

Время в больнице тянулось медленно. Из всех доступных развлечений у меня было: поесть, поспать и пройтись по коридору. А, ну и малоприятные процедуры, конечно же. Даже папа теперь приходил только с мамой и мы под ее чутким контролем говорили о чем угодно, но только не о работе. И знаете, когда тебе приходится постоянно думать над каждым словом и проверять каждый вопрос, чтобы он не звучал с подвохом, разговор выходит странным и натянутым. А еще мама при каждом посещении проводила рейды палаты. Заглядывала в ящики тумбочек, перестилала постельное и тщательно прощупывала подушку, заглядывала под матрас. И не найдя ничего подозрительного, удовлетворенно кивала головой. Поначалу меня это обижало, но я натыкалась на предупреждающий взгляд папы и молча дожидалась их ухода. А когда наступал глубокий вечер и можно было не бояться, что кто-то непрошено войдет, я доставала принесенные родителями сушки и чашку с киселем, которую стащила с ужина. Выставляю все на прикроватную тумбочку и три раза стучу кулаком по ней же. Где-то минут через пять передо мной на постели появляется домовой. Если вы думали, что они обитают только в квартира и домах, то это будет для вас сюрпризом. Но я-то знала, что их можно встретить и здесь.

Это был старичок, возможно чуть старше моего Олега. Седые волосы аккуратно затянуты в хвостик, борода заплетена в косичку, а сам он расхаживал исключительно в подобии медицинской униформы. Такой вот врач в миниатюре. И ведь он действительно помогал здесь, присматривая за тяжелыми пациентами, когда рядом с ними никого не было. Или развлекал маленькую детвору, чтобы они не плакали пока их родители бегали то за лекарствами, то за справками, то за настоящими врачами. Я не раз слышала в коридоре, как чей-то малыш рассказывал взрослым о маленьком враче, который корчит им смешные рожицы. Но родители зачастую лишь отмахивались или снисходительно выслушивали «фантазии» своих детей.

— Варвара, я бегом, — с лету предупреждает меня домовой, — там в пятой очень сложный пациент, постоянно падают показатели. Девочки- медсестры только и успевают забежать на пост, чтоб отметку в журнале поставить, как монитор снова показывает скачок вниз. Нужен постоянный контроль и я держу руку на пульсе. Сама как? Все нормально?

Он запихивает по карманам бублики и залпом осушает чашку, но при этом старается не сводить с меня взгляда.

— Если сравнивать с пятой палатой, то я готова к выписке.

— Она тебе не светит еще минимум неделю, — прожевав, ставит он меня в известность. — Слышал, как твоя мама договаривалась с врачом по поводу этого дела.

— Не поняла, у меня все ж зажило, панические атаки больше не накрывают, — я даже вскочила с постели. — Зачем меня здесь держать? Я ж только место занимаю.

— На этот вопрос, увы, ответить не могу. — Пожимает он плечами. — Блокнот потом оставь в нашем месте, я под утро заберу.

— Спасибо, — благодарю его на автомате, а сама мыслями уже где-то далеко-далеко.

Что я могу сказать? Страх до сих пор сидел во мне, да и рана на ладони постоянно ныла. Но мама была права, азарт и желание, чтобы правда восторжествовала все же перевешивали. Именно поэтому, я познакомилась со здешним домовиком сразу же, как только он попал в поле моего зрения. Попросила его найти бесхозный блокнот и ручку, куда потом записала все, что помнила из дел. Благодаря работе с папой у меня сформировалась почти фотографическая память, так что за один вечер и ночь, блокнот стал огромным архивом, только без фотографий. А чтобы мама не расстраивалась, я договорилась с домовым о том, чтобы он забирал его утром и по вечерам возвращал обратно. Время с утра до заката солнца тянулось безбожно медленно. Но вот ночи пролетали, как песок сквозь пальцы. Я сидела над записями и постоянно перебирала детали в уме. Но у меня ничего не сходилось. Что могло быть общим у этих ребят? Почему они? Разный возраст, разные направления в учебе, все разное.

Кроме одного.

Странно, все убитые побывали на вечеринках перед тем, как их не стало. Но вечеринки были в разных местах, с разным контингентом. Или нет?

Понимаю, что у меня появилась какая-то странная, но единственная зацепка. Которая была пока еще слишком свежей и неточной. Как будто мне не хватало какой-то детали, чтобы все стало на свои места. Вот только как сказать об этом папе?

Целую ночь я не спала, решая, как подать ему знак так, чтобы нам не влетело. Но на следующий день мама пришла одна и выглядела она очень расстроенной. И даже какой-то чересчур нервной. Про папу вскользь ответила, что он загружен работой. О том, что мое пребывание здесь увеличилось по срокам, вообще ничего не сказала. Зачем-то скрыла и постоянно переводила разговор на разные темы. Смотрю на ее подрагивающие руки, на то, как она отводит взгляд от меня. И понимаю, что дома творится что-то странное. Или что-то страшное, о чем говорить мне не только не хотят, но и препятствуют, чтобы я что-то увидела.