Отель «Крик Чайки»

Вершина Макалу

Страх подкосил ноги. Мысли спутались. Хлипкая надежда, что сектанты не дойдут до своего обрядового места, исчезала на глазах. Огни приближались, и становился все яснее слышен один единственный голос. Такой знакомый Анне голос Джилл Абрахам теперь звучал иначе. Со стоном она набирала полную грудь воздуха и на выдохе произносила низким басом что-то невнятное.

Порыв холодного ветра вновь расшевелил макушки деревьев, и ее слова остались для двух испуганных наблюдателей тайной. Но что бы не вещала вчерашняя боязливая Джилл, сегодня она преобразилась в нечто грозное и, возглавляя группу мужчин, вела их прямо к Анне и Эдди. Не говоря ни слова они поспешили скрыться под стенами церкви. Неполная луна едва помогала рассмотреть в темноте узкий лаз в массивных камнях. Однако, дойдя до него, Анна и вовсе не могла различить очертаний в кромешной тьме. Без электрического света мы по ночам слепы. Особенно те из нас, кто с детства привык к огням большого города. Кто вырос в месте, где никогда не бывает совершенно темно и абсолютно тихо. Таких людей загородная тьма пугает и дезориентирует. Мисс Уокер слышала, как под ногами Эдди покатились камни. Слышала, как он спрыгнул на траву, оступился и тихо ругнулся. Мгновение спустя кто-то обхватил ее ноги. Анна вздрогнула.

– Это я, – зашептал Эдди, и Уокер схватилась за крепкие плечи.

Они припали к влажным камням, стараясь не издавать лишних звуков, как вскоре с другой стороны развалин появилось рыжее пламя. Анна более не ощущала холода. Промозглый ветер не пробирал до костей, напротив, он освежал воспылавшие щеки. Все тело отныне горело, подобно факелам, что держали в руках эти люди. Она узнала всех. В особняке остались лишь Розмари с сыном и Каспер. Остальные же по собственной воле вышли глубокой ночью на болота. Да что скрывать – не только вышли. Они их успешно прошли, подобравшись к беглецам так близко, как только могли.

Не тратя ни минуты, сектанты приблизились к кругу. Джилл опустила капюшон и вошла в его центр. Четверо мужчин заняли места по сторонам света и, словно по команде, подожгли кольцо из смолы. Бледное лицо Джилл окрасилось зловеще алым. Она подняла к небу руки и издала вопль. Плащ сбежал крупными складками, обнажив уродливые порезы, что вздутыми шрамами покрыли пухлые предплечья до самых запястий. Ее глаза закатились, а нижняя челюсть расслабленно отвисла. Она замолчала и замерла. Внезапно ее голос сменился чужим. На выдохе из горла вырвался болезненный хрип, от которого кожу Анны обдало ознобом. Прижавшись к Эдди, она продолжала наблюдать за пугающим преображением добропочтенной мадам Абрахам. Но первым заговорил Фрэнк Бартон:

– Где они? Скажи нам, где они?

Джилл не торопилась с ответом. Она застыла, обратив лицо к небу. В игре пламени на ее лице замелькали тени, зрачки заметались, грудь принялась хаотично вздыматься. Она громко дышала, со стоном выталкивая пенистую слюну. Не надо быть доктором, чтобы понять – у женщины случился припадок. Однако, даже когда она упала на камни и, поджав ноги, словно маятник начала раскачиваться из стороны в сторону, никто не поспешил на помощь. Четверка истуканов неподвижно наблюдала за конвульсиями их оракула.

– Говори же! – непривычно жестоко потребовал Грин. Робкий водитель Грин. Таким Анна его еще не знала.

– Здесь… – змеей зашипела Джилл.

Мужчины принялись озираться.

– Где? Где именно? – востребовал отец Кейдн.

– Здееесь, – истекая слюной, прохрипела женщина. – Он здесь… Господин здесь…

Она сорвала с обнаженного тела плащ и распласталась в центре горящего круга. Ее бледные телеса покрывали жуткие шрамы. Одни были ровными перекрестными, словно ее били плетьми. Другие походили на укусы человеческих зубов. Среди уродливых отметин красовались вполне конкретные магические знаки, вырезанные лезвием или тонким ножом. Но чтобы ни происходило с этой несчастной, совершенно точно происходило это по ее воле. Бьющаяся в экстазе Джилл закидывала голову, извергая из пенистого рта неистовый смех.

– Он пришел, он здесь! – кричала она, сотрясая жутким гоготом воздух ирландской ночи.

Эдди потянул Анну за руку. Он призывал ее уходить. Его испуганные глаза блеснули в свете факелов, а губы бесшумно повторяли:

– Уходим, пойдем… Пойдем же!

Наверное, это был тот самый момент, когда и вправду надо уходить. Наплевать на любопытство, угомонить нездоровый интерес и покинуть это проклятое место. Возможно, уйдя сейчас, еще удастся вернуться к нормальной жизни, и день за днем молить бога, чтобы однажды обо всем забыть. Эдди шагнул назад, но Анна не сдвинулась с места. Она по-прежнему крепко сжимала его ладонь, она все так же любила его, но больше всего остального ей хотелось разгадать эту тайну – тайну острова Рэтлин.

– Я хочу знать…

Эдди прочел по губам, но не сразу осознал, что Анна Уокер и вправду намеренна досмотреть этот чудовищный спектакль. Таков был путь Эдди Финчера – путешественника и исследователя – во всем искать логику. Путь Анны был другим. Она всегда знала, что мир больше, чем мы способны увидеть и даже почувствовать. Он сложнее и таинственнее, чем человек может себе представить. Мы наблюдаем многочисленные знаки, но за столетия существования, так и не смогли из этих знаков составить достоверную картину мироздания. Мисс Уокер давно разочаровалась в религии, она забыла как верить в бога и тем более, как ему молиться. Ей всегда нужно было чуть больше ответов, чуть больше доказательств… И сегодня она могла их получить.

Эдди стремительно прижал ее к груди и зашептал на ухо:

– Умоляю, уйдем! Минутой позже может оказаться уже слишком поздно!

Анна колебалась. Лишь он один мог уговорить ее поступить иначе, но только не сейчас. Не в этот раз.

– Останься со мной, – шепнула Анна в ответ. – Мы должны знать… Обязаны знать правду.

Финчер никогда не был героем. Он не был предателем или трусом, но и героем он не был, нет. Он полагал, что каждый решает за себя сам, разумеется, если это не раненный и не ребенок. Однажды на Макалу он оставил своего лучшего друга. Тот пожелал идти до вершины, когда Эдди знал точно – они не дойдут. На отметке в 5 тысяч метров он почувствовал легкий удар. Альпинист понимал: за одним подземным толчком непременно последуют другие. Доводы и уговоры не помогали, и тогда, в конце концов, Финчер сдался. С тяжёлым сердцем он спустился к подножью горы, а ночью узнал, что на тропу восточного склона сошла лавина. Спасательные бригады работали до самого вечера, но никого не нашли. Друг Эдди погиб, как и сотни других беспечных смельчаков, решивших покорить очередной восьмитысячник.

Помимо наблюдательности у Эдди было особое чутье. Чутье на опасность. Он чуял беду так, как зверь чувствует малейшие изменения в ореоле своего обитания. И будь сейчас на месте Анны кто-то другой, он бы ушел. Он бы не покидал болот, остался бы где-то неподалёку готовый помочь, если ситуация выйдет из-под контроля. Но однозначно Эдди бы отказался становиться наблюдателем происходящего. Сейчас же он хотел знать и видеть все, что узнает и увидит Анна.

Впервые эгоисту Эдди было не все равно. Впервые он переживал не только за чью-то жизнь, но и за душевное состояние. Так уж сложилось, что, осколесив полсвета, Эдди Финчер теперь совершенно точно знал, что во всем мире не найдет такой спектр эмоций, что испытывает рядом с ней. Наивно полагать, что любовь по своей природе бескорыстна и безусловна. Любовь – это всегда только про нас и наши потребности. Нет, Эдди не хотел любить ее сумасшедшей, невменяемой, навсегда потухшей. Ему она нужна была такой, какую он ее встретил в аэропорту Хитроу. Слегка уставшую, но неизменно милую, с этим взглядом, от которого Финчеру вмиг стало неловко. Что скрывать, девушки перед Эдди робели. Но только не Уокер. Она не старалась ему понравиться, она не нуждалась в комплиментах. Ей не была нужна компания. Она казалась вполне довольна собой и своим одиночеством. Изучая его, лежащего на креслах, ее бровь приподнялась – разумеется, она здесь сидела. Но теперь вместо поиска нового места, ее мозг жадно поглощал все детали яркого образа Эдди. Но зачем? Ясное дело, чтобы поместить в одну из своих книг. Он был согласен. Он хотел там быть: в ее книгах, в ее жизни, в ее голове. И что вы скажете теперь – любовь бескорыстна? Черта с два, у всего в этом мире есть свой интерес. Мы остаемся с любимыми лишь потому что чувствуем себя с ними иначе. Живее. Счастливее. Наполненней. И мы хотим, чтобы у них все было хорошо, лишь потому что они нужны нам такими, какими мы их полюбили.