Отель «Крик Чайки»

Красный ситибас

– Жива! Жива! Жива! – причитала мать, обнимая Анну. – Куда, куда ты пропала?!

– Дочь, разве так можно? Мы чуть с ума не сошли! – курил в приоткрытое окно отец.

Он не мог не курить. Уже пару лет почти не пил, но вот дымить так и не бросил.

«Поздно бросать, когда пора помирать…» – была его любимая фраза после того, как он, задыхаясь, откашливался и сплевывал в платок.

– Сначала не было связи, затем я разбила телефон, а потом и вовсе потерялась на болотах, – расстерянно повторяла Анна для Алисии, друзей и даже родителей.

Одна и та же история, пустота в глазах и заученные фразы. Впрочем, никто не заметил подвоха.

– А вот и наш спаситель! – заулыбалась миссис Уокер вошедшему в палату Эдди.

– Мадам! – он артистично поцеловал ее руку и пожал ладонь мистера Уокера.

Они были ему рады. Финчер вмиг очаровал их, как и всех вокруг. Они наперебой забрасывали нового знакомого дочери вопросами, совсем позабыв о Родерике, словно того никогда не существовало. Эдди Финчер стремительно вошел в жизнь Анны Уокер и занял там свое место. Более того, он словно всегда там был, только некоторое время отсутствовал и вот нашелся, будто недостающий элемент пазла.

Родители успели подать в розыск, они не спали уже несколько ночей и, узнав о появлении дочери, тут же приехали с юга страны – из Бормунта.

– Не торопись! – парой часов назад успокаивала Анну ее литературный агент. – Сроки не беда, мы все отодвинем и перенесем. Диего уже пишет твою невероятную историю исчезновения, она выйдет в конце недели и подогреет интерес читателя…

Алисия все говорила и говорила, но Анна ее уже не слышала. На ее лице застыли слабая улыбка и потерянный взгляд. Как странно: быть может, если бы она действительно просто потерялась на болотах, ее бы тошнило меньше от всей этой болтовни. Писательница молча кивала и отводила глаза, когда Алисия сжимала ее ладони и прикладывала к своей плоской груди. Как же она ее сейчас ненавидела. Все в главном редакторе Литерари раздражало мисс Уокер. Эти жилистые руки в громоздких перстнях, короткие темные волосы, уложенные на французский манер, этот нездоровый экваториальный загар из солярия и резкий запах духов, что словно яд отравил все пространство. Анна мечтала о моменте, когда Алисия вдоволь наговорится и, подгоняемая лондонскими пробками, уберется отсюда. Она мечтала больше никогда не видеть ее, но терпеть, благодаря мастерству Диего, это вряд ли возможно. Они сделают все как надо. Они наведут такой фурор, что Анне можно сильно не переживать за рукопись – с таким-то предисловием любой детектив станет бестселлером. Публика любит разогрев. Люди наслаждаются ожиданием хорошей истории гораздо больше, чем самой историей. Таков закон маркетинга, в коем Алисию можно было по праву назвать богом.

Родерик объявился лишь когда та самая «история исчезновения Анны Уокер» облетела все утренние газеты. Он не поленился и по дороге в госпиталь заехал за цветами. В его появлении с лихвой хватало дешевой фальши. Что говорить, в этом был весь Родерик. Он просто не мог разделить свою жизнь с кем-то менее известным, чем человек, занявший полосы столичных газет. При всем этом Анна не припоминала, чтобы Родерик посвятил себя какому-либо виду деятельности, чтобы он был баснословно богат или знаменит. Он не был одарен или в чем-то уникален. Пожалуй, единственным его талантом являлось умение пристраивать свой зад к людям, что были на слуху в столичном обществе. Ему надо было отдать должное – замечательный талант, умение, навык. Не требует вложений, тяжёлой работы или бессонных ночей. Все, что необходимо иметь – непоколебимую веру в свое совершенство и незаменимость. Эдакое предназначение – быть второй половинкой известного человека. До поры до времени известного, а завтра будет новый день и новая восходящая звезда, вкалывающая полжизни, чтобы стать достойной сэра Родерика. Вот так парадокс. Вот так самомнение. И кто после этого посмеет назвать этого парня бездарным? Даже Анна не смела, видя в этот день своего бывшего насквозь. Она не желала что-то доказывать ему, и объяснять тем более. Не желала соприкасаться с этим человеком в любом из известных ей смыслов. Ведь он словно клещ – как только почувствует, что собираются извлечь, вопьется глубже. И как же она не разглядела этого раньше? Даже Бенедикт Рассел находясь за сотни миль от Лондона и никогда не видя Родерика обо всем догадался: это всегда было одиночество, всегда была жажда любви, но никакая не любовь.

Бенедикт Рассел! Из него бы получился отличный друг, если бы он не был психопатом. Хотя, таким ли уж психопатом он был в свете последних событий?

– Между нами все кончено, – твердо произнесла Уокер.

– Ты что, все еще мстишь мне за Риц? Прекрати, ревновать совершенно не твой уровень.

Анна злилась. Ее дыхание становилось глубже, она сжала губы и сложила на груди руки. Какого чёрта, Родерик, ты диктуешь человеку какие эмоции испытывать? И что значит твое – "уровень"? В какой момент ты поверил, что можешь вытворять что угодно, а потом приходить и рассказывать своей возлюбленной какой у нее уровень.

– Нет, – Анна постаралась успокоиться, чтобы не наговорить лишнего. – Я просто тебя не люблю.

Он опустил цветы и часто заморгал.

– Не верю, что ты могла меня разлюбить. Ты просто злишься!

– Разлюбить? – Уокер иронично вздернула брови. – Я никогда тебя не любила.

– Хм, так что ж это выходит? Все это время ты мне врала?

Она хотела ответить «не совсем так» или «думала, что любила». Именно так ответила бы прежняя Анна, внезапно почувствовавшая жалость к бывшему любовнику. Но нынешняя Анна была другой. Родерик ее слишком утомил. Уже! Сейчас! Просто явившись сюда! Он раздражал ее, она не жалела его. Она хотела лишь одного, чтобы он поскорее ушел. Из этой комнаты, из этого здания, из ее жизни.

– Да! Врала! – холодно ответила она.

– И что прикажешь делать с выброшенными на помойку двумя годами наших отношений?

– Господи, Родерик! – Анна закатила глаза. Напрасные два года, за которые она так и не сумела познать, насколько он мелочен.

– Ты можешь их с удовольствием вспоминать, – Уокер недвусмысленно покосилась на дверь.

– Но как ты..? Как ты..? Как можешь знать наверняка, что никогда не любила меня? – от возмущения он начал запинаться.

– Потому что я люблю сейчас. И это совершенно другое чувство, такое отличное от того, что я чувствовала к тебе. Ровно, как и ты ко мне…

– Я никогда не говорил… – вскипел визитер.

– Вот именно, Родерик, ты никогда ничего не говорил. А, быть может, следовало… Хотя нет, конечно, ты все делал правильно.

– Что именно? – смутился он.

– Ты был собой!

Он долго смотрел на нее, сжимая в руке букет. Наконец, он выронил цветы и вышел из палаты. С прошлым было покончено. Будущее уже стояло за дверью, держа в руках плоскую коробку с пиццей.

– Кто-то важный? – напрягся Эдди, стараясь оставаться в приподнятом настроении.

– С чем она? – Анна потерла ладони, вдыхая аромат выпечки.

– С тунцом, – довольно заявил Финчер.

Им не было нужды объясняться. Они настолько чувствовали друг друга, что слова порою казались чем-то лишним, не имеющим большого значения.

Когда последний слайс пиццы покинул коробку, на колени Уокер лег ноутбук. Не произнося ни слова, Анна смотрела на серебристый корпус.

– Я не уверена, что смогу вновь работать над романом…

– Ты должна его дописать, – твердо заявил Финчер.

– Но Эдди, после всего, что там произошло… Я не смогу его читать!

– Я не прошу тебя его читать. Я вычитаю сам. Просто прошу тебя его дописать!

Анна снова работала, изливая в «облачные» хранилища вязкие воспоминания той кошмарной ночи. Они засасывали ее, словно Ретвудские болота, словно быстрый водоворот, сотканный из крови, криков и смертоносного тумана.

Начав, Анна Уокер уже не могла остановиться. Она работала до самой выписки. И даже после…

Она набирала текст на телефоне, ожидая городской автобус. В час пик это самый быстрый вид транспорта мегаполиса. Запах дождливых улиц заставил Анну оторваться от экрана и обнять Эдди. Ноябрь в Лондоне сер, холоден и дождлив. Однако, именно ноябрь добавляет в окна домов дополнительную порцию тепла и уюта. Только ему под силу прогнать с улиц толпы столичных жителей и туристов. Как же она любила Лондон. Эдди любил Дублин – место, где вырос, где остались все самые близкие. Хотя, после встречи с Анной, родная Ирландия неумолимо теряла для него прежнюю привлекательность.

Они ступили в красный двухэтажный ситибас и заняли два пустующих места. За окном быстро стемнело и снова начался дождь. Эдди задумался, наблюдая за огнями большого города. Анна писала последнюю главу. Окончание, пожалуй, самое важное. Оно должно быть емкими и эмоционально сильными. Оно обязано нести в себе ответы на любой из вопросов, что возник в голове читателя. Ему суждено не только вызывать сильные эмоции, но так же убеждать, а иногда и переубеждать. Идеальной концовкой считаются такие мысли, которым предстоит стать цитатами.

Взгляд Анны блуждал по синему плюшу кресел, по оранжевым хэндрейлам, чаще всего останавливаясь на мониторе, что транслирует съемку в реальном времени всех уголков салона. От камер в Лондоне не спрятаться ни скрыться. Они повсюду, неустанно следят за всеми и каждым. К этому надо привыкнуть: первое время кажется, что ты в реалити шоу, но в какой-то момент вовсе перестаешь их замечать.

Вот верхний ярус и пара человек на задних сидениях. Тот же второй этаж и съемка уснувшего чернокожего мужчины напротив смотрового окна. Нижний ярус и вот она старушка с продовольственной сумкой, пара подростков и мужчина с твердым кейсом в руках. Вот они с Эдди, и все повторяется снова. Пара человек наверху – их лица озаряются телефонами. Спящий чернокожий мужчина, старушка с цветастой сумкой на колесах, пара подростков делят наушники от телефона. Молодой человек с кейсом и бездвижно застывшая Анна в темно-зеленой ветровке, а вместо Эдди – скрестивший на груди руки и принявший очертание тела черный сгусток дыма. Три секунды и взору Уокер снова предстает верхний ярус.

Анна нерешительно повернула голову. Финчер дремал, прислонившись виском к запотевшему стеклу. Камерам каким-то образом удалось засечь того, кто теперь жил в Эдди. По спине мисс Уокер побежала дрожь, ее руки похолодели и лишились сил. Из пальцев выскользнул телефон и громко ударился о пол. Ее спутник вздрогнул и открыл глаза.