Сирруш

Он снова отставил молот в сторону и осмотрел меч.

«Еще немного. Подровнять здесь, остудить там и…».

Позади него опять раздалось шипение. На этот раз Брасид был точно уверен, что ему не послышалось. Отчетливый звук.

«Ш-ш-ш-ш-ш».

«Проклятая подкова все-таки соскочила!».

Брасид обернулся через плечо, однако та продолжала лежать на том же самом месте.

Нахмуренные брови кузнеца сдвинулись еще больше, сливаясь на переносице.

«Змея. В мою мастерскую заползла кобра! И почему я до сих пор мангуста не завел?!».

Крепко схватившись за молот, он развернулся, внимательно осматривая кузницу. Взгляд Брасида скользнул по столу напротив. По чану с холодной водой. Прошелся по формам для залива расплавленного металла. Пробежался по земляному полу от противоположной стены до самого выхода, через который в мастерскую пробивался солнечный свет. Никаких признаков кобры или какой-либо другой ползучей гадины.

Брасид почувствовал, как ему стало немного не по себе. Его правая рука инстинктивно крепче сжала огромный молот.

«Но ведь я точно слышал. Клянусь богами пустыни! Где же ты?».

Словно в ответ на его вопрос звук раздался вновь. Только на этот раз Брасиду показалось, что он раздается не из какого-то конкретного места. Нет. Шум шел словно отовсюду. Он был везде и одновременно нигде. Кузнец не смог бы объяснить этого, даже если бы захотел. И теперь звук содержал в себе не просто шипение, а слова. Слова, значения которых Брасид не знал. Но они заставляли бегать холодные мурашки по затылку, несмотря на сильный жар внутри кузницы.

«С-и-и-и-и-рру-ш-ш-ш-ш».

— Кто здесь? — неуверенно прохрипел здоровяк, но его голос потонул в шуме работающей мастерской.

Внезапно он услышал смех. Тихий, злорадный, не предвещавший ничего хорошего. Словно голодный шакал, дорвавшийся наконец до огромного куска мертвечины. Смех, как и звук, заполонил все окружающее его пространство. Впервые в жизни Брасид ощутил слабость в ногах и желание немедленно присесть.

«Богиня-мать, я схожу с ума!».

В этот момент злорадный смех прервался, сменившись на свистящий шепот. Будто человек, которому выбили половину зубов, шепелявил ему на ухо. Только голос внушал страх и озноб.

«Кр-е-е-е-е-пч-е-е-е-е».

— Что? — тихо спросил Брасид, не осознавая, как его ладонь сильнее сжимает черенок молота.

«Ид-и-и-и-и».

На негнущихся ногах, не понимая, что делает, но не в силах сопротивляться, Брасид вышел из мастерской на главную улицу города.

Солнце стояло в зените, опаляя своими лучами Мохенджо-Даро, застроенный одинаковыми домами с одинаковыми улицами, по которым сновали беспечные люди в одинаковых одеждах, идущих по своим ежедневным одинаковым делам. Кто-то на своих двоих, кто-то пользуясь услугами погонщика зебу.

«Ид-и-и-и-и» — вновь зашелестел голос в голове кузнеца.

Брасид почувствовал, как его глаза увлажнились, помутнив взор. Ноги стали еще слабее, словно некто выкачивал из них всю жизненную силу и… передавал ее в руку, сжимавшую кузничный молот. Она будто налилась такой мощью, что способна была сокрушить Обитель снегов[1].

«Ид-и-и-и-и».

Медленно поднимая молот над головой, с затуманенным взглядом, Брасид начал движение в сторону центра улицы.

Окружающий мир перестал существовать.

Только он, его молот, да навязчивый шепот в голове, противиться которому не было сил.

***

Холодные пальцы Анила крепко вцепились в горло Шанкара. Охотник моментально почувствовал, как перекрывается доступ к кислороду. Он попытался разжать хватку лесоруба, но та оказалась непредсказуемо сильна. Шанкар и не подумал даже, что в руках Анила, проведшего в темнице длительное время, найдется столько сил.

Пока охотник отчаянно боролся с лесорубом, пытаясь стряхнуть его ладони со своего горла, тот продолжал пялится на Шанкара белками закатившихся глаз.

Рот обнажил в жуткой гримасе белые зубы, а с губ, подобно заклинанию, срывалось змеиное шипение:

— Ударь… ударь… ударь… ударь.

Ощутив, что ему начинает не хватать воздуха, Шанкар бросил бесплодные попытки разжать крепкие тиски рук на своей шее и просипел:

— Если ты настаиваешь…

Охотник с силой двинул ногой лесорубу в область паха. Тот согнулся, однако пальцев не разжал, увлекая охотника следом за собой на пол.

Быстро оправившись от удара, Анил подмял Шанкара под себя и с безумным воем сцепил тиски холодных пальцев еще сильнее. Плотно сжав губы, охотник ударил лесоруба в нос. Но и это не помогло. Несмотря на то, что из ноздрей потекла кровь, Анил будто не почувствовал удара, продолжая истошно вопить и душить бывшего друга.

Перед глазами Шанкара все начало плыть. Он понимал, что времени у него осталось немного. Решительным движением он выбросил руки вперед, дотянувшись до страшных глаз лесоруба и с силой надавил на них. Анил взревел, и охотнику показалось, что от этого ужасающего воя содрогнулись каменные стены темницы. Шанкар продолжал давить пальцами на глазницы лесоруба, но тот, несмотря на боль, и не думал ослаблять хватку на горле охотника. Он уже плохо различал Анила перед собой. К туману добавились желтые круги и вспышки. Легкие горели, словно их подожгли изнутри и готовы были взорваться в любой момент. Шанкар чувствовал, что слабеет с каждой секундой. Его руки уже не так сильно давили на глазницы противника, в отличие от Анила, хватка которого продолжала оставаться стальной.

В какой-то миг все окончательно померкло. Инстинктивно охотник широко раскрыл рот в попытках набрать спасительного воздуха. Беззвучно, подобно рыбе. Перед мысленным взором уже маячил смутный образ Богини-матери.

«Какая неожиданная встреча… какой бесславный конец…».

[1] Обитель снегов — Гималаи.