Тень сфинкса. Удар из зазеркалья

— Они уже закончены, и миссис Лайтфут попросила представить их на рассмотрение комитета до моего отъезда.

— Отлично. Встречаемся, Как всегда, у меня. В четыре.

Гизела прошла через холл, направляясь в свою комнату. Закрыв двери, она немного постояла, сморщив лоб, словно старалась что-то припомнить, затем подошла к своему секретеру и отодвинула задвижку застекленной книжной полки. На первых трех полках книги были аккуратно и плотно расставлены, между ними не было ни малейшего зазора. Но на нижней, казалось, они стояли не так тесно, как обычно. Ее пытливый взгляд остановился на собрании из нескольких кожаных томов с золотым тиснением. Первого тома не было.

Все еще морща лоб, она села за письменный стол. Четыре страницы белой бумаги были разложены на откидной доске — три были исписаны, а четвертая — чистая.

Она придвинула ее к себе и начала писать:

«Р. S. Случалось ли тебе читать «Мемуары» Гете? У меня есть французское издание в переводе мадам Кар- ловиц. Фостина Крайль взяла у меня первый том, не удосужившись спросить на то разрешения. Я обнаружила это совершенно случайно только тогда, когда она попыталась у меня на глазах спрятать книгу. Зачем она ей понадобилась — ума не приложу. Я бы не придала этому особого значения, если бы не странное отношение всех к Фостине, о чем я тебе уже писала. Что-то дошло до ушей миссис Лайтфут, и сама Фостина сообщила мне о ее требовании к ней покинуть школу.

Во всем этом деле есть что-то зловещее, и, если сказать правду, ничего от тебя не скрывая, то мне самой иногда становится страшновато. Мне бы очень хотелось, чтобы сейчас ты был в Нью-Йорке. Я уверена, ты обязательно найдешь какое-то разумное объяснение всему происходящему здесь. Но увы, ты далеко отсюда…

Я боюсь спуститься с холла верхнего этажа после десяти вечера, когда на лестнице горит только одна ночная лампочка. Я не в силах сдержаться и не оглянуться через плечо, все время ожидая увидеть… Не знаю, что именно, но что-то особенное и весьма неприятное…»

Гизела положила ручку, с решительным видом перечитала то, что только что написала, сложила все четыре листа, вложила их в конверт и наклеила на него марку. Снова взяла ручку и написала на конверте:

Д-ру Базилю Уиллингу, Парк-Авеню, 18-А, Нью-Йорк.

Набросив шубку поверх свитера, она поспешила вниз с письмом в руках.

На улице сумеречный пронизывающий ветер пощипывал ей щеки и трепал волосы. Порывы ветра яростно гнали вперед серые, но уже слегка просветленные облака. Она шла по мягкому ковру опавших листьев и за несколько минут преодолела те полмили, что отделяли здание школы от главных ворот.

Какая-то девушка стояла возле будки, расположенной на обочине шоссе.

— Привет, Алиса, — поздоровалась Гизела. — Приезжали за вечерней почтой?

— Еще нет. Почтальон должен прибыть с минуты на минуту.

Алисе Айтчисон на вид было около девятнадцати лет, но внутренняя раскованность и свобода в действиях делали ее скорее похожей на молодую учительницу, чем на воспитанницу. Это была литая, созревшая красотка, с блестящими, как у газели, глазами, мягкой, словно подернутой тонким слоем жемчуга, кожей, с полными и сочными губами. На ней был костюм коричневато-орехового цвета в тон ее волосам. Яркий темно- оранжевый шарф закрывал разрез на груди жакета. Она улыбалась. В это время старенький, видавший виды «форд», громыхая, остановился рядом с ней, и какой-то человек в макинтоше и мокасинах шумно выкарабкался из машины.

— Еще два письма нужно доставить в мгновение ока! — сказала Алиса, взяв из рук Гизелы письмо и передавая его почтальону вместе со своим.

— Будет сделано, — ответил тот, бросая их в сумку. — Ваши девушки, я вижу, обожают обильную корреспонденцию. Все амурные дела?

«Форд», натужно чихая, двинулся по шоссе, а девушки пошли обратно к дому.

— А доктор — это ваш приятель? — спросила вдруг Алиса.

Гизела с удивлением посмотрела на нее. Алиса, конечно, обладала грубой речью и несветскими манерами, чего себе не могли позволить ее учителя, однако, считалось, что она получила хорошее воспитание и, судя по всему, не могла быть похожей на тех любопытных девиц, которые без особого стеснения могли прочитать адрес на чужом конверте.

— Да, это один психиатр. А почему вы спрашиваете?

— Кажется, я уже встречала это имя где-то прежде — Базиль Уиллинг.

Гизеле это показалось забавным.

— Он довольно известный человек. Теперь, когда ваше любопытство удовлетворено, могу ли я, в свою очередь, задать вам вопрос?

— Валяйте!

— Вы здесь живете значительно дольше меня, — начала Гизела.

— Не напоминайте мне об этом, — угрюмо перебила ее Алиса. — Целых пять лет одиночества в мире, где нет мужчин! Все равно, что жить в монастыре или женской тюрьме! До этого я провела четыре года в Мейд- стоуне. Нет, не в роли учительницы — воспитанницы. С трудом дождалась того дня, когда, наконец, закончила школу. Но что за дикая жизнь началась у меня! Вы сильно удивитесь, если я расскажу вам, какие грандиозные планы я там строила. — Ее глаза смотрели поверх Гизелы, чувствовалось, что она пребывает в каком-то мрачном и грустном настроении. — Но за три недели до школьного выпуска отец покончил с собой. Застрелился.

— Ах, простите… — Гизеле никак не удавалось подобрать нужное слово. — Право, я не знала…

— Прошел только год, и об этом уже никто не помнит. — Алиса посмотрела на нее с вызовом в глазах. — Еще один биржевик с Уолл-стрита, поставивший не на ту лошадь. Итак, я осталась ни с чем. Вдруг я узнала, что миссис Лайтфут ищет преподавателя по театральному искусству. Тогда я попросила миссис Мейдстоун порекомендовать ей меня, думая, что здесь, в Бреретоне, все значительно лучше, чем в Мейдстоуне. Но оказалось, что все то же самое. До смерти надоело. Мне нужна работа в Нью-Йорке, где можно по-человечески жить.

— Значит, в Мейдстоуне было все так же, как и здесь? — спросила Гизела.

— Те же принципы, правда, иной подход. Школа Мейдстоун хочет предстать более современной, разрекламировать свой метод как более полезный для здоровья.

Девочки там пили свежее молоко, ходили в походы и спали на сеновалах. В общем, простая жизнь, но по шикарной цене. Посетителей пускали только по воскресеньям! и то не сводили с них Глаз. Мой несчастный отец думал, что мне там будет лучше, но пребывание в Мейд- стоуне лишь прибавило мне решительности как можно скорее оттуда выбраться и попасть в настоящий мир.

— Нравится вам Бреретон или не нравится, все же вы чувствуете себя более в своей тарелке, по сравнению со мнойу—продолжала Гизела. — Ваша работа дает возможность устанавливать близкие контакты с девочками, ведь вы почти их возраста. Они могут быть с вами откровенными там, где в разговоре со мной предпочтут отмалчиваться.

Алиса внимательно посмотрела на Гизелу.

— Например?

— Ну, скажем, в отношении Фостины Крайль…

— Не понимаю, о чем вы говорите…

— Нет, вы все понимаете^ — резко возразила Гизела. — Я заметила, как вы Иногда на нее смотрите, — с каким-то недружелюбным любопытством, как будто вы находите в ней что-то странное, непонятное.

— Вздор! — грубо отрезала Алиса. — Фостина Крайль просто глупа. И в этом нет ничего странного. У нее слабый характер, она бесцветна, не умеет преодолеть робость и ужасно озабочена тем, чтобы понравиться всем на свете. У нее нет чувства юмора. Она не обладает даром обзаводиться друзьями. Просто стареющая девица, размазня. Одна из тех, которые постоянно принимают витамины, не получая от них никакой пользы. Вы заметили этот флакон с витаминами Б-2, который постоянно стоит возле ее 'тарелки за обедом? С такими людьми, как она, ничего не поделаешь. Она рождена, чтобы стать мишенью для любого юмориста и задиры, а ведь таких в мире немало. Взять хотя бы Тяжелое копытце!

— Тяжелое копытце? — переспросила Гизела, не совсем уверенная в точном значении нового американизма.

Алиса ухмыльнулась.

— Так девочки называют миссис Лайтфут.

— Значит, — раздумчиво пройзнесла Гизелй, — Фостине предстоит потерять работу лишь потому, что у нее не достает истинно твердого характера, столь необходимого для хорошего учителя.

— Может быть, — Алиса продолжала изучающим взглядом осматривать Гизелу. — Что, она потеряла работу?

— Ну, это не наше с вами дело, — и Гизела поспешила сменить тему разговора. — Скажите, нельзя ли вернуть мое письмо? Что, если позвонить почтальону в деревню и сообщить ему о моем намерении забрать письмо обратно?

Алиса рассмеялась раскатистым грубым смехом:

— Девочка моя, ваше письмо уже поступило на хранение на почту Дяди Сэма. Конечно, вы можете попытаться прорубить себе тропу через джунгли американской бюрократии и заполнить пятьдесят формуляров, каждый из которых состоит из пяти 'частей. Но даже если вы это сделаете, я не уверена, что вам удастся заполучить письмо обратно. А для чего оно вам понадобилось? Слишком забористое?

— Да нет же, — Гизела не скрывала, что слова Алисы ее раздражают.

— Что же тогда?

— Я приписала к нему постскриптум и теперь в этом раскаиваюсь. То, что в Америке называется «напрасный труд».

— То есть пытались попасть пальцем в небо?

Они подошли ко входу в главное здание школы. Алиса повернула ручку и толкнула дверь.

— Странно. Двери заперты.

Гизела надавила кнопку звонка. Так они и стояли под дождем, трясясь от холода. Дневной свет медленно угасал, постепенно вокруг них сгущалась мгла.

— Черт подери! — воскликнула в сердцах Алиса. — Пойдемте через черный ход, он всегда открыт.

Гизела согласилась, хотя и подозревала, что миссис Лайтфут не по душе такие вольности.

Они побрели по тропе, подставляя свои непокрытые головы резким порывам ветра. У них не было перчаток, и они сунули руки в карманы. Когда девушки завернули за угол дома, то увидели, как весело горит свет во всех окнах кухни, пробиваясь к ним через сумеречную мглу. Алиса открыла дверь. Гизела вошла вслед за ней.

В этом старинном деревенском доме кухня занимала много места, значительно больше, чем гостиная в средней нью-йоркской квартире. Такие кухни строились в те да* лекие годы, когда повсюду предлагали свои услуги множество поваров, зарплату им платили небольшую, и никого, по сути дела, не беспокоил вопрос, сколько же стоит приготовление пищи. Современное оборудование — белая эмалированная печь, мойка из нержавеющей стали, электрический холодильник — были как-то не к месту в этой просторной комнате с длинным рядом окон со шторами и паркетным полом, который мыли и натирали ежедневно.

Кухарка стояла у мойки и промывала очищенные листья бельгийской капусты. Из духовки тянуло ароматом поджаривающихся каштанов, которые предстояло смешать с капустными листьями. Стол, стоявший в центре, был завален букетами цветов и пучками собранных листьев. Фостина аккуратно складывала их в большую вазу штейбенского стекла, — обычная обязанность младших преподавателей в школе Б ре ретон. Она была одета для прогулки — в наглухо застегнутом пальто голубого цвета и в коричневой фетровой шляпке.

Выдержав небольшую паузу, Алиса спросила: