Иван Иванович - бывалый сапер

2

— Товарищ старшина! — услышал я взволнованный голос Батурина. — Товарищ старшина!

Батурину было отчего волноваться. Едва приподнял снаряд, чтобы отнести его в машину, как изъеденная ржавчиной головка отвалилась. Перед глазами серебристая мембрана капсюля-детонатора.

День выдался по-осеннему холодный, но, не хочу скрывать, мне стало жарко. А что, если рванет вот сейчас, сию секунду?! Единственное, правда, весьма слабое утешение: смерть мгновенная, пикнуть не успеешь.

Серебристая мембрана капсюля-детонатора гипнотизировала меня.

С трудом заставляю себя отвести глаза в сторону.

— Перевозить рискованно… Нельзя перевозить, — говорю как можно спокойней, словно разговор о самом обыденном.

На лице у Батурина растерянность. Я понимаю его и нисколько не осуждаю. Мы с ним попали в серьезный переплет, и кто знает, чем вся эта история закончится?

Батурин порывается что-то сказать, но ничего не говорит и с надеждой смотрит на меня.

— Значит, решено, — говорю, — подорвем здесь, в котловане. Вернее будет.

В глазах товарища улавливаю удовлетворение. Мое решение явно отвечает его желанию. Батурин согласно кивает головой и, напрягшись, тихонько опускает снаряд на землю. И в то же мгновение резкий металлический щелчок, прозвучавший подобно выстрелу из тяжелой гаубицы.

Уже потом, обдумывая все происшедшее, я сообразил: подвели проржавевшие стопора взрывателя. Но, к счастью, какому-то немыслимому счастью, то ли ударник не дошел до капсюля, то ли капсюль отсырел и потерял свои свойства…

Но все это я сообразил значительно позже. А в ту минуту вздрогнул и покрылся испариной.

— Ничего себе! — полушепотом произнес Батурин и, побледнев, потряс головой так, как трясут, выныривая из воды. — Ничего себе! — повторил и вопросительно посмотрел на меня.

— Один из нас очень счастливый, — переведя дыхание, говорю ему. — Наверное, вы, Костя. Вы молоды, вам еще жить и жить.

Батурин неопределенно пожал плечами и задумчиво сказал:

— Где-то в Германии выточили, начинили взрывчаткой этот снаряд. К нам привезли… Вон сколько прошло после войны, а он, проклятый, чуть не угробил нас с вами… Тех бы разминировать заставить, кто войны устраивает, кто людям спокойно жить не дает…

Я слушал Батурина и думал: «Как бы там ни было, а мы, считай, на том свете побывали и назад вернулись. И если случаются чудеса, то одно из них произошло с нами…»

Чудеса, чудеса… В жизни такое бывает, что ни один фантаст не придумает. Вот хотя бы история с летчиком-истребителем Сергеем Курзенковым. В годы войны писали о нем в газетах, а мне этот случай так в память врезался, что по сей день помню.

Курзенков воевал в Заполярье. Как-то подстерегли его немецкие зенитки. Самолет подожгли, а самого Курзенкова ранили.

Уже близко, совсем близко родной аэродром, да тут, на беду, крылатая машина потеряла управление. Курзенков с трудом вывалился из горящей кабины, дернул за кольцо парашюта, но и он, в довершение несчастий, был поврежден.

Почти три тысячи метров летел человек без парашюта. Можно только представить его состояние, весь ужас ожидания смерти. Верная гибель, ни единого шанса на спасение.

Но Курзенков, видать, родился в рубашке, ему редкостно, невероятно повезло: он угодил в склон заснеженной сопки. Снег смягчил, самортизировал удар. Да плюс к тому падал под скользящим углом…

Герой Советского Союза полковник Курзенков и после войны долго служил в авиации. Сейчас в отставке, живет в Москве…

Откуда знаю? А в прошлом месяце лично видел и слушал его в гарнизонном Доме офицеров…

Ну что дальше рассказывать? Погрузили мы оставшиеся снаряды в грузовик, красной ракетой сообщили оцеплению, что трогаемся в путь.

Я занял место рядом с водителем. Батурин в кузове наблюдал за опасным грузом. Я верю ему как самому себе. Потому что мы с ним, если можно так выразиться, на одной подводной лодке. И не верить нельзя.

Наша машина с двумя красными флажками на бортах медленно движется на первой скорости. Водитель, солдат-первогодок, чуть бледнее обычного. Губы сжаты, на щеках играют желваки. Волнуется парень. Оно и понятно, не картошку перевозим.

Я замечаю впереди небольшой ухаб, хочу предупредить водителя, но, подумав, ничего не говорю. Лучше не отвлекать. Он все видит не хуже моего.

Машина не спускается, а плавно сползает. Уверен, что, поставь стакан воды в кузов, не расплескается.

Наконец прибыли на место. Заряд тротила с огнепроводным шнуром помогает нам уничтожить снаряды. Далеко-далеко покатилось эхо взрыва. Эхо минувшей войны…

Такая же судьба постигла и тот единственный снаряд, оставшийся на дне котлована. Только, чтобы придержать осколки, не дать им разлететься, снаряд закрыли ящиком, а сверху для надежности еще и мешками с песком обложили.

Отбой… Взвиваются в осеннее поблекшее небо зеленые ракеты. Я облегченно, всей грудью вздыхаю. Все, задание выполнено. Пора домой…

Колхозники обступают нас, пожимают руки, благодарят.

Больше всех суетится седобородый Кузьмич. Красный от возбуждения, он обнимает солдат, целуется со мной. Затем взбирается на чурбачок и фальцетом выкрикивает, что мы герои, что о нас обязательно нужно написать куда следует, что он сам бы написал, да пальцев нет на правой руке и к тому же грамотешка слабая…

Под общий смех кто-то стаскивает Кузьмича с самодельной трибуны.

Мне хотелось сказать, что никакие мы не герои, а просто выполняем свой воинский долг, но не успел. Колхозники начинают качать меня. Рядом взлетает в воздух Батурин…

День клонился к вечеру, когда мы покинули гостеприимные Дубки.

Крытые брезентом машины, рокоча моторами, мчались по пустынному в этот час большаку. За придорожными ветлами темнела безлюдная степь. И мне почему-то взгрустнулось. Вспомнились фронтовые товарищи, живые и мертвые. И я вполголоса затянул:

Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои…

Сначала все молча слушали, а затем Батурин и за ним другие ребята дружно подхватили:

Где же вы теперь, друзья-однополчане,
Боевые спутники мои?

Я смотрел на дорогих своих сапериков и думал о том, что впереди новые трудные испытания.

Для саперов война продолжается.