Иван Иванович - бывалый сапер

2

Октябрьский вечер сорок четвертого года… Мелкой, поспешно вырытой траншеей пробирался я вслед за капитаном Очеретяным. Траншея тянулась среди мокнущей на поле соломы, извивалась по низкорослому корявому ельнику и привела в развалины пограничной заставы.

Кто-то, скорее всего разведчик, приколотил к обугленному столбу кусок фанеры. На нем черными печатными буквами:

«БОЕЦ, ВОТ ОНА, ГЕРМАНИЯ!

ОТ МОСКВЫ 1650 КИЛОМЕТРОВ».

— Видите впереди речушку? По ней проходила наша старая государственная граница, — негромко, но как-то торжественно сказал капитан.

Государственная граница! Волнение перехватило горло. Подумать только: перед нами под бесцветным, словно вылинявшим, небом Германия!

Не верилось, казалось кошмарным сном, что гитлеровцы замахивались на Москву и Ленинград, тянулись к Волге, хозяйничали в предгорьях Кавказа.

Не счесть, сколько рек встретилось нам в Литве: Вилия, Дисна, Бента, Дубиса, Невежис, Шешупе, Юра… Каждая из них о чем-то напоминает. Но особенно глубокую зарубку в моей памяти оставила та безымянная, совсем неприметная речушка…

Сорок месяцев дрались мы на фронтах не на жизнь, а на смерть. Сорок месяцев шли к этому заросшему ивняком пологому берегу. И добрались. Потому что советская сталь крепче крупповской, а люди и подавно…

В газетах мы читали, и ротный не раз рассказывал про Восточную Пруссию. Веками воспитывалась там ненависть к славянам, вынашивались планы «Дранг нах остен» — «Натиск на восток».

Вся история Восточной Пруссии с древних времен — это история войн и разбойничьих набегов на Россию, Польшу, Прибалтику.

Прусская военщина заявляла: «Король во главе Пруссии, Пруссия во главе Германии, Германия во главе Мира».

Германия во главе всего мира… Вот чего издавна они хотели, чего добивались. Но все их замыслы обычно заканчивались крахом. Закончатся неминуемо крахом и на этот раз…

Капитан передал мне свой полевой бинокль. Оптика здорово сокращала расстояние. Казалось, совсем рядом косогор, сосны у его подножья.

— По косогору проходит немецкий передний край, — сказал ротный. — Замаскировано по всем правилам фортификации. На первый взгляд все самое обыкновенное, безобидное. Но только на первый взгляд. Разведка установила, что «нейтралка» нашпигована минами, стоят противотанковые надолбы. Внутри того вон сарая упрятана стальная амбразура артиллерийского дота. А стожок сена правее дота маскирует огневую точку в бронеколпаке… Оборона долговременная. Закончена в самом спешном порядке уже в годы войны.

— Вот это номер! Выходит, знали, что не удержатся в России, что дадут им по шапке.

— Выходит, так, — кивнул капитан и чуть погодя продолжал: — Вам боевая задача: к рассвету Подготовить проход для танков. Окончательно не уточнено, но похоже, что и сопровождать их придется в прорыве.

Я тяжело вздохнул, сказал удрученно:

— Товарищ капитан…

— Понимаю, Иван Иваныч, все отлично понимаю. Люди не двужильные — устали, вымотались. Но надо, очень надо…

Погода в тех местах переменчивая. Днем было сухо и тепло. Деревья отливали багрянцем. А после полуночи, к тому времени, когда на задание выступать, снег и резкий, холодный ветер.

Но для нас эта погода имела свой плюс. В белых маскхалатах, невидимые в нескольких шагах, потрошили мы немецкие мины.

Работать хоть и трудно было, но радостно: как-никак бьем врага на его же собственной земле.

Противник нервничал. Одна за другой взмывали в мокрое небо осветительные ракеты, проносились пулеметные очереди…

В свое расположение вернулись озябшие, продрогшие до костей.

Горячий чай и гречневая каша с мясной подливкой (спасибо нашему старательному повару Черешне) показались как никогда вкусными.

Обсушились у печки, улеглись на нарах… Признаюсь: до того уморился, что не успел ноги положить, а голова уже спала.

Отдыхали часа два, не больше. Разбудил связной командира роты. Передал приказ: отправляться к танкистам.

Кряхтя и позевывая, оставили мы теплую обжитую землянку.

Густой утренний туман вылизал выпавший за ночь снег.

Тишина. Словно бы ни живой души на огневых позициях и в траншеях.

Танковую роту отыскали довольно быстро.

— Браток! — окликнул я солдата в замасленном комбинезоне и ребристом шлеме. — Подскажи, где командир роты лейтенант Трофимов.

— Вон двое около бочки с соляркой. Тот, что пониже, с планшеткой, он и есть.

В нескольких шагах от лейтенанта я кашлянул в кулак, чтобы обратить на себя внимание. Не будешь же докладывать командиру, когда тот спиной к тебе стоит.

Лейтенант обернулся, и я, признаться, оторопел. Страшным было его лицо, обезображенное следами ожогов, — узкие лиловые губы, безресничные веки.

Кое-как, запинаясь, доложил о прибытии отделения саперов.

— Что, не ожидал увидеть такого красавца, — невесело усмехнулся Трофимов. — Хорошо разукрасило, — и провел рукой по своему изуродованному лицу. — Но могло и тебя, если б в горящем танке побывал… Не отводи глаза, сапер, злее будешь. Нам с тобой не целоваться, а воевать… Ну ладно, — оборвал он себя, — давай о деле. Обкумекаем все как следует…

Туман начал рассеиваться, видимость увеличивалась с каждой минутой.

Восемь утра. Девять…

Над нашими головами со свистом и воем понеслись огненные стрелы реактивных снарядов, выпущенных «катюшами». Началось!

После «катюш» замолотила артиллерия тяжелых калибров. Отдельных выстрелов не различить. Все слилось в невообразимый оглушительный гул и грохот.

Впереди сплошная стена разрывов. Казалось, небо слилось с землей, рушились горы. Со стороны и то смотреть страшно. Живого места не должно было остаться в полосе прорыва. И, как потом мы увидели, действительно не осталось.

Гитлеровцы пытались огрызаться, да куда им против многих сотен стволов!

Едва дальнобойки перенесли свой губительный огонь в глубину, как волна за волной ринулись бомбардировщики и штурмовики.

«В сорок первом нам такую бы силу, — с горечью думал я. — Эх, если бы в сорок первом…»

Мое отделение молча сидело вокруг чуть тлеющего костерка. Молчал даже неугомонный Вася Шмаков.

Подхожу, спрашиваю:

— Как настроение, ребята?

— Полный порядочек, товарищ сержант, — за всех ответил Кравчук.

— Ну раз так, шагом марш за мной! Потому что после авиации наш черед.

Вот и танк лейтенанта Трофимова. По всему видать, побывал он в переделках. Вмятины, заструги, царапины…

— М-да-а… — покачал головой Шмаков. — Всю жизнь мечтал о таком фаэтоне. — И чуть слышно себе под нос: — Чтобы да, то нет, как говорят в Одессе.

— Не шурши, Васька! — поморщился Иванов. — Ну хоть немного серьезности. Не на прогулку собрались.

Шипя и рассыпая искры, взвились красные ракеты — сигнал атаки.

По машинам!

Взревели дизели. Из выхлопных труб вырвались багровые языки пламени.

Тридцатьчетверка, лязгнув гусеницами, тронулась с места. За ней, соблюдая дистанцию, остальные машины.

Я сидел позади башни плечом к плечу со своими товарищами. Здесь были Коля Иванов, Петя Кравчук, Вася Шмаков, Жакен Алимбаев…

«Дорогие мои! Честно и добросовестно выполняете вы солдатский свой долг. Нет среди вас нерадивых, таких, чтобы к военной службе, как говорится, боком стояли…»

Так или примерно так думал я в ту минуту, рассматривая, что вокруг творится.

Пушкари и летчики здорово разметали немецкие укрепления. Куда ни глянешь, все исковеркано, смято, покорежено. На месте дотов железобетонные глыбы с торчащими металлическими прутьями. Размочаленные бревна разбитых блиндажей. Разбросанные взрывами снаряды, минометные лотки, гранаты… И воронки, воронки вокруг на обугленной, еще дымящейся земле.

В три ряда встали на нашем пути метровые двутавровые балки в бетонных основаниях — «зубы дракона».

Прямые попадания проделали бреши в надолбах, перепахали противотанковый ров перед ними. И все же требовалось подорвать, оттащить в стороны остатки «зубов дракона». Иначе танкам не пройти.

Едва сунулись, неподалеку ухнула мина. За ней со зловещим свистом другая… Повеяло запахом горелой земли, терпким пороховым дымом.

На войне как на войне, без риска не обойтись, но что там ни говори, а с навесным минометным огнем шутки плохие.

— Ложись! — скомандовал я.

Наверное, лейтенант Трофимов увидел всю эту картину, потому что отвернул башню и раз-другой саданул из пушки. Не знаю, угадал ли он адрес немецкого минометчика, только вдруг стало тихо.

Мы уже обрадовались, что сможем быстро выполнить задание, а тут снова ухнуло. Угрожающе просвистели осколки.

Засекли! Бьют, очень похоже, не вслепую. Огонь корректирует наблюдатель. Того и гляди накроют.

Наш брат сапер привык работать в любых положениях, но попробуй тащить, ползая по-пластунски, тяжеленные балки с намертво приставшим к ним бетоном. На это кто знает сколько времени угробишь…

Что делать?

Может, послать двух-трех ребят отыскать и ликвидировать этот проклятый минометный расчет?

Я не успел придумать ничего больше, как Алимбаев что-то крикнул, я не разобрал что, вскочил на ноги. И похолодел. Алимбаев, дяденька — достань воробушка, так прозвал его Шмаков за высокий рост, убегал с поля боя! Убегал как жалкий трус, бросив своих товарищей, бросив оружие.

— Стой! — закричал я изо всех сил. — Стой! Назад! Но Алимбаев уже был далеко и скрылся за танками. Меня трясло от ярости. Предатель, подлый предатель, иначе не назовешь. А я-то считал его хорошим комсомольцем, примерным солдатом. Участник боев за Витебск и Шауляй. Пришел к нам из госпиталя. Скромный, исполнительный… И вот, пожалуйста, отколол но-, мер. Позор на весь полк! Нет Алимбаеву прощения и оправдания. Он ответит по всей строгости военного времени.

К злости на Алимбаева примешивалось недовольство собой. Хорош командир: чуть припекло, и бойцы разбегаются!

И в эту минуту… Нет, я глазам своим не поверил — Алимбаев! Точно, он!

Меня будто живой водой вспрыснули, когда увидел его. Ага, заговорила совесть! Опомнился наконец!

Тем временем Алимбаев примчался к нам и швырнул одну за другой две дымовые шашки. Вот, оказывается, зачем он бегал к танкистам, что раздобыл у них!

Дымовая завеса укрыла нас от врага. За несколько минут дорога была расчищена, и тридцатьчетверки ринулись вперед.

И еще в тот день отличился Алимбаев: вместе с Кравчуком фугас на развилке шоссе обезвредил. Все как есть доложил я капитану Очеретяному, чтобы наградили парня. Заслужил, что и говорить!

Только не успел Алимбаев получить награду — погиб при воздушном налете. Выросла еще одна солдатская могила. Ох и много рассеяно их на трудных дорогах войны! Ох и много…

ВОТ ОНА, ГЕРМАНИЯ!