…В борьбе за советскую лингвистику: Очерк – Антология

Московско-тартуская семиотическая школа. История. Воспоминания. Размышления

(печатается по изданию: Московско-тартуская семиотическая школа. История. Воспоминания. Размышления / Сост. и ред. С.Ю. Неклюдова. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. С. 7 – 8).

В августе 1964 г. человек тридцать ученых из Москвы и Тарту, прежде всего – лингвистов и литературоведов (преимущественно молодых), по инициативе Ю.М. Лотмана собрались на спортивной базе Тартуского государственного университета Кяэрику для обсуждения некоторых теоретико-методологических проблем гуманитарной науки. Их объединяла общность научных убеждений и идеологических ценностей, стремление к обретению единых операционалистических приемов и категориального аппарата. Эта десятидневная встреча получила название Летней школы по вторичным моделирующим системам.

Данное событие имело свою предысторию – как ближайшую, так и более отдаленную. Однако, если устанавливать хронологические рамки того явления в отечественной интеллектуальной жизни, которое впоследствии получило название Московско-Тартуской (или Тартуско-Московской) школы, временем его возникновения уместно считать именно август 64-го. К этому следует добавить, что кроме тартуских и московских ученых, постоянными участниками Летних школ (и шире – Московско-Тартуской школы вообще) были исследователи из Ленинграда, Риги и других городов.

Основными центрами структурно-семиотических исследований в СССР на протяжении всего периода существования данного направления были Сектор структурной типологии славянских языков Института славяноведения (позднее – Отдел типологии славянских и балканских языков Института славяноведения и балканистики) АН СССР в Москве и Кафедра русской литературы Тартуского государственного университета в Эстонии, причем научная деятельность обоих центров далеко не исчерпывается интересующей нас тематикой.

В течение десяти лет было проведено пять Летних школ – в 1964, 1966, 1968, 1970, 1974 гг. (последняя официально называлась Всесоюзным симпозиумом по вторичным моделирующим системам). Правда, вне этого временного периода состоялась еще одна Школа (1986 г.), но она относилась уже к другой эпохе, имела иной идеологический и научный контекст. Вероятно, для постоянных участников она осталась чем-то вроде юбилейной «встречи ветеранов» и одновременно прощанием с прошлым; показательно, что в своих последующих статьях и эссе, посвященных данной теме, они о ней почти не вспоминают.

С 1964 г. в рамках Ученых записок ТГУ издавались «Труды по знаковым системам», которые можно считать печатным органом Московско-Тартуской школы. Всего выпущено 25 томов этой серии (последний – в 1992 г.); публиковались и сопутствовавшие конференциям сборники материалов.

Описанное событие имело и далеко идущие последствия. Пожалуй, в советской гуманитаристике второй половины века не было ничего, сравнимого с Московско-Тартуской школой – если говорить о впечатлении, произведенном ею на научную жизнь. Речь, конечно, прежде всего, идет об отечественной традиции, причем подобный интерес распространялся далеко за пределы обеих столиц, подчас достигая, несмотря на мизерные тиражи, и весьма отдаленных провинций. Можно предположить, что сформулированный в рамках школы структурно-семиотический подход к гуманитарному знанию во многом определил направленность и характер нашего научного развития последующих десятилетий.

Однако труды Московско-Тартуской школы привлекли к себе внимание и зарубежной науки, получив некоторый международный резонанс. Десятки ее работ были переведены на английский, французский, немецкий, итальянский, испанский и другие языки; о Московско-Тартуской школе написано множество трудов, хотя, конечно, масштаб ее реального влияния на гуманитарные дисциплины в Европе и Америке не надо преувеличивать.

В 1989 г. в «Венском славистическом альманахе» вышла статья Б.М. Гаспарова «Тартуская школа 1960-х годов как семиотический феномен». Предложенная интерпретация вызвала острое несогласие его бывших коллег по Московско-Тартуской школе, что повлекло за собой со стороны участников Летних школ целую серию полемических статей – «ответов» и просто воспоминаний.

Можно сказать, что научное направление, завершившись и оглядев себя с позиции уже достаточного временного отдаления, вступило в период авторефлексии. Однако можно также предположить, что к настоящему времени и эта фаза развития миновала. Московско-Тартуская школа должна занять свое место в истории отечественной науки в качестве одного из ее эпизодов, о котором судить будут объективно и бесстрастно – как о факте все более и более отдаляющегося прошлого.

Это, конечно, не значит, что наследие школы остается во вчерашнем дне, полностью утрачивая актуальность. Просто используемые ею (и в значительной степени разработанные в ее рамках) структурно-семиотические парадигмы и аналитические приемы (во всяком случае те, которые доказали свою эффективность) перестают осознаваться как специфические лишь для узкого круга исследователей Московско-Тартуской школы и активно отторгаться научными кругами, не разделяющими ее идеологии. Практически они становятся неопознаваемым по принадлежности «общим достоянием», входят в плотно утрамбованную почву гуманитарного знания, поверх которой (и отчасти из материала которой) формируется следующий слой. По времени это почти совпадает с появлением в мировой науке пост-структуралистских концепций, принимаемых, хотя и в разной степени, многими участниками Летних школ.