Милиция плачет

Митя пел — всегда и везде. В караульном отделении между вахтами, уничижительно зыркая на тех, кто решался ему подпевать. По дороге в столовую и обратно, пел у вечного огня с автоматом ППШ на груди, пел в строю почётного караула, печатая строевой шаг по мокрым от дождя плитам с прилипшими жёлтыми листьями. Замолкал только на минуту памяти, замирая вместе со всеми под звуки реквиема и проникновенные стихи Роберта Рождественского: «Люди! Покуда сердца стучатся, — помните, какою ценой завоевано счастье, — пожалуйста, помните!.. Мечту пронесите через года и жизнью наполните! Но о тех, кто уже не придет никогда, — заклинаю, — помните!»

Так в нашей с Питом бит-группе появился третий участник, а через несколько дней, зайдя ко мне в гости домой Димой, он на долгие годы вышел, с лёгкой руки моей бабушки, Митей.

Бабушка жарила пирожки с мясом и угостила тогда ещё Диму, который, в отличие от меня, не был избалован подобными изысками. Он с жаром набросился на угощение, ни на секунду не переставая нахваливать то бабушку, то пирожки, то её внука, то всех сразу. Растроганная бабуля подкладывала ему только что выловленные из раскаленного масла маленькие шипящие с тонкой хрустящей корочкой пирожочки, приговаривая:

— Кушай, Митенька, кушай, ты такой худенький.

Второе мая продолжалось. Подключив и настроив под пианино гитары, репетицию мы начали с тщательной отработки песни на районный конкурс. Аппаратура возмущалась, показывая всеми своими направленными потоками электронов, что сегодня праздник и нужно отдыхать. Фонила, хрипела, глохла, отключала гитары и микрофоны. Ну как объяснить этим бедным, глупым, отрицательно заряженным элементарным частицам, что мы не работаем? Это у нас такая форма блаженного отдыха — подкрутить ручку громкости до отказа и рвануть по струнам под оглушительный грохот барабанов. Но не сейчас. До этого желанного момента ещё предстоит кропотливая распевка конкурсной песней. До смотра самодеятельности, приуроченного ко Дню Победы, оставалось меньше недели, даже не к одному смотру, а к двум. От школы мы должны выступать в Жовтневом районе, а от музучилища — в Центральном. Пит, молодец, договорился: мы им выступление под флагом музыкального училища, а они нам — помещение для репетиций и аппаратуру. Нас особо не волновало, почему училище на конкурс не выставляет своих музыкально грамотных студентов, наивно полагая, что наша группа лучше всех. Думаю, ответ на поверхности — они попросту оберегали своих молодых дарований, дабы ненормативными звуками электроинструментов не осквернять и не испортить слух будущих исполнителей и создателей музыкальной классики.

Песня у нас была патриотической, такой, как требовали условия конкурса. Музыка Пита, слова мои, Митина аранжировка. В четырех куплетах было всё, что доктор прописал: и любовь, и война, и разлука, и победа. Конец, правда, был печальный, но финальное разноголосие на форте вышибало слезу, гарантируя нам невиданный успех. Это была наша первая песня, которая красноречиво доказывала, что мы ничем не хуже «Beatles» и по их примеру вскоре откажемся от чужих песен и будем исполнять только свои талантливые и гениальные. Вторая гениальная песня у нас, правда, никак не рождалась, и мы довольствовались тем, что с нескрываемым удовольствием пели песни наших потенциальных конкурентов, а пока кинетических кумиров «Beatles» и «Rolling Stones».

Репетиция подходила к концу. Обязательную конкурсную песню сменил десерт, привезённый Митей вместе с гитарой из Бобруйска, — свежая композиция малоизвестной голландской группы «Shocking blue». Песня называлась «Венера». Вместе с убойной, заводной мелодией он привёз фирменную гармонию, фирменный бас и английский текст, аккуратно переписанный русскими буквами.

Короткое вступление на ритм-гитаре, глиссандо баса — и понеслось… Все ручки гитар и усилителей выведены до максимума. Пит, чтобы было громче, открыл крышку пианино и снял переднюю панель. Кела вспотел, неистово избивая натянутую кожу барабанов и латунные тарелки. Вся репетиционная комната заполнилась мечущимися волнами битовых звуков. Мы в каком-то неземном экстазе, счастливо улыбаясь друг другу, с упоением вели свои партии, купались в звуках мелодии. Осознание того, что каждая нота, взлетевшая под потолок, — это наш рукотворный плод, вдохновляло ещё больше. Мы ощущали себя настоящими музыкантами — одной командой талантливых исполнителей. Возбужденный успехом Пит, бросил клавиши и стремительно открыл настежь окно, выходящее на консерваторию, прокричав сквозь шквал электогитарных звуков:

— Пусть они тоже послушают настоящую музыку.

Не останавливаясь, подряд два раза с начала и до конца мы воодушевленно сыграли зажигательную мелодию «Венеры», с импровизацией в проигрыше и долгими хоровыми а-а-а-а, каждый раз неистово до хрипоты выкрикивая в припеве непонятное сакраментальное слово «шизгара».

Кода была резкой, в тишине комнаты ещё витали замирающие звуки песни. Оглушенные, счастливые и очень собой довольные мы отключил аппаратуру.

— Ну, как эстафета? — спросил меня Пит, закрывая крышку пианино «Украина».

— Какая эстафета? — не понял я. — А, эстафета. Нормально, добежал, Митя видел.