Милиция плачет

— Вот дебил… Бля-я-я-я… — то ли про него, но в большей мере про себя, вырвалось вслух.

Непроизвольно вылетевшее, тягучее и неприличное «Бля-я-я-я…», в полной мере относилось и к ёлке, которую я ещё раз внимательно и критически осмотрел. Окинул я этот хвойный кактус свежим, по-новому здравым, не суетливым, взглядом и понял: меня надули, причём самым тупым, бессовестным образом. Очевидным было ещё и то, что этой «красавице» не суждено быть украшением праздника.

«Сам виноват, — ругал я себя, — заплати пять рублей, выбери ёлку на свету, осмотри, рассмотри, разгляди, да всё что угодно делай, укуси и потряси, в конце концов, но купи нормальную. Сэкономил, ничего не скажешь. «Скупой платит дважды». Сколько раз Мосик повторял».

Я уже посматривал по сторонам, надеясь найти место, куда её выбросить, но тут ко мне пошел мужчина и спросил:

— Почем ёлка?

— Пять, чтоб отдать, — не моргнув глазом, ответил я.

Мужчина, наклонив голову на бок, с подозрением взглянул на неё ещё раз.

— Подумаю, — пробурчал он и боком попятился, не отрывая взгляда от ощетинившихся веток.

— Я уступлю… — крикнул ему вдогонку.

Он лишь кивнул головой и удалился рассматривать других представителей ёлочных питомников, в ряду которых по неосторожности оказался и я со своим чудовищем.

— Сколько? — услышал я вопрос, и, не оборачиваясь, ответил:

— Прошу пять.

— А отдать?

— Тоже пять, — весело ответил я и повернулся к молодой паре, робко приценивающейся к ёлке.

Серьезный вид, с каким они изучали моего уродца, меня окончательно развеселил:

— Утром продавал по десять. Одна осталась, поэтому и прошу, и отдаю по одной цене — всего пять рублей. Даром, — всё больше вживаясь в образ прожженного спекулянта, доверительно поведал я им.

В двух парах устремленных на меня глаз я увидел растерянность и готовность купить моего колючего монстра. Они переглянулись, парень уже полез было в карман за деньгами, и тут мне стало их жалко. Купят, испортят себе праздник.

— Извините, ребята, не продается, сам купил, — улыбнулся я и добавил, — неудачная шутка.

— Так вы не продаете? — робко переспросила девушка.

— Это моя ёлка, — повторил с нажимом на «моя».

Ребята, так ничего и не поняв, пошли дальше вдоль ряда продавцов.

Подъехали рыжие «Жигули», тройка. Из открытого водительского окна высунулась голова в мохнатой лисьей шапке:

— Сколько хочешь?

— Пять.

— Даю четыре.

— А если бы я сказал шесть, давали бы пять?

— Ну.

— Тогда шесть.

Голова рассмеялась и исчезла, машина тронулась.

«Что ж он уехал, я бы за трёшку отдал и не мучился», — разочарованно подумал я.

Желание играть в торговца ёлками улетучилось, отдам её первому, кто подойдет, решил я, критически осматривая своего колючего мучителя. А нет, так выброшу и куплю новую.

Подошли мужчина с женщиной:

— Продаете?

— Могу продать, если попросите.

— Сколько?

— Три и забирайте.

Мужчина взглянул на женщину и спросил:

— Берем?

Она кивнула головой и ответила:

— Бери, а я схожу в мясной, потом приду и подпишу протокол.

Её последнее, тихое, ключевое слово я-то услышал, но пропустил его мимо мозгов.

Мужчина достал три рубля и протянул их мне. Моя ёлка вызвала интерес: её обступили новые, внезапно подошедшие покупатели, заслоняя собой чахлое солнце.

— Не продается, — сказал я зевакам, протянув руку за трёшкой.

Как только я взял три рубля, мужчина с видом факира, извлек красную книжечку с золотым гербом СССР на обложке и, помахав в раскрытом виде перед моим носом, сказал:

— Пройдемте, гражданин.

Любопытные покупатели, которым я только что говорил, что ёлка не продается, резво, с каким-то непонятным мне удовольствием, схватили меня за руки и повели. Вели долго, через весь Новый рынок. Один внештатный сотрудник, он же тихарь — с одной стороны, второй — с другой, кто-то ещё топтался сзади, а между ними я, собственной персоной, — ёлка в одной руке, три рубля в другой.

— Вон, смотри, спекулянта поймали, — услышал я сквозь тяжёлый звон в ушах, не покидавший меня с момента, как увидел милицейские корочки.

Я шёл, ничего не видя перед собой, не чувствуя ног. Ощущение нереальности было основным, заполняющим сознание. Ситуация не умещалась в рамки разумного, не поспевала за скоротечным, контрастным перерождением бабочки в гусеницу. Перерождением из надуманного весёлого, жизнерадостного, лихого театрального образа доброжелательного продавца ёлки в затравленно шагающего под конвоем в милицию спекулянта. Возникла иллюзия сна, причем сна недавнего, свежего, резонирующего с искаженной реальностью, с еле уловимой, летучей подсказкой в подсознании о том, что со мной это уже было. Меня уже точно так же вели, взяв под руки, в милицию. Совсем недавно, вчера или позавчера — во сне. Так же пересохло во рту, такие же суматошные мысли и так же было невыносимо безысходно.

Нужно только проснуться, открыть глаза, и этот старый сон прервется, испарится, уступая место следующим короткометражным сериям мимолетных впечатлений. Я инстинктивно ещё шире открыл глаза, отгоняя наваждение, но ничего не менялось. Я по-прежнему плёлся с ёлкой и тремя злосчастными рублями в отделение милиции.

Какая-то малосильная мыслишка, пытаясь пробить ступор, охвативший меня, слабо промелькнула, отскочила от тупого мозга и потерялась. Изловить, удержать и понять её показалось мне очень важным, но она не давалась, выскальзывая, всё более удалялась, унося с собой какое-то очень важное сообщение. Информацию, способную прекратить этот кошмар, подсказать, как мне, уже не раз и не два переживавшему подобную ситуацию, нужно из неё выпутываться.

Маразм какой-то. Со мной такого не было никогда. Это бесовщина. Это продолжение ночных бессонных воспоминаний в плацкартном вагоне Харьков — Одесса. Бумеранг впечатлений. Кривая ухмылка ничего не прощающей судьбы:

— Ты испытывал облегчение, когда не тебя, а Митю задержали за фарцовку? Теперь сам почувствуй, испытай на собственной шкуре. Последствия только иные. Для девятиклассника одни, для пятикурсника, ой, совсем другие.

Последствия — вот что пугало более всего. Ускользающая мысль замерла и оказалась конкретным руководством к действию — надо бежать. Надо бросить ёлку, вырваться и бежать. Поздно…

Одноэтажный домик с вывеской «Милиция» я проходил сотни раз и никогда как законопослушный гражданин не обращал на него внимания. Теперь же, поднявшись на несколько ступеней, меня туда завели и, отпустив руки, подтолкнули к открытой двери одного из помещений. В небольшой комнате стоял письменный стол, ряд стульев вдоль решетчатого окна, выходящего на серую стенку, большой сейф в дальнем углу и трехногая вешалка возле двери. Вслед за мной вошел мужчина-покупатель злополучной ёлки и один из его помощников.

У покупателя под чёрным гражданским пальто был милицейский китель с лейтенантскими погонами. Я посмотрел на брюки — они были форменные, с лампасами. И это меня прибило ещё больше, доказывая, что уже однажды произнесенное слово «дебил», как никогда точно, нашло своего адресата.

— Это недоразумение, — начал я быстро оправдываться, просительно прижимая к груди шапку, пока лейтенант проходил мимо меня к столу. — Понимаете, я купил эту ёлку десять минут тому назад за три рубля под навесом. Там было темно. Вынес на свет, увидел, что она старая, вот смотрите — вся сыпется. Что делать? Решил выбросить. Тут вы подходите, спрашиваете: «Сколько?», я и говорю: «Три рубля». Вот они.

— Деньги забери у него, — распорядился лейтенант, обращаясь к своему помощнику.

— Да я сам отдам, — опередил я «тихаря» и положил три рубля на край стола.

— Документы есть? — спросил лейтенант, снимая колпачок авторучки и разглаживая лежащий перед ним чистый лист бумаги.

— Нет, — уверенно покачал я головой, — поймите, это недоразумение…

— Фамилия, имя, отчество, — прервал милиционер.

Я назвался и тут же пожалел… Надо было представиться вымышленной фамилией, у меня всё равно нет с собой ни студенческого, ни паспорта. От своего очередного промаха мне стало ещё противнее и горше.

— Работам, учимся?

— Учусь, студент, пятый курс, — почему-то думая, что это растрогает, добавил я.

— Учился, — назидательно поправил меня лейтенант, — напишем сопроводиловку в институт, за спекуляцию выпрут из комсомола и автоматом из института.

— Так я же не спекулировал, — с жаром бросился доказывать я, — поймите, я купил за три рубля и продал за три рубля, спекулянты на перепродаже зарабатывают, а я нет. Ну, посмотрите на меня, разве я похож на спекулянта?

"Спекулянт ёлками" на Дерибасовской. 1976 год. А.Шишов

Вот это было лишним. Конечно, никто на базаре не спекулировал ёлками в рыжей ондатровой шапке, коротенькой тёмно-коричневой югославской дублёночке, исландском шерстяном шарфе, американских джинсах, итальянских кожаных полусапожках и в японских часах «Orient», которые я тщательно скрывал, натягивая рукав толстого модного полосатого свитера.

И на студента, живущего на стипендию, я тоже был не похож. Не вдаваясь в детали, я всегда мог объяснить свой благополучный вид заботой родителей, повышенной на пятом курсе стипендией и зарплатой по НИСу в лаборатории криомедицины. Только кому это интересно?

Если не для печати, то я всячески одобрял привитую моим родителям в Одессе народную мудрость — дети должны выглядеть не хуже других. Тем более им было с кем меня сравнивать. Это чтобы я был «не хуже других». Каждодневно перед глазами папы и мамы имелись живые примеры — моя сестра, одевающаяся в привезенные из-за границы вещи её плавающей на круизном лайнере «Шота Руставели» свекровью, а также муж сестры Алик — завзятый любитель импортных «прикидов», заграничных дисков и редких сигарет «Peter Stuyvesant». И раз меня не удалось убедить покинуть родное гнездо, чтобы облегчить жизнь родителям (как увещевал меня папин товарищ Семен — «ошибка авиаций»), и я не поступал в лётное училище на казённые хлеба, то приходится меня обеспечивать. И хуже того — потакать моей пагубной привычке добротно и модно одеваться, исподволь привитой моими ближайшими родственниками — старшей сестрой и, особенно, её мужем, модником до седых волос.

Был у меня ещё один источник доходов — халтуры для заочников. Курсовые работы по «Деталям машин» и «Теории машин и механизмов», задачки по той же «ТММ» и «Сопромату», но это не для милиции, заработок-то незаконный. Не так давно, между делом, халтурка подвалила по «Деталям машин» — четыре ватманских листа, это двадцать четвёртый формат, по двадцать пять рублей, плюс записка рубль лист. Итого, за одну неделю месячная зарплата инженера. Не хило. Скажете легко? А попробуй эвольвенты по точкам построить, план скоростей, план ускорений, зубчатое зацепление прорисовать, редуктор рассчитать и вычертить? Кто-то гуляет, кто-то собирает диски, книги или марки, а я люблю модно одеваться. Погулять, конечно, тоже люблю, грешен. Коллекционирование, в привычном понимании этого слова мне также не чуждо. Не считая забытого детского увлечения красочными марками, у меня есть абсолютно бесплатное хобби — обклеивание раздвижной плоской двери в туалет коробочками и пачками от различных табачных изделий, пока только изнутри.