Лион Измайлов

Опасное сходство

Так уж получилось, что к 30 годам Володя Синичкин стал очень похож на популярного артиста кино Леонида Куравлева. То есть похож он был и раньше, но к 30 годам стал очень похож. И с этим были связаны все несчастья Володи Синичкина.

Раньше, когда Володя только стал походить на популярного актера, это ему нравилось, и артист Леонид Куравлев Володе нравился. Володя даже специально ходил на фильмы с участием Куравлева и гордился, что человек, похожий на него, Володю, так хорошо делает свое дело, Володе вообще нравились люди, которые хорошо делают свое дело. Возможно, потому, что Володя сам делал свое дело хорошо или даже отлично.

Так вот, нравился ему Куравлев вначале. Случалось даже, что после сеанса люди подходили к Володе, просили у него автограф, как у Куравлева, и Володя подробно объяснял, что он не киноартист, а если люди не верили и продолжали настаивать, он вынимал паспорт и показывал фамилию — Синичкин. Конечно, можно было не объяснять долго, а просто расписаться, и все, но Володя этого делать не хотел, так как был от природы человеком скромным. Так у него получилось, может, это у него было наследственное, может, приобретенное в процессе воспитания, а может, вообще какое-нибудь космическое, но вот был он скромным и потому долго объяснял, что он не Куравлев.

Большинство людей, увидев в паспорте фамилию Синичкин, верили и отходили навсегда, но часть любителей автографов настаивала на том, что Синичкин и есть Куравлев, только специально, чтобы не приставали, взял себе псевдоним Синичкин, который и прописал в паспорте. И в связи с этим объяснением любители требовали, чтобы Куравлев, то есть Синичкин, все равно непременно поставил свой автограф на открытке.

Синичкину, честно говоря, хотелось в эти моменты поставить автографы на физиономиях этих людей, но так уж получилось, что он, Синичкин, был не только скромный, но и добрый. И бить человека по лицу не мог с детства. То есть сил-то у него хватало, но совесть не позволяла ему этого делать. Но позволяла ставить свою фамилию на клочках бумаги, открытках с цветочками и фотографиях. Он ведь ставил свою подпись, потому что совесть его ни в чем не упрекала.

Иногда он думал, зачем нужны этим людям автографы. Что за польза от них, что за удовольствие. Может быть, эти люди потом показывают подпись Куравлева своим друзьям и говорят: «Вот, я со знаменитым артистом разговаривал, руку ему жал». Ну и что, разговаривал, руку жал. Что от этого произошло. Разве лучше стал человек от рукопожатия, а может, клочок бумаги с несколькими буквами дает какие-то привилегии?

Нет, вероятнее всего, автограф дает теплоту воспоминания о разговоре с человеком, которого все любят.

Предполагал еще Володя, что могут быть коллекционеры. У тех свои странности. Они могут собирать спичечные коробки или даже трамвайные билетики. Эта особенность, если она не связана с обогатительством, то обязательно с чувством превосходства — у меня есть то, чего нет у других.

А иногда у Володи вдруг всплывала иная мысль: вот подписываюсь я «В. Синичкин», а человек, получивший автограф, сверху дописывает: «Я должен предъявителю сего 500 рублей», — число и точная подпись. При этой мысли Синичкина обдавала горячая волна ужаса. Потому что сумма эта — пятьсот рублей — была для Синичкина большой, хотя по его работе она таковой казаться ему и не должна была бы. Но дело в том, что Володя Синичкин был еще человеком стеснительным, и работа его, считающаяся доходной, больших доходов ему все же не приносила, а все потому, что Володя взятки брать стеснялся. Вот такой он был странный человек. Другой бы уже на собственной машине ездил, а он в отпуск на поезде собрался.

В принципе, с этого и начинать надо было. С того, что Володя Синичкин собрался в отпуск на юг. Взял билеты на поезд и пришел на перрон со своей мамой, которая пришла его провожать. Но хотелось как-то побольше рассказать о характере Володи, вот я с этого начал, потому что потом возможности может не быть. И самое главное, хотелось как следует сказать о похожести В. Синичкина на Л. Куравлева. И о том, что ничего хорошего эта похожесть В. Си-ничкину не приносила и в будущем не предвещала. То есть, будь он другим человеком, он бы под это дело такое мог накрутить.

А что? Выдавал бы себя за знаменитого актера, ходил бы бесплатно в кино, брал бы билеты куда угодно без очереди. Или, допустим, знакомился с красивыми девушками на улице, а затем, благодаря своей популярности, пользовался бы у них успехом, не говоря уже о более крупных выгодах.

Но ничего этого Володя делать не мог по причине своей честности, порядочности, скромности и других качеств, так казалось бы устаревших в наш быстротекущий бурный и эгоистический век. Но это только казалось. Потому что, как узнал В. Синичкин, изучая биографию своего двойника, сам Л. Куравлев, по отзывам современников, тоже был наделен этими качествами и свою популярность в корыстных целях не использовал. Это в какой-то степени примиряло В. Синичкина с Л. Куравлевым, но не полностью, потому что популярность этого артиста росла, а вместе с нею росли и неприятности В. Синичкина. То есть ему, Синичкину, просто уже не давали прохода на улице. Люди хлопали его по плечам, заговаривали, обсуждали с ним сильные и слабые стороны сыгранных им ролей, приглашали выпить, обижались, когда он отказывался, и даже иной раз обижали его самого, говоря такие слова, как «зазнался», «от народа отрываешься» или «смотри, Ленька, дофикстулишься».

А вскоре дошло дело до того, что не только незнакомые, но и хорошо знакомые люди стали называть его просто Куравлевым. Так и говорили на работе: «У Куравлева спроси». Или, допустим, говорят, говорят, да вдруг и выскажутся: «А Куравлеву все одно, что в лоб, что по лбу». Или клиентки Синичкина, перезваниваясь между собой, говорили: «Встретимся у Куравля в три часа дня».

Вы, конечно, уже догадались, кем работает наш многострадальный В. Синичкин. Работает он и по сей день дамским парикмахером. При этой хитроумной и близкой к человеческим слабостям профессии остается он вполне приличным человеком. Никаких чаевых он не берет, то есть, конечно, в ящике его полно всяких шоколадок, сигарет, зажигалок, брелоков и прочей дряни, от которой отвертеться невозможно, но Синичкину это все ни к чему, ибо он не курит, шоколад не ест, а брелок ему подарила мама, так что другого ему и не надо. А всю эту ерунду Синичкин опять раздаривает своим клиенткам, так что получается у него в ящике вроде бы обменный фонд. Вот и выходит, что он, Синичкин, еще и не жадный. То есть какой-то идеализированный Синичкин. И честный, и благородный, и скромный, и нежадный, и нетщеславный. Такой человек обязательно должен иметь какой-то крупный недостаток. И этот недостаток у Синичкина есть, он, Синичкин, очень любит работать. Он так делает прически, будто в последний раз в жизни. Естественно, человек с такими данными должен быть несчастен. Так и есть. От него, от Синичкина, сбежала жена. Не то чтобы ушла или уехала, нет, именно сбежала. И заметьте, по какой-то смехотворной причине — от ревности. Кого она ревновала? Синичкина. Человека, который не то что женщину, муху пальцем не тронет. Но не забывайте, кем работает Синичкин. Он работает дамским парикмахером — это раз. Второе — он похож на знаменитого артиста. И третье — он не так уж плох, этот Синичкин.

Все это, вместе взятое, вполне может довести до крайности ревнивую женщину. И если бы он, Синичкин, действительно с кем-нибудь интрижку завел, жена бы узнала и клялась, что простит ему. Только бы узнать. Нет, ни на чем она его подловить не могла. Он ни с кем из своих клиенток не встречался. Это ее и доконало. Доведенная его честностью до отчаяния, она бросила его и сбежала. С кем? Как вы думаете? Вот я вам скажу, судьба все-таки преподносит людям сюрпризы. Она ревновала дамского мастера и вышла замуж за врача-гинеколога. Вот у нее теперь жизнь!

Однако не будем отклоняться от темы. Был, получается, наш Синичкин несчастен и угнетен, с одной стороны, побегом жены, а с другой стороны — своей схожестью с артистом Куравлевым. Иногда даже думалось ему, что это предел, что нет на земле другого такого несчастного человека. Однако убедился вскоре, что это не так.

Однажды был он в Доме литераторов, куда пришел по одному из билетов, присылаемых ему регулярно женой одного известного писателя. Сам писатель на разные мероприятия не ходил, а жену пропускали и так без билетов.

Сидел он в кафе, ожидая начала вечера, как вдруг кинулся к нему человек и закричал:

— Валька, Валька!

Увидя недоуменный взгляд, запричитал человек еще громче:

— Ты что, придурок, не узнаешь меня?

— Я не Валька, — обиженно сказал Синичкин, — я Владимир.

— Да брось ты, Вальк, хватит выеживаться, тебя только с Куравлевым спутать можно.

И тут понял Синичкин, что не один он такой — есть и другие люди, похожие на Л. Куравлева. И есть люди, похожие на Смоктуновского, на Магомаева, на Лещенко. И среди них есть те, которые прекрасно себя чувствуют, а есть и другие, такие, как Синичкин. Так что дело не в похожести, а в характере. Это его несколько успокоило. И таким вот, уже привыкшим к своим недостаткам, он, Владимир Синичкин, и явился на Курский вокзал в сопровождении своей мамы с целью сесть в поезд и приехать на юг в дом отдыха.

В купе, кроме Володи, был всего один пассажир. Мама рассказывала Володе, что она положила ему из съестного, и называла сына по имени, чтобы сосед по купе, глаз с Володи не сводивший, понял, что это никакой не Куравлев, а ее сын, Володя Синичкин.

Надо добавить, что для нее он был Володя, а для окружающих давно бы пора ему быть Владимиром Сергеевичем. Но, увы, никто его так не называл, а называли все Володей. Есть такие люди, с обликом которых никак не вяжется обращение по имени и отчеству. Простое открытое лицо, ясная улыбка, чистые глаза.

И вот уже расцеловались мать с сыном, и махала мама на прощание с платформы, и даже слезу пустить хотела, но вовремя вспомнила, что не на войну ведь, а в отпуск. Тронулся поезд, прибавили шагу провожающие, замелькали вагоны пригородных электричек, стали уменьшаться, а потом исчез совсем вокзал, обернулся Володя к соседу по купе, а у того уже стол накрыт.

На столе стояла уже открытая и початая бутылка коньяка, лежала ножками вверх вареная курица, а вокруг нее помидоры, огурцы, зеленый лук и в стороне сиротливо две бутылки минеральной воды, заготовленные предусмотрительным железнодорожным начальством.

— Прошу к столу, товарищ Леонид, — гостеприимно сказал сосед по купе, эдакий крепыш, еще до отпуска загоревший до середины лба, выше, видно, мешала кепка или скорее тюбетейка. Кепка такой резкой границы не дает.

— Прошу к столу, товарищ Леонид, — твердо повторил сосед, — чем богаты, тем и рады.

Ну что было делать бедному парикмахеру. Смотреть на все эти прелести и, глотая слюну, отказываться? Забиться в свой угол, читать фальшиво сосредоточенно книгу, а часа через два, совершенно изнемогая от голода, достать мамины котлетки и бутерброды с сырковой массой или же уйти в ресторан, напиться там, а затем прийти и устроить скандал, потому что надоело, надоело… Нет, конечно, нет. Надо принять приглашение, сесть, согласившись с тем, что ты актер, ну хотя бы на время обеда. А потом, потом… Но не такой человек Володя Синичкин. Не может он просто так согласиться и не может он просто так отказаться. И потому потупил глаза наш бедный парикмахер и сказал: