Пройти по Краю Мира

Легкость

Впервые мы с Кай Цзином предались запретной радости летней ночью, когда стояла яркая луна. Чтобы оказаться подальше от чужих глаз и ушей, мы проскользнули в темную кладовую в дальнем конце коридора. Я не ощущала ни стыда, ни вины. То, что между нами происходило, казалось чем-то безудержным и новым, как если бы я вдруг смогла плыть по небу или качаться на волнах. И если это было началом конца, я была к нему готова. Я была дочерью Драгоценной Тетушки, женщины, которая тоже не смогла сдержать свои желания, а потом родила меня. И как это могло быть плохим, если кожа на спине Кай Цзина была такой гладкой, такой теплой и ароматной? Как это могло убивать, если его губы так приятно касались шеи? Когда он расстегнул пуговицы на спине моей блузы и она упала на пол, я почувствовала, что моей репутации пришел конец, но была этому рада. Вся оставшаяся на мне одежда тоже полетела на пол, и с каждой упавшей вещью я чувствовала себя и легче, и тяжелей. Мы с ним превратились в две тени, черные и легкие, свивающиеся и изгибающиеся, нежные и неистовые, невесомые и не обращающие внимания на мир вокруг.

Это продолжалось до тех пор, пока я не открыла глаза и не увидела дюжину лиц, взирающих на нас.

Кай Цзин рассмеялся.

— Нет-нет, они не настоящие. — Он постучал по одной из фигур. Это были перекрашенные статуи адского театра, теперь обращенные в персонажей рождественского вертепа.

— Они похожи на публику в плохой опере, — сказала я. — Кажется, им не нравится.

Там была Богоматерь с разинутым в крике ртом, пастухи с рогами и Младенец Иисус с выпученными, как у лягушки, глазами. Кай Цзин повесил мою блузу на голову Марии, юбку — на Иосифа, а Иисусу достались трусики. Потом он разложил свою одежду на волхвах и развернул пастухов лицами к стене. Затем он увлек меня на устланный соломой пол, и мы снова превратились в тени.

Но то, что произошло дальше, не походило на поэму или на картину на четвертом уровне красоты. Мы не были похожи на стихии и не сливались в прекрасной гармонии, как небо сливается с густой листвой деревьев. Хотя чего-то вроде этого мы и ожидали. Только от соломенного пола мы стали чесаться, и от него сильно пахло мочой. Где-то недалеко заскреблась крыса, и Кай Цзин скатился с меня, нечаянно выкинув малютку Иисуса из яслей. Монстр с выпученными глазами свалился на пол рядом с нами и лежал там, словно плод нашей любви. Потом Кай Цзин встал и зажег спичку, пытаясь отыскать крысу. Взглянув на достоинства Кай Цзина при свете, я поняла, что он уже остыл, и заметила клещей, впившихся ему в бедро. Спустя мгновение он нашел троих на нижней части моей спины. Я вскочила и принялась приплясывать, стараясь их стряхнуть.

А потом у меня ушло много сил на то, чтобы не смеяться и не вскрикивать, когда он развернул меня и стал прижигать моих клещей кончиком спички.

Когда я сняла блузу с головы Марии, мне показалось, что она обрадовалась моему неизвестно откуда появившемуся чувству стыда: мы ведь так и не смогли утолить свои желания.

Мы быстро оделись, слишком смущаясь, чтобы разговаривать. Провожая меня до моей комнаты, он не сказал мне ни слова, но у самых дверей произнес:

— Прости меня. Я должен был управлять своими чувствами.

У меня разрывалось сердце. Мне не нужны были его извинения или сожаления. Но потом я услышала, как он добавил:

— Надо было дождаться свадьбы.

Я тихо вскрикнула и расплакалась, а он обнял меня и стал шептать обещания, что мы будем любить друг друга десять тысяч жизней, я тоже поклялась ему, но тут на нас громко шикнули. Даже после того, как мы замолчали, Сестра Юй, чья комната была рядом с моей, не переставала бурчать:

— Совсем ни о ком не думают. Хуже петухов…

На следующее утро я чувствовала себя другим человеком, счастливым и взволнованным. Сестра Юй как-то сказала, что, встречая на улице девушек, можно легко определить, кто из них работает проститутками, потому что у них глаза как у куриц. Вот только что она имела в виду, я не знаю. Может, у них глаза становятся красными? Или маленькими? Смогут ли другие по моим глазам понять, что я прикоснулась к новому, сокровенному знанию?

Придя в столовую на завтрак, я увидела, что почти все работники приюта уже были там и стояли кружком, о чем-то взволнованно переговариваясь. Пока я шла к ним, мне казалось, что учителя провожают меня потрясенными и грустными взглядами. Потом и Кай Цзин покачал головой.

— Плохие новости, — сказал он, и у меня вся кровь отхлынула от ног. Даже если бы я захотела убежать, мне не хватило бы на это сил. Меня теперь выгонят? Отец Кай Цзина отказался благословлять наш брак? Но откуда они обо всем узнали? Кто им сказал? Кто видел? Кто слышал?

Тем временем Кай Цзин указал на коротковолновый радиоприемник, который принадлежал ученым, и все тут же повернулись к нему и прислушались. А я была потрясена еще сильнее. Теперь о том, что мы сделали, говорят по радио? На английском?

Когда Кай Цзин все-таки объяснил мне, в чем дело, я даже не смогла вздохнуть с облегчением оттого, что эта новость не касалась меня.

— Вчера ночью на нас напали японцы, — сказал он. — Где-то возле Пекина, и теперь все говорят, что это начало войны.

Из динамика до меня доносилось странное слово: «маку поло», «маку поло».

— А что это за «маку»? О чем они говорят?

— Это мост так называется, Марко Поло» — сказала Сестра Юй. — Его захватили эти карлики-островитяне.

Меня удивило, что она назвала японцев карликами.

В школе именно она следила за тем, чтобы девочки не пользовались бранными словами, даже по отношению к тем, кого мы ненавидим.

— Они стреляли в воздух, просто для тренировки, как они говорят. Ну вот наша армия и выстрелила в них, чтобы неповадно было. А теперь одного из этих карликов не могут найти. Да сбежал он, скорее всего, струсил, а японцы говорят, что один пропавший — уже достаточный повод, чтобы начать войну.

Сестра Юй переводила с английского на китайский так, что невозможно было отделить новости от ее домыслов.

— А где этот мост Марко Поло? — спросила я.

— К северу отсюда, в Ваньпине, — ответила мисс Грутофф. — Возле железнодорожной станции.

— Но это же мост через Камышовый Ров, — сказала я. — В сорока шести километрах от нашей деревни. Когда мост стали так называть?

— Более шестисот лет назад, — ответила мисс Грутофф. — Когда Марко Поло впервые им восхитился.

И пока все остальные продолжали обсуждать тему войны, я недоумевала, как так могло получиться, что никто в нашей деревне не знал о том, что у моста уже давно было другое имя.

— Ав какую сторону продвигаются японцы? — спросила я. — На север, к Пекину, или на юг, к нам?

Вдруг все замолчали. В дверях стояла женщина. Солнце светило ей в спину, и она казалась тенью, поэтому я никак не могла ее рассмотреть. Заметила только, что она была в платье.

— Лю Лу Лин все еще живет здесь? — донесся до меня ее голос.

Я сощурилась. Кто обо мне спрашивал? У меня и так в голове был кавардак из-за всех этих событий, теперь еще это! Пока я шла к ней, мое смятение переросло в догадку, а догадка — в уверенность. Драгоценная Тетушка! Мне так часто снилось, как она призраком возвращается ко мне. И в этих снах она могла разговаривать и лицо ее было невредимым и красивым. Как и в своих снах, я бросилась ей навстречу, и она на этот раз не оттолкнула меня.

— Так ты все еще помнишь свою сестру?

Это была Гао Лин. Мы закружились, затанцевали, захлопали друг друга по рукам, по очереди восклицая:

— Только посмотри на себя!

Я не получала от нее весточек с того самого письма, которое получила четыре или пять лет назад. Прошло несколько минут, и мы снова почувствовали себя сестрами.

— Что стряслось с твоими волосами? — шутила я, хватая ее за растрепанные пряди. — Это была случайность или ты сделала это намеренно?

— Нравится?

— Неплохо. Ты выглядишь модно, больше не деревенская девочка.

— Да и вокруг твоей головы тоже мухи не роятся.

До меня дошли слухи, что ты теперь настоящая интеллектуалка.

— Всего лишь учительница. А ты?

— Жена Чан Фу Наня. Уже шесть лет, поверить не могу!

— Но что с тобой случилось? Ты ужасно выглядишь!

— Я не ела со вчерашнего дня.

Я вскочила, отправилась на кухню и вернулась с миской пшенной каши, маринованными овощами, распаренным арахисом и холодными закусками. Мы присели в самом углу общей гостиной, подальше от новостей о войне. Она ела шумно и быстро.

— Мы с Фу Нанем жили в Пекине, детей у нас не было, — говорила она, не переставая есть. — Наши комнаты располагались позади новой лавки. Все было отстроено заново. Я рассказывала тебе об этом в письме?

— Немного.

— Тогда ты знаешь, что теперь весь бизнес с тушью принадлежит семейству Чан, нам остались только долги. Отец и дядюшки вернулись в Бессмертное Сердце и занимаются тушью до кровавого пота. Теперь, когда они все время сидят дома, у них испортился характер, и они постоянно ругаются из-за того, кто виноват во всех их несчастьях.

— А как Первый и Второй Братья? — спросила я. — Тоже дома?

— Националисты призвали Первого Брата в армию еще пять лет назад. Все мальчики его возраста должны были отслужить. А Второй Брат два года назад сбежал, чтобы присоединиться к коммунистам. За ним последовали сыновья Старшего Дяди, и тогда он проклял их, сказав, чтобы они не возвращались домой. Мать не разговаривала с ним до тех пор, пока не сформировался Единый фронт и дядя не извинился, сказав, что теперь не имеет значения, кто на какой стороне.

— А как мать, как ее здоровье?

— Помнишь, какими черными раньше были у нее волосы? Теперь они больше похожи на бороду старика, белые и спутанные. Она больше их не красит.

— Что? Я думала, они сами по себе чернеют от работы с тушью!

— Не глупи. Они все красили волосы: и прабабушка, и тетушки. Но сейчас матери нет дела до того, как она выглядит. Она говорит, что не спала уже два года, потому что жильцы обворовывают нас, а по ночам двигают мебель. А еще она верит, что призрак прабабушки вернулся в туалет. Ей не удается сходить в туалет по-большому вот уже несколько месяцев. Кал стал каменным, поэтому ее и раздуло, как летнюю тыкву.

— Какой ужас!

Хоть это и была та самая женщина, которая выгнала меня из дома, я не радовалась ее бедам. Наверное, где-то глубоко в душе я все еще считала этих людей своими родителями.

— А что призрак Драгоценной Тетушки? Не возвращался?

— Ни единого признака! Что странно, потому что Ловец Привидений оказался мошенником, а не монахом. У него была жена и трое отпрысков, один из которых изображал его помощника. Они использовали один и тот же кувшин для уксуса во всех ритуалах. Открывали и закупоривали снова и ловили на него множество глупых клиентов. Когда отец об этом услышал, он захотел запихать самого мерзавца в этот кувшин и запечатать конским дерьмом. Я сказала ему: «Если призрак Драгоценной Тетушки ушел и не возвращался, то какая разница, кто он такой?» Но с тех пор он только и делает, что бормочет что-то о двух слитках, которые потерял, подсчитывает их стоимость, и если ему верить, на них можно было купить сказочные богатства.