Кухонный бог и его жена

— Это было ужасно. Мне очень жаль, что я это сделал.

— Нет, нет, — сказала я. — Не в этом дело. Я думала о том, сколько прошло лет и насколько все изменилось с того вечера. И ни одной перемены к лучшему.

Джимми Лю догадался, что трогать эту тему больше не стоит, и заговорил о других людях. Я рассказала о Цзяго и его новой работе в Харбине, и о том, что у Хулань все еще нет ребенка. Он — о своих друзьях из американских военно-воздушных сил, которых отправили в Пекин, следить за капитуляцией японцев. Он все еще работал в Информационной службе США, занимался связями с прессой генерального консульства Америки.

— Какая ответственная работа, — сказала я.

— Просто громкое название, — ответил он. — Каждый день я читаю по нескольку газет и слежу за тем, о чем там пишут. — А потом добавил: — Понимаешь, я же шпион!

Ну конечно, он шутил! Ему всегда нравилось поддразнивать людей, ты же помнишь своего отца. Не знаю, почему Хелен до сих пор считает, что он действительно был шпионом? Не был! Не слушай ее. Будь это правдой, стал бы он об этом так шутить?

Мы выпили еще чаю, потом еще, а потом еще. Неожиданно для себя я начала рассказывать ему об отцовских фабриках, о том, как обеднела вся моя семья, как тяжело трудятся теперь мои кузены. Джимми Лю не выказал ни пренебрежения, ни жалости — только сочувствие. Он сравнил войну с тяжелой болезнью: когда она уходит, мир не сразу возвращается к полному здоровью.

Рассказывая о Пинат, я не говорила, что она коммунистка. Просто упомянула, что она в разводе. Джимми не назвал ее «негодной женщиной». Он сказал, что многие браки не пережили войны.

Наконец я поведала ему историю отца, накликавшего на себя беду, сотрудничая с японцами. Джимми ответил, что это величайшая трагедия, что война толкает людей на ошибки, которые в мирной жизни они бы ни за что не совершили.

Видишь, каким он был? Я чувствовала, что могу рассказать ему почти все и получить в ответ только слова утешения, что он необычайно отзывчив для американца. Вот только о своем браке я молчала. Пока молчала.

— А как дела у тебя? — спросила я. — Как твоя семья за морями? Твоя жена и дети, наверное, очень скучают.

— Нет ни жены, ни детей, — сказал он. — Такого счастья у меня нет.

А потом он выложил на стол маленькую фотографию. На ней сидели в ряд, по старшинству, четыре молодые женщины, все в модных платьях и с модными прическами. Это были дочери миссис Лян, школьной подруги его тетушки. И эта миссис Лян предложила ему выбрать любую из ее дочерей себе в жены.

— Каждая из девушек получила образование, — сказал Джимми Лю. — Каждая играет на фортепьяно и умеет читать Библию на английском.

— К тому же они чрезвычайно привлекательны и стильно одеваются, — добавила я. — Такой богатый выбор, что решить очень сложно. И на которой бы ты хотел жениться?

Он рассмеялся. А потом серьезно произнес:

— На тебе. Только вот ты уже замужем.

Честное слово! Так он и сказал. Он мог выбрать любую из этих красивых девушек, молодых и невинных. Но выбрал меня. Как думаешь, почему?

В общем, тогда я не поняла, шутит он или нет. И, покраснев, опустила взгляд на часы.

— Ой! — воскликнула я. — Если я сейчас пойду к Пинат, то мне придется уйти сразу же, как только мы поздороваемся.

— Тогда стоит прийти к ней завтра, — посоветовал Джимми Лю.

— Да, иначе никак, — согласилась я.

— Тогда завтра я встречу тебя возле книжного магазина, через дорогу, и провожу, чтобы с тобой ничего не случилось, — сказал он.

— Нет, нет, не стоит беспокоиться, — возразила я.

— Никакого беспокойства. Я хожу сюда каждый день за газетами.

— Каждый день?

— Такова моя работа.

— Я собиралась прийти где-то в половине одиннадцатого. Скорее всего, для тебя это слишком рано.

— Я приду пораньше, на тот случай, если и тебе удастся выйти раньше.

Когда мы вместе встали и вышли из-за стола, я увидела, что он сделал. Он оставил фотографию четырех красавиц на столе.

На следующее утро я проснулась очень рано, счастливая и взволнованная. Я думала о своей жизни и о том, что она скоро изменится. Я не сомневалась, что так и будет, хотя и не знала, как именно это произойдет.

Но все мысли разом выветрились из моей головы, когда до меня донеслись крики Данру, эхом прозвучавшие по дому. Мальчика принес слуга, рассказав, что тот упал с лестничного пролета и ударился головой. Пока я успокаивала сына, ко мне, вся в слезах, пришла Сань Ма: отец проснулся в горячке и в спутанном сознании.

Я бросилась в комнату отца. Через пару минут туда вбежала кухарка, говоря, что она уходит от нас, потому что больше не может терпеть, как тай-тай Вэнь поносит ее стряпню.

А с того места, где я стояла, мне были слышны истошные вопли Вэнь Фу, за которыми последовали грохот и звон бьющейся посуды. Я спустилась и увидела, что по всей столовой разбросаны блюда, приготовленные на завтрак, а на стульях висит лапша.

Мне захотелось плакать от мысли, что моя жизнь не изменится никогда. Я навеки обречена беспокоиться о чужих проблемах, и на свои у меня просто не хватит времени. Все эти происшествия казались мне верным знаком того, что я не смогу сегодня выйти из дома.

Однако жизнь — странная штука. Она часто заставляет вас поверить в одно, но на самом деле преподносит совсем другое. Стоило мне отказаться от своих планов, как у меня снова появились шансы на их выполнение. Когда я поднялась к отцу, он читал газету и был только раздражен тем, что его побеспокоили.

— Должно быть, ему приснился кошмар, — предположила Сань Ма.

Я спустилась в столовую и обнаружила, что Вэнь Фу уже уехал на скачки, а разобиженная кухарка, успев навести порядок, ушла на рынок за продуктами для ужина. Маленький Данру кричал из кроватки, что хочет встать. Он забыл о своей шишке на голове, зато помнил, что мать Вэнь Фу пообещала взять его с собой в гости к друзьям, у которых был внук его возраста.

Я все-таки могла выйти из дома! Но в то же время мне стало понятно, что поздно что-то менять в жизни: было уже почти одиннадцать часов. Я старалась думать только о встрече с Пинат, и о том, как здорово будет снова ее увидеть. Взяв сверток, который просила передать Старая тетушка, я добавила к нему пять пар импортных чулок. Как же обрадуется им Пинат!

Конечно же, мои мысли все время возвращались к книжному магазину напротив чайной.

Я представляла себе, как Джимми Лю просматривает книги и нетерпеливо поглядывает на часы. Сначала мне хотелось взять такси, но потом я представила, как Джимми Лю бросает последний взгляд на часы и уходит из магазина. Какой смысл торопиться, если в конце меня ждет разочарование? Поэтому я смирила свои надежды и дождалась автобуса.

Когда я добралась до Сань-Ин-роуд, был почти полдень.

Мне пришлось заставлять себя идти не торопясь, спокойно, а дойдя до книжного магазина ж не поворачивать в его сторону головы. Надо идти дальше, идти дальше. Мне было трудно дышать. Я все время говорила себе: не обманывайся, его там нет. Просто иди дальше.

Я так и не позволила себе обернуться, глядя строго прямо перед собой, на центр дороги. Не оборачиваться. Идти вперед.

Я прошла мимо книжного магазина, так и не взглянув на него. Я шла, шла и шла, пока не оказалась в квартале от него и только там. остановилась с тяжелым вздохом. Ощутив боль в сердце, я поняла, что все-таки позволила закрасться туда надежде. И вздохнула снова, только теперь очень грустно. А следом за моим вздохом послышался еще один. Вздох облегчения. Только на этот раз вздыхала не я. И наконец я обернулась.

И увидела его лицо! И такую радость на этом лице!

Мы не произнесли ни слова. Он взял меня за руки и крепко их сжал. Так мы и стояли, с влажными от счастья глазами, зная без слов, что оба чувствуем одно и то же.

Сейчас я прервусь, потому что каждый раз, когда я вспоминаю эти минуты, мне надо немного поплакать. Не знаю, отчего сейчас так грущу из-за события, которое подарило столько счастья. Наверное, так всегда происходит с лучшими из воспоминаний.