Капитали$т: Часть 1. 1987

Глава 1

Первое, что я увидел — белый, в трещинах потолок. Увидел, и тут же зажмурился, смотреть на него было больно. И вообще, голова болела адски, до дрожи и скрежета зубовного, до слёз. Я попытался пошевелить ею, но не преуспел в этом от слова совсем, такое ощущение, что она теперь весит не меньше центнера. Это неосторожное усилие стоило мне дорого — в затылке как будто взорвалось что-то острое и горячее. К подобным испытаниям я определенно готов не был и заорал, что есть силы. Вернее, подумал, что заорал, по факту изданный мною звук был чем-то средним между стоном и хрипом. После этой дьявольской вспышки боли сознание заволокло туманом. Сейчас отрублюсь, подумал я. Отрубаться почему-то не хотелось.

— Захарыч, слышь! Захарыч! — услышал я откуда-то из глубины тумана энергичный и удивленный мужской голос. — Да Захарыч же!

— Чего? — раздалось в ответ недовольное.

— Да кажись новенький простонал чего-то! Надо сестру позвать.

— Приснилось тебе, — буркнул Захарыч, который явно не был настроен совершать лишние телодвижения для того, чтобы помочь ближнему. Экая скотина, подумал я. И снова застонал, пытаясь вложить в этот стон всё негодование в адрес невидимого мне Захарыча. Видел я всё ещё только один лишь потолок, да и то не очень резко, будто туманом его заволокло.

— Кажись, действительно стонет, — с явным интересом в голосе сказал третий участник обсуждения.

— А я чего говорю! — обрадовался первый. — Слышь, Захарыч! Вот и Александр Иванович говорит — стонет! Бери ноги в руки и дуй в ординаторскую!

Кажется, коллективное обращение возымело действие. Послышался скрип пружин, негромкое ворчание Захарыча, который сетовал, что нет ему, больному человеку, покоя даже в сончас, что сведут его в могилу, ироды, не больница, а кабак какой-то и все гоняют его, Захарыча, нашли молодого, черти... Ворчание сопровождалось шарканьем и вскоре затихло. Очевидно, что Захарыч ушёл. Про себя я порадовался — во-первых, тому, что очень хорошо всё слышу и понимаю, а во-вторых, помощи, которая сейчас уже подойдёт. Единственное, чего я не смог сообразить — как я попал в это место с белым потолком. Как только я пытался чего-то вспомнить, головная боль начинала нарастать, словно блокируя доступ к воспоминаниям. Потом вспомню, решил я. Главное — сейчас здесь не склеить ласты, дождаться квалифицированной медицинской помощи. Придёт человек в белом халате, избавит меня от головной боли и расскажет обо всём, что со мною произошло. Я в больнице, а значит — в безопасности. Голоса вокруг меня переговаривались, но я не особо прислушивался — разглядывал трещины на потолке (ремонта здесь определенно не было давненько) и пытался не отрубиться. Последнее давалось не без труда — мой несчастный организм, кажется, был совсем не против отключить все системы и лечь на дно. Однако я дождался.

— Та-а-ак! — по-хозяйски произнёс басок откуда-то из тумана. — Стонем, значит? В сознание пришёл? Эт хорошо!

В моей несчастной голове почему-то всплыл старинный анекдот о больном, который перед смертью потел. Только было почему-то не смешно. Я попытался поддержать диалог и снова ни черта не преуспел. Мой очередной жалобный полухрип-полустон врачом был проигнорирван, он, кажется, измерял мне давление.

Мне, конечно, хотелось рассказать о многом. О том, что у меня дьявольски болит башка. О том, что пить хочется до безумия. О том, что я не помню — как сюда попал. И вообще... На этом интересном месте белый потолок посерел и расплылся. Я почувствовал, что сейчас отъеду.

— Сию минуту кольнём, как раз шприцы только прокипятили! — Это было последнее, что я услышал в тот день. Теряя сознание, я успел слегка удивиться тому, что шприцы, оказывается, прокипятили. Хотя, может здесь так и нужно...

Когда я пришёл в себя во второй раз, голова уже не болела. Я открыл глаза. Белый потолок. Но без трещин — хороший потолок, штукатурили недавно и на совесть. Значит, подумал я, есть два варианта. Либо они штукатурили пока я валялся в отключке. Что было бы странно. Или второй вариант — меня перевели в другую палату. Что скорее всего и произошло. Решив эту непростую интеллектуальную задачу, я обрадовался. Голова работает! И не болит. Только пить хочется дико — горло и язык совершенно пересохли, и слабость такая, что головой пошевелить невозможно. Ну и ладно. Не получается пошевелить головой — буду шевелить мозгами. Вспоминать. Значит, что...

Звать меня Антон Ерофеев.

Мне тридцать четыре года.

Работаю я сисадмином в строительной фирме.

Директор — Степан Степаныч.

(В этом месте голова заболела, похоже, что воспоминание о работе на пользу моему организму не шло.)

Живу я с мамой на Тракторном.

Дом шестнадцать, квартира тридцать два.

Отец ушёл из семьи в незапамятные времена.

Столица России — Москва. Город-герой.

Семью восемь — пятьдесят шесть.

Корень квадратный из ноля — ноль.

Волга впадает в Каспийское море.

Вконтакте у меня сто двенадцать друзей.

И трое на Одноклассниках.

Семьи нет.

Очень неплохо, похвалил я себя мысленно. Захотелось срочно позвать кого-то, чтобы поделиться открывшимися воспоминаниями. Я повернул голову на левый бок, стараясь делать это как можно аккуратнее. Стенка! Обои в пошловатый цветочек. Я чертыхнулся и принял исходное положение, передохнул немного, а затем повернул голову направо.

Тумбочка.

Окно, деревянное, с открытой форточкой.

На подоконнике цветы в горшках.

Какой-то плакатик или календарь на стене.

Койка. На ней человек в полосатой пижаме. Мужчина, лет сорок-сорок пять, с усами и пышной шевелюрой. Человек читает книгу. Нужно позвать его!

— Послушайте! Где я вообще и как сюда попал? — Мне хотелось, чтобы голос звучал уверенно и твердо, но по факту голос дрожал и срывался. Однако человек в пижаме меня услышал и встрепенулся.

— Проснулся! — радостно заявил он. — А мне сказали, чтобы как проснешься — я сразу докторов звал! Пойду, позову!

Так, подумал я. Сейчас они меня опять уколют какой-то дрянью, и я опять отрублюсь. И всё повторится сначала. Так дело не пойдёт. Нужно с кем-то пообщаться. Тем более, что разговаривать я могу. Мне хотя бы узнать — что со мной произошло и почему я здесь. На большее пока не претендую.

Вернулся мой сосед в полосатой пижаме в компании медика — шумного усатого мужчины.

— Ого-го! — радостно вскричал медик, увидев меня. — Проснулись наконец-то, молодой человек! А я говорил вашей матушке, что ничего страшного! Сознание-с! Дело тонкое! Нужно ему выключиться — оно и выключилось на время. А теперь вот включилось! И не нужно профессоров-знаменитостей беспокоить, у нас здесь прекрасная клиника, лучшая в городе. И всё в порядке, нормалёк! Голова-то болит?

— Почти не болит, — сказал я правду. — Пить только хочется.

— И попьешь, и покушаешь! — пообещал доктор. — Тебе сейчас сил набираться нужно. Как сюда попал — помнишь?

— Не помню, — сказал я с сожалением. — Но было бы интересно узнать.

— Бывает-бывает. Под машину вы, молодой человек, угодили! Автомобиль «Москвич». Стукнул он вас порядочно, но не сломал ничего, все кости целы, повезло. И отрубились вы сразу после удара. Водитель перепугался до полусмерти, думал, что вы, молодой человек, того... Переобулись! Вызвал «неотложку», она вас в дежурную больницу и привезла. А уж потом, когда ваши родители (а особенно — матушка ваша!) переполох подняли, так вас сюда перевезли — на «Льва Толстого». А вы, молодой человек, то в себя приходите, то снова в отключку. Но теперь, похоже, что вы в себя пришли окончательно. Спать не хочется?

— Нет, — сказал я.

— А мы вас тут исследовали всяко. И рентген, и анализы... Всё целенькое-новехонькое, никаких гематом, ни переломов, боже сохрани! Я вашей матушке толкую — молодой здоровый парень, ничего с ним не случится, не нужно беспокоиться! Валерьянкой отпаивали, — врач вздохнул.

Что-то было в этом всём странное. И не просто странное, а жутковатое. Что-то... неправильное, как-то не так рассказывал врач, не так, как полагается... И не только врач с его рассказом — вообще всё неправильное, не такое... Очень странно.

— Мне бы позвонить... — сказал я, удивляясь тому, как странно звучит мой голос (вернее — не мой голос, совсем не мой! Впрочем, может быть это травма виновата, черепно-мозговая, не шутка в деле!)

— Никак невозможно! — сочувственно отозвался врач. — Телефон у нас в ординаторской, а вставать вам строго-настрого запрещается. Мы позвоним вашим родителям, не беспокойтесь! Кстати, если по нужде пожелаете, то сестра принесёт судно, а самому вставать — ни-ни! — врач шутливо погрозил пальцем. — Полный покой, молодой человек!

Что за хрень? Телефон в ординаторской?! А мобильник мой где, спрашивается?

«Лаванда-а! Горная лаванда-а-а! Наших встреч с тобой синие цветы-ы», — доносилось из стоящего на тумбочке приемника.

— Телефон мой, — сказал я, — разве его не нашли, когда меня машина сбила?..

— Телефон? — удивился врач. — Вы молодой человек, с телефонным аппаратом шли куда-то? Странно! Матушка ваша ничего не говорила.

— Мобильник, — уточнил я. Зря уточнил.

— Импортный, наверное? — заинтересовался врач. — Не слыхал о такой фирме. «Мобильник»!

«Лето нам тепло дарило. Чайка над волной парила, только нам луна светила, нам двоим на земле», — пела из старинного радиоприемника певица... как её? Да София Ротару же!

— София Ротару, — сказал я ни к кому не обращаясь.

— Совершенно верно, молодой человек! — подтвердил врач. — Заболтались мы с вами совсем! А между тем, вам показан полный покой. Сейчас я пришлю сестрицу, она всё сделает!

Я хотел ещё раз спросить о телефоне, но не решился. Какой-то он странный, этот врач... Лучше не приставать к нему с лишними вопросами.

Пришла медсестра. Принесла судно, градусник и прибор для измерения давления. Я попросил воды, но медсестра категорически заявила, что нужно потерпеть, ибо я будущий солдат. И спросила — собираюсь ли я после школы сразу в армию, или же поступлю в вуз, а затем уже — в армию. Я очень возмутился и еле сдержался, чтобы возмущение не высказать! Она издевается, эта тетка! Какая школа?! Какая армия?!! У кого из нас здесь черепно-мозговая травма, спрашивается?!

Однако же, я сдержался. Мне, как тому капитану Смоллету из мультика «Остров сокровищ», не нравилась эта больница, эта палата, эти врачи... вообще ничего не нравилось!

Нужно признать, что своё дело медсестра делала довольно ловко. Давление у меня оказалось чуть ниже нормы (но ничего страшного, по словам медсестры), температура — в норме, судном я воспользовался по назначению, переборов естественный стыд. В конце концов я получил полкружечки воды и тарелку куриного бульона. Воду я выпил с наслаждением. Хорошо, но мало! Попросил ещё, но сестра сослалась на распоряжение врача — нельзя мне с такой травмой много пить на первых порах и вообще — я будущий солдат (дался ей этот будущий солдат, черт побери!)

Подкрепивши слабые свои силы, я почувствовал себя определенно лучше. Теперь я уже мог не только с хрипом и стоном выдавливать из себя отдельные слова и не слишком членораздельные фразы. Теперь я уже почти нормально разговаривал. Так, например, я поинтересовался у сестры, пустят ли ко мне посетителей. И сестра сказала, что пустят обязательно, сразу после обхода. Отлично. Меня это устраивало.