Капитали$т: Часть 1. 1987

Глава 24

— Вы вчера сказали, что мне пятьдесят один год, — начал я. — Почему вы так решили?

Она пожала плечами.

— Не помню. Пьяная была. О н о приходит, только когда пьяная, трезвой уже не приходит.

— Что, оно? — не понял я.

Катерина долго не отвечала. Сидела и думала о чем-то своем, словно забыв о моем существовании.

— Ну это... Как же объяснить тебе?.. Как будто ходишь все время без очков. Все размыто, сложно рассмотреть. Но иногда, когда выпьешь, то как будто очки появляются. И становится отчетливо видно. Но не все. Какие-то отдельные вещи... — сказала она задумчиво. — Я вот тебя вчера запомнила. И что еще встретимся, тоже запомнила. А что увидела — не помню. Это как сон.

— И вчера оно было? Эти «очки» появились? — спросил я.

— Наверное, — кивнула она. — Я угадала чего-то?

— Почти угадали, — сказал я. — И мне интересно — как это происходит?

Она махнула рукой.

— Тебя как звать-то?

— Алексей, — сказал я.

— А меня Катерина. Или Екатерина Петровна, называй как хочешь...Ты же комсомолец, наверное, Алексей? Сейчас в такое не верят. Зачем тебе оно?

— Комсомолец, — согласился я. — Но вы не правы. Сейчас в такое как раз и начинают верить. НЛО, «снежный человек», «Бермудский треугольник», Ванга, Джуна... У всех уже на слуху, а дальше будет еще больше.

Она тяжело вздохнула и ушла на кухню — греметь посудой. А вернувшись, сообщила мне:

— Похмелиться нужно, Алексей. А нечем... Не люблю я на трезвую голову об этих вещах говорить. Тяжело.

— Давайте все же поговорим. — Я был настойчив.

— Ну давай поговорим... — Она устало опустилась в кресло. — Ванга, Джуна и прочее — я слышала... Это не то. Понимаешь? Может быть там есть что-то, совсем немного... Но навряд ли... — Она покачала головой.

— Почему? — спросил я.

— О настоящем ты не услышишь никогда. Потому что настоящее прячется. Или его прячут. — Она тяжело вздохнула и замолчала.

— Я слышал, что вас в больницу упекли... в психиатрическую... — сказал я, и она усмехнулась.

— Об этом тебе и толкую. У меня было это... настоящее. Его люди боятся, понимаешь? Боятся, но все равно приходят, потому что любопытные, хотят знать то, чего им знать и не нужно вовсе. А я вижу.

— От страха, значит, вас... в больницу?

Она грустно рассмеялась.

— Нет, Алексей. Не только со страха. Это же власть. Это власть огромная, больше, чем у разных генералов и секретарей. Когда все вокруг слепые, а ты видишь!

— «В мире слепых одноглазый — король», — откуда-то вспомнил я афоризм.

— Точно! — просияла она. — Это ты очень верно сказал, Алексей, в точку попал. И какая же власть потерпит рядом с собой другую власть? Никакая и не потерпит.

— Они же атеисты все — наши власти, — удивился я. — Ни во что такое не верят.

— Не верят, — согласилась она охотно. — Не верят, но чувствуют, и делают не по разуму, а по чувству. И те, которые что-то могут... они прячутся. По селам глухим, в тайге или еще где. А те, которые прятаться не хотят — никогда не показывают никому. Просто живут и все. Но только, мучаются тогда очень сильно. Э т о их изнутри мучает. — Она помрачнела.

— Скоро о ведьмах и экстрасенсах будут писать в газетах, — сказал я. — И по телевизору показывать.

— Ты-то откуда знаешь? — усмехнулась она. — Ты же не такой, я бы почувствовала...

— Я — знаю, — сказал я твердо.

Она долго и пытливо рассматривала меня.

— Вижу, что знаешь, — сказала она с удивлением в голосе, — но вот откуда...

— Я сам еще не разобрался — откуда, — ответил я уклончиво. Исповедоваться этой тетке с замашками бывшей ведьмы не входило в мои планы.

— Ну, разбирайся, — сказала она. — Значит, говоришь, что ведьмам и колдунам волю дадут? Ох, горе-горюшко...

— Отчего же? — не понял я.

— Сбегутся жулики до денег и славы жадные, начнут народ охмурять... А тем, у кого в самом деле о н о есть, придется еще больше прятаться...

Она опять замолчала надолго.

— Послушайте, Екатерина Петровна, — сказал я осторожно, — я вам хочу предложить одну вещь. У меня есть информация о некоторых событиях, которые в будущем произойдут. Информация точная, но откуда — я вам сказать не могу. Но меня никто и слушать не будет. А вот вас — послушают. Вы известны, да еще и пострадали за это. Мы миллионам людей помочь можем.

Конечно, это было рискованно — говорить с бывшей пациенткой психбольницы о таких вещах. Но, с другой стороны, даже если она и расскажет кому-то, то кто ей поверит сейчас, когда она в таком состоянии? И вообще, у меня интуиция. Рациональность иногда нужно посылать к чертовой матери и доверять интуиции. Я поверил, что эта спивающаяся тетка меня не подведет и не подставит.

— Жаль, все же, что похмелиться нету... — сказала она и закашлялась. — Голова болит. Тяжело. А будущее... его многие чувствуют, Алексей. Вот как слепые солнце не видят, а чувствуют. От этого и пьянство, и все прочее. А таким как я — и захочешь не увидеть, так попробуй, не увидь, когда оно от горизонта до горизонта.

— И что же вы видите? — спросил я.

— Да разлетится все на куски. Жизни, страна, власть эта.

Она заговорила тревожным шепотом:

— Ко мне же приходили в больницу, приходили. Двое. Оттуда. Уговаривали, что освободят тут же, если я соглашусь... к ним. Сказали, что санаторий есть специальный, для таких как я, на полном обеспечении, только подписать бумагу и все. Что я феномен, который изучать нужно. А я испугалась сильно. Смотрю на них, а они страшные, как мертвые внутри. И ничего не подписала — больше со страху. А они посмотрели на меня, как на психическую, сказали: «Ну, лечись тогда» и ушли... Они там, наверное, чувствуют, или может быть даже знают, что разлетится все, разрушится, но сделать ничего не могут, потому что они там многие такие — как мертвецы внутри. Меня же вообще посадить хотели, но спасла меня одна дама, прокурорша спасла! Она ко мне когда-то пришла за мужа узнать, а я вижу болезнь у нее тяжелая — только-только начинается. Сразу ей сказала об этом, а она мне поверила, хоть и партийная и сама — следователь. И спасли ее врачи, сказали, что вовремя обратилась. Она ко мне приходила потом, благодарила, и от тюрьмы она спасла. Хотя... может в тюрьме бы и лучше было?

— Так давайте делать чего-то, — сказал я с внезапным ожесточением. — Не пить всякую дрянь, а пытаться людям помочь, у которых все плохо, а дальше и еще хуже будет. Если все правильно сделаем, то через год о вас будут писать местные газеты, а через два — союзные. Мы многих сможем спасти и страшные вещи предотвратить.

Она тряхнула пустой пачкой «Беломора», пошарила по неубранной постели, выудила откуда-то из-под подушки пачку «Ватры» и закурила. Мы долго молчали. А потом она сказала:

— Иди, Алексей. Пора тебе, а я не могу уже, устала. Приходи потом, через неделю приходи или дней через десять. Тогда мы поговорим еще, а сейчас я не могу больше. Тяжело.

— До свидания, — сказал я.

Я шел и думал о том, что иметь свою ясновидящую в конце восьмидесятых годов в СССР — это серьезный ресурс. Это реальный ресурс влияния. Буквально несколько месяцев остается до взрыва паранормальщины в СМИ — и «Труд», и «Правда» и «Комсомолка» будут писать об НЛО и экстрасенсах, «Молебском треугольнике» и Ордене колдунов... и полезут шарлатаны, это Екатерина Петровна верно заметила, я уж не знаю, насколько она ясновидящая, но тетка не глупая — определенно. И вот, если у меня будет ясновидящая, гадалка или ведьма, дающая сбывающиеся прогнозы, то... Это будет серьезно. Это будет гораздо серьезнее всех видеосалонов и студий звукозаписи. Другой вопрос — а что мы действительно можем сделать? Можем ли мы реально повлиять на будущее? Динамичны ли будущие события, или наоборот — они «прибиты гвоздями» к нашей реальности, так что изменить ничего не получится? Касается ли это любых событий, или только некоторых? Голова от всего этого пухла и шла кругом.

Дома я вооружился ручкой, тетрадью, громадной чашкой кофе и начал мозговой штурм.

Итак, есть события, о которых я знаю точно.

Например — землетрясение в Армении. Это восемьдесят восьмой год, кажется, самый его конец. Я помню названия городов, наиболее пострадавших — Ленинакан и Спитак. Вопрос — что мы можем? Дать информацию, которая будет услышана. Цель — спасение людей, конечно. Тысяч жизней. Задача — сделать так, чтобы информация была услышана.

Прежде всего нужно сделать так, чтобы Екатерина Петровна прекратила свои алкогольные увлечения. Затем, вернуть ей практику. Пусть предсказывает будущее простым советским домохозяйкам, тем более, что она что-то такое действительно может. В дурдом ее сейчас не потащат, времена не те. Но нужно что-то еще... Что-то промежуточное, важное, какой-то определенно сбывшийся прогноз, который заставил бы людей относиться серьезно к любой ее информации, что-то такое...

— Алексей! — вдруг раздался строгий голос. На пороге моей комнаты стоял папенька.

— Пойдем, поговорим, — сказал он тоном, не предполагающим возражений. И царственно удалился. Я последовал за ним, в кабинет.

Небрежным жестом папенька приказал мне садиться. Я повиновался. Что же еще случилось?

— Звонили из милиции, — сказал папенька. — Не сочти за труд, объясни мне, кто такая Евсеева?

Я с удивлением посмотрел на папеньку.

— Евсеева? Понятия не имею. В первый раз слышу.

— Тогда почему наш телефон у нее в записной книжке? — сказал папенька недоверчиво.

Я развел руками.

— Ни о какой Евсеевой я не имею представления!

Папенька, похоже, поверил мне. Нужно отметить, что он был неплохим психологом.

— Странно, — сказал он. — Звонят из милиции, говорят — телефон найден в записной книжке, среди прочих... — Папенька выдохнул, как мне показалось, с облегчением. — Интересуются, при каких обстоятельствах мог попасть к ней наш телефон, а я понятия не имею... Я, знаешь ли, с семнадцатилетними девицами не дружу!

— А что случилось-то? — спросил я настороженно.

Папенька помолчал немного.

— Плохое дело случилось, — сказал он мрачно. — Ударили эту... как ее?.. Евсееву, ножом. И пытались, в общем... Одним словом, плохо там все, милиция работает. Ну я им объяснил, что мы, естественно, никакого отношения к этому иметь не можем. И подумал, может ты ее знаешь откуда-то?

— А как ее зовут, не спросил? — Я, кажется, начинал что-то понимать, что-то такое, чего понимать не хотелось... Совсем не хотелось.

Папенька посмотрел на какую-то бумажку. Он всегда все записывал, не полагаясь на подводящую память. Привычка.

— Евсеева Марина Александровна.

У меня перед глазами мелькнуло что-то красное, а сердце дико заколотилось в груди. Марина!

— Так ты ее не знаешь? — спросил папенька.

— Кажется, знаю, — ответил я, стараясь говорить по возможности спокойно. — Это моей одноклассницы Инны подруга.

— Вы с ней... общались? — папенька слегка запнулся, подбирая нужное слово.

— Виделись несколько раз, — сказал я сдавленным голосом. — Она... жива?

— В тяжелом состоянии, — сказал папенька мрачно. — Тогда нужно перезвонить в милицию, чтобы они с тобой побеседовали. Может поможешь чем.

— Да, конечно, — сказал я растерянно.

— Ты не беспокойся, — сказал папенька. — К тебе вопросов не будет, это не первый случай в городе. Мне Николай сказал, что завелся какой-то сумасшедший маньяк! А наша милиция его отловить не может, — папенька осуждающе покачал головой, — все имитируют бурную деятельность, а одного психа поймать не могут! Дармоеды! — Папенька был очень зол. — И вообще, я тебе скажу, Алексей, что часто с тобой всякие вещи стали случаться. То тебя порезала какая-то шпана, мать чуть с ума не сошла! То вот твою знакомую теперь, чуть не до смерти! То под машину ты попадаешь! Как-то очень много всего за последние несколько недель! С чего бы?