Капитали$т: Часть 1. 1987

Глава 15

Я с интересом осматривал окрестности. Советский Союз образца восемьдесят седьмого года показывал мне свою изнанку. И эта изнанка была так себе. Она пахла мочой — некоторые не слишком дисциплинированные обитатели Шанхая выливали помойные ведра, не мудрствуя лукаво, прямо посреди улиц, на которых, как я уже говорил втроем сложно было разойтись. Водопровода здесь не водилось, народ носил воду ведрами с колонок. С газом, если судить по кучам угля, которые кое-где были свалены прямо перед домами, тоже обстояло не очень хорошо... Впрочем, даже если бы водопровод проводили всем желающим, проблему это навряд ли решило. Невозможно советскому человеку просто пойти в гипермаркет и выбрать ванну с унитазом, плитку, краны, трубы и прочее необходимое. Для решения такой задачи необходимо было обладать связями не меньшими, чем, например, у моего отца. Само собой, у местных простых работяг таких связей не было и быть не могло. Вот и ходили с ведрами на колонку, а по нужде — в «скворечник» во дворе, топили углем и считали подобное положение вещей нормальным и естественным — все так живут.

— Во, пришли. — Витёк кивнул на большой добротный дом из красного кирпича, который явно выделялся на фоне гораздо более скромного окружения. Цыганский дом.

Когда-то в шестидесятых городские цыгане поселились неподалеку от рыночной площади, рядом с оврагом, который, благодаря их соседству, получил название Цыганский. Цыгане были самые обычные. Они не хотели строить коммунизм вместе с остальным обществом — то ли не понимали, что это такое, то ли были слишком практичны, но хотели жить так же, как отцы-деды, по своим законам — гадать, чего-нибудь красть по мелочи, торговать на рынке цепями, леденцами и мышеловками собственного изготовления, точить ножи, продавать навоз и известку, хорошо выпить, погулять на свадьбе, поплясать и попеть вволю. Международное положение и перевыполнение пятилетних планов их вообще не интересовали. Единственное, что роднило обитателей цыганского поселка с советской властью, так это полное отсутствие уважения к частной собственности. Однако в этом пункте цыганское мировоззрение категорически не совпадало с некоторыми статьями уголовного кодекса. Криминогенная обстановка в районе портилась, социализироваться цыгане категорически не желали, и это привело к закономерному результату. Тогда же, в шестидесятые, цыганский анклав был уничтожен силами милиции. Некоторые его обитатели подались в другие, более гостеприимные места, а некоторые разбрелись по городу. К последним как раз относилась цыганская семья, в гости к которой мы шли.

Витёк гулко постучал в железные ворота. Во дворе с деланной злостью залаяла собака, где-то внутри загоготали гуси. Прямо какой-то Кустурица, подумал я.

— Кто там? — раздался женский голос с другой стороны ворот.

— К Мише по делу, — сказал Витя.

Дверь открылась. Перед нами стояла полная молодая цыганка в цветастом платке, черной юбке до земли и какой-то чудовищной ядовито-зеленой блузке. Она пытливо оглядела нас и, определив, что опасности мы не представляем, кивнула куда-то в глубь двора:

— Проходите, Миша сейчас выйдет.

Большой двор был вполне в стиле еще не снятых фильмов Кустурицы. Громадная собака, которая, завидев нас, приветливо замахала хвостом. Далеко не приветливые гуси. Дети, точное число которых невозможно было определить, играющие с разнообразным хламом, которым двор был буквально заполнен. Старая, если не сказать древняя цыганка, сидящая под тенью яблони в старом кресле и курящая сигарету в длинном мундштуке. Перед ней на журнальном столике — наполовину пустая бутылка «Столичной», тарелка с закуской — порезанные лук и сало, а также — облезлый белый кот, который стырил с тарелки кусок сала и с удовольствием его жевал. Цыганка ругала кота как минимум на двух языках — цыганском и русском, но никаких действий против него не предпринимала. Что касается кота, то он к ругани относился вполне философски — слушал, но продолжал жевать.

Меня терзали смутные сомнения — я сомневался, что в этом доме наберется сумма, на которую мы рассчитываем.

Мы только успели осмотреться, как из дома появился Миша — низенький коренастый парень лет двадцати пяти, в джинсах и футболке от нашей «фирмы».

— О, привет, пацаны, — зевая сказал Миша. — Чего расскажете?

— Здорово, Миша, — сказал Витёк. — Вообще, по делу к тебе.

— Ну, раз по делу, тогда пойдем в дом!

Цыганский дом изнутри мало чем отличался от двора. Многочисленные дети, играющие с хламом, наполовину пустая бутылка водки на столе, сетчатая кровать с грязным матрасом, несколько старых стульев, потертый красно-черный ковер на стене — так выглядел зал. Из кухни, отделенной от зала марлевой занавеской, доносился убийственный запах жареной рыбы.

Миша, со всем полагающимся гостеприимством, поинтересовался — не желаем ли мы выпить? Витя ответил, что нет, выпить мы не желаем. Миша поинтересовался, не хотим ли мы закусить (на столе из закуски был порезанный черный хлеб и трехлитровая банка с огурцами). Витя стоически отказался и от закуски тоже. Миша, раздав несколько легких подзатыльников резвящимся детям, освободил диван и широким жестом предложил нам присаживаться.

— Чего за дело? — спросил Миша.

— Помнишь, пару недель назад общались за часы? Ты говорил, что по сорок рублей можешь забрать оптом. Будешь брать?

— Что за часы? — в голосе Миши появился интерес. — «Монтана», что ли?

— Она, родимая! — лихо подтвердил Витёк.

Миша крепко задумался. Некоторое время он чесал затылок, смотрел в потолок и шевелил губами, чего-то прикидывая.

— На шестнадцать мелодий? Если на восемь, то и даром не нужно! На восемь — не возьму!

— На шестнадцать, ясный перец! — подтвердил Витя.

— Показывай! — скомандовал Миша.

Заветная «Монтана» была извлечена из школьной сумки и торжественно разложена на столе, на газете «Труд». Зал тем временем наполнился примерно десятком (точнее посчитать было сложно) Мишиных домочадцев в возрасте от пяти до восьмидесяти. Началось представление.

— Как-то тускло светят! — восклицал подвыпивший цыган средних лет, сверкая золотым зубом и источая немыслимый перегар. — Это у них батарейка садится, точно говорю! Батарейка!

— А запасные батарейки есть? — деловито спрашивал Миша. — А то в натуре — сядут и хрен найдешь потом.

— Батареек нету... — разводили руками мы.

— Ну вот, — расстроился Миша. — Как же их покупать без батареек? Давай, делай скидку на батарейки, хотя бы по трояку!

— Да не гони! — Витя был кремень. — Часы — муха не сидела! Только из Америки! Свежак!

— Давай мелодии слушать! Музыку! А ну тихо все! Будем музыку слушать!

Слушали музыку — внимательно и напряженно, даже с каким-то азартом. От прослушивания младшее поколение цыганской семьи пришло в феерический восторг и даже пустилось в пляс, старшее же изображало скепсис — опять им чего-то не нравилось.

— Вот эти и эти — тише играют! Еле слышно!

— Давай скидку делай! Они бракованные у тебя!

— Да нормально играют, все одинаково! — отбивались мы, но куда нам было тягаться с цыганами.

— А давай на жвачку меняться! Нам из Ужгорода жвачку подогнали фирменную. Хочешь восемь блоков жвачки? Как раз на четыреста восемьдесят выходит!

— Нет! — У нас просто голова кружилась от коммерческого напора аборигенов.

— Как нет? — удивлялся Миша. — Вы ее по рублю сдадите, за нефиг делать! Еще и пять сотен наварите почти, ты че?!

— Сам продавай! Их полгода продавать надо! — Витёк уже начинал злиться. — Нам наличные сегодня нужны!

— Слушай, — говорила дородная цыганка средних лет, — не хочешь жвачку — есть косметика, польская. Наборы, тени, помады! По нормальной цене вам посчитаем!

Витя кипел. Валерка трясся от беззвучного смеха.

— Давай выпьем! — потрясал початой поллитрой поддатый цыган с громадной бородой.

— Так, все! — терпение Вити определенно иссякло. — Миша, не трахай мне мозги, говори конкретно — берешь или нет?! Если нет, то другим сдадим, их по такой цене на барахолке заберут без базара.

— А скидка?!

— Да тебе уже сделали скидку! Сорок — роскошная цена!

— Ну хотя бы на четвертной подвинься с общей суммы!

— Из уважения! — строго сказала пожилая цыганка. — Мы вас уважаем — в дом пригласили, чарку налили.

Я хотел было возмутиться насчет чарки, но обнаружил, что на столе действительно стоят три наполненные водкой стопки.

— На чирик подвинемся, — проникся атмосферой Витя, но от водки категорически отказался. — Итого четыреста семьдесят.

— Ладно, договорились, — сказал Миша с отчаянием в голосе. И вдруг неожиданно добавил:

— И джинсы еще! В придачу! Вот такие же. — Он ткнул пальцем в собственные джинсы.

У несчастного Витька упала нижняя челюсть. Валерка, сволочь, ржал уже не стесняясь.

— Ты не охренел, Миша? Какая тебе придача? — поинтересовался пришедший в себя Витёк. — Джинсы отдельно, часы отдельно. Для тебя джинсы сделаем за стольник.

— Может на жвачку поменяем? — спросил Миша, давно уяснивший, что наглость — второе счастье.

— Или на помады! — оживилась цыганка.

— Сто рублей! — Витёк был непреклонен.

— Давай за полтинник и блок жвачки!

— Соглашайся, — степенно провозгласил пожилой цыган, который как-то незаметно в пылу торгов опустошил все три налитые стопки, якобы предназначавшиеся нам, — он честно предлагает, от сердца! Видит — вы ребята хорошие! Соглашайся!

— Ладно! — торжественно изрек Витя. — Получается, четыреста семьдесят и полтинник — это пятьсот двадцать. И плюс ваша жвачка еще. Давайте расчет!

— За джинсами сразу пойдем? — деловито уточнил Миша.

— Бабки на стол и идем, — подтвердил Витек.

Деньги собирали всем табором — это было отдельное представление. Сначала Миша принес книгу «Два капитана». По всей видимости, книга эта выполняла функцию деньгохранилища. Из книги была извлечена стопочка двадцатипятирублевок. Оказалось двести пятьдесят рублей. Затем молодая цыганка принесла детскую пеленку. Не очень чистую. Пеленка была торжественно развернута, и прямо перед нами на столе вырос небольшой холм из рублей и трешниц. Начали считать и считали долго — сбиваясь, споря, переругиваясь и пересчитывая. Витя краснел от сдерживаемой ярости. Валерик ржал в голос. Цыгане курили, считали, плевали на пальцы, выпивали и закусывали. Со двора прибежала добрая лохматая собака — наверное тоже хотела принять участие во всеобщей движухе, но ее прогнали, используя при этом книгу «Два капитана».

Денег в пеленке оказалось сто восемьдесят семь рублей. Пожилая цыганка принесла трехлитровую банку с мелочью. Снова начался пересчет — строили столбики из монет, старый цыган ругал Горбачева, дети вопили... Было весело. Наконец, все сошлось — сделка состоялась. Кое-как мы рассовали полученную кучу денег по карманам и школьным сумкам и двинулись вместе с Мишей за обещанными джинсами.

Мы были уже у калитки, когда старая цыганка, которая все также сидела в тени яблони и курила, что-то громко сказала. Миша ответил ей на цыганском. Цыганка разразилась гневной речью и погрозила Мише мундштуком.