Право палача

VII. Допрашивать

Клён в палисаднике совсем опал. Ярко-жёлтый ковёр листьев потемнел, рассыпался, и теперь ветер гонял их с шорохом и скрежетом по булыжникам. Они ссохлись и свернулись, будто осень сжала кулаки. Клавдия наблюдала в окно за тем, как Каспар сметал листья в кучу старой метлой, намереваясь потом сжечь. В кухне остывал очаг, выходной день почти опустошил лекарню, позволив наслаждаться тишиной, в которой раздавалось только тихое шарканье прутьев о камень.

— Ну и холодина, кумушки! — вернувшаяся со двора Клеманс энергично потёрла ладони.

— Где тебя носило? — Томасин, дремавшая за столом, сняла с очага горячий яблочный отвар, плеснула в её чашку.

— На рынке. Ох, там уже и брать нечего. Одни тыквы толстокожие.

— Чего тогда сунулась?

— Живых людей поглядеть. А то всё трупы да пожитки, — она стряхнула с плеч старое манто. — Иногда себя чувствую богачкой. Кидаю в огонь ещё крепкое: мол, это мне не нужно, это ношеное. А сама дымом провоняла, как копчёный карась, и в кармане шиш.

— Что болтают, сменится власть?

— Говорят, его величество огрызается где-то неподалёку. Герцог смог умаслить армию, но пока суд да дело, поднялось ополчение и тоже даёт отпор.

— Ополчение солдатам не помеха. Сама знаешь. Мотыги против пушек.

— Но ведь если всех перестреляют, то кем править? — беспечно пожала плечами Клеманс. — Не дело убивать подданных без разбору.

— Мгм, — Томасин сунула сухарь за щёку. — Лучше голодом заморить, поборами.

— Восстановят власть и сбежит наша принцесса, а?

Клавдия вздохнула, наматывая медную пружинку волос на пальцы. Остаться в лекарне было абсолютным безумием, но это место затягивало её в трясину, полную странного уюта. Здесь, в чумной яме, в лачуге из соломы, глины и навоза она почувствовала прилив сил. Раньше эти силы уходили на борьбу за жизнь в круговороте спиртного, горячего шоколада и болезнетворной пищи, без которых она не могла то встать с постели, то уснуть. Вспоминая свой дом и особняк Гордона Лейта, она уже не испытывала ни восторга, ни щемящей нежности. Эти дома были прекрасными, но чересчур большими и хрупкими. В них были комнаты, которые десятилетиями не использовались. Хрупкие дома, в которых жили хрупкие люди, судьбы которых разрушили безоружные плебеи. Вместе с тем, каждый граф и маркиз был потомком знатного воителя, чьи фамильные статуи сжимали в исполинских руках кто молот, кто меч. Книги, которые она боготворила, не казались больше источниками возвышенного и дерзкого вольнодумства. С каждым днём эти идеи, имевшие смысл лишь в тепле и роскоши будуаров, меркли и крошились на бессмысленные слова.

— А вы мечтаете от меня избавиться?

— С чего бы? Ты, вроде, хорошо прижилась. Как бы Кас природу ни прославлял, иногда она шалит. Герцог Шульц, к примеру, носит женское платье и считает себя женщиной. И до того ловко у него это выходит! Зачем бы человеку без нужды наживать проблем? — рассуждала Клементина. — Знать, господь немного промахнулся, когда его делал да прилепил лишнее.

— Дура, как господь может ошибиться? — мрачно буркнула Тома.

— Дьявол пихнул его под локоть! Дай договорить: вот так же и с Клавдией. Она не виновата, что родилась в шелках. Это такая же ошпаренная крыса, как и мы. Хитра, словно нищая цыганка. А одень её в простое платье — потаскушка с площади. Я это со всем почтением, Клода. Не обижайся.

В соседнем квартале зазвонил колокол, заставив Клавдию снова обернуться к окну. За ним ещё один, чуть поодаль. И ещё, совсем близко.

Каспар повертел головой, ловя эти звуки с разных сторон. Через полминуты он внезапно швырнул метлу на землю и протяжным криком выругался в гулкую пустоту улиц, словно воющий волк или колдун, пускающий по ветру проклятие.

— Что такое? Пожар? — дремота Клавдии моментально растаяла в воцарившемся напряжении.

Томасин прищурилась и медленно покачала головой.

— Не-е-ет. Такое уже было. Чума. Её пытаются прогнать колокольным звоном. Видимо, ещё один квартал прибавится. Судя по всему, между Гусиной и Тележной улицами. Вот дьявол! А ведь там и богатеи живут.

— Вот тебе и равенство, — вздохнула Клеманс, — Никакой Жан Грималь не нужен, тут похлеще него уравнитель явился.

Хлопнула дверь — мейстер вышел. Он не спеша подошёл к Каспару и что-то сказал, скрестив на груди руки. Мортус нервно потёр виски. Слова их тонули в колокольном бое, тревожном и совершенно хаотическом. Когда оба вернулись, он вошёл на кухню и сел за стол к остальным.

— Н-да, дорогие трудницы, — с хрипотцой начал Каспар, — без работы мы с вами не останемся. Докторов всё меньше, мортусов тоже, а в соседнем квартале есть больные. Звонят только с разрешения аббата, а он не прикажет, пока сам во всём не убедится.

— Отчего меньше докторов?

Взгляд Каспара стал устало-снисходительным.

— Умирают, Клавдия. Я уже говорил, что неуязвимым перед чумой быть невозможно. Вы пообедали? Возвращаемся к делам. Тома — инструменты, Клеманс — одежда, Клавдия — как обычно. Пока не явится секретарь от мэра, мы не будем ничего предпринимать.

После утренней перегонки спирта в фармакии пора было навести порядок. Клавдия брезгливо вытерла лужи с полу и разобрала пузатый медный аламбик. Рядом с ним обнаружилась белая костяная палочка. Взяв её в руки, графиня поняла, что это флейта. Самая простая, со свистком и шестью отверстиями, но сделана была старательно и до блеска отшлифована.

Если печёные жёлуди ещё можно было сварить в молоке, получив подобие какао, то музыку так ничто и не смогло заменить. Клавдия устроилась в углу на железном ящике и сыграла гамму. Флейта немного фальшивила. Затем ей вспомнилась простая мелодия, скакавшая по нотному стану вверх и вниз.

Каспар показался в проёме двери, словно бледный месяц из-за туч. Свою недоеденную краюху он жевал медленно и почтительно, чтобы концерту не мешал вульгарный хруст корочки.

— Какая-то песня? — спросил он, дослушав.

— Нет, «Танец смерти». Это просто наигрыш. Немного раздражает, что ноты звучат не так, как должны.

— Ни черта в музыке не понимаю. А ведь ты можешь помочь настроить её, так?

— Могу. Ты сам сделал флейту?

Мортус усмехнулся.

— Да. Раз уж ты до неё добралась… Ладно, — махнул он рукой, — работая так близко, секреты будет слишком трудно хранить. Она сделана из бедренной кости. Суеверные люди считают, что вор, если сыграет на такой снаружи дома, усыпит хозяев и сможет влезть в дом без риска попасться.

— Бедренной кости… — покосилась Клавдия.

— Человека. Прежде чем обвинить меня во всех смертных грехах, подумай о том, кому бы было лучше, останься она гнить с хозяином. Я атеист и не верю в воскрешение. В крайнем случае, если бог столь всесилен, он решит вопрос отсутствия кости, — Каспар забрал флейту и задумчиво продолжил, глядя на неё: — Мертвец — кукла, в которой жил человек. Если его самого больше нет, если разум угас, то в оболочке попросту нет смысла. Но всё же мне жаль тело, у которого была своя история, своя прожитая жизнь. Все компоненты человека подтверждают, что он — настоящее чудо. И если жизнь не удалось спасти, то можно, по крайней мере, сберечь часть организма. Соединить в нём рукотворное и естественное. Я не верю в магическую силу подобных вещей, но и «руку славы» с радостью бы сделал, появись заказчик.

«Нормальный мужчина с той же философской нежностью будет оправдывать кражу дамского чулка», — подумала Клавдия.

— Стало быть, на эту вещь заказчик есть? И он вор? — осторожно поинтересовалась помощница.

— Больше похож на коллекционера безделушек. В крайнем случае, он непременно попадётся и загремит в тюрьму, — Каспар нашёл на полке надфиль. — Какое отверстие фальшивит? Попробую подогнать размер.

Со своей задачей Клавдия справилась быстро. Благо, учитель музыки, натаскавший её на импровизации, помог развить прекрасный слух. Каспар принялся дальше полировать кость. Сыпавшаяся с неё пыль и теснота вынудили графиню покинуть фармакию, чтобы не чихать поминутно.

Она вспомнила о деньгах, которые получила за спасение ребёнка. Было крайне неловко, когда мейстер вывел её за руку, словно девочку, показать зашедшему чиновнику, процедив:

— Не забудьте вознаградить эту особу, как обещалось в одном из последних указов о вспоможении болящим.

Клавдия считала свой поступок опрометчивым и глупым, но золотое солнце пяти пистолей, засиявшее в её тощем денежном мешочке, говорило об обратном. В тот же день вечером, всё раздумывая, она произнесла, обращаясь на кухне к товаркам:

— Надо же… Вот сколько стоит жизнь ребёнка. На это и лошадь не купишь.

Вместо них ответил мейстер, пришедший за добавкой жаркого:

— Ребёнок — есть голодный рот, мадмуазель. Да и считаешь ты неправильно. Прибавь туда угрозу твоей жизни, станет понятнее. Причём, с каждым днём твоя жизнь становится всё дороже. Направление твоих амбиций, в целом, мне нравится, — старик облизал ложку, — мне они тоже близки.

Он ушёл, ничего не пояснив, и теперь Клавдия не знала, что и думать об этих словах. Какие ещё амбиции приплёл ей старик? Странно было и то, как щепетильно он относился к её деньгам, несмотря на присвоенную подвеску.

Теперь она бесплодно жонглировала этими мыслями, направляясь в сумерках к открытым ещё лавкам. Петляя по темнеющему лабиринту улиц, она с раздражением поняла, что пить вино ей некогда, однообразные сладости надоели, а какое она хочет новое платье — и думать лень, хоть покупка и назрела. До чего странным было понять, что она не может войти даже в зажиточный дом без помех! Приходилось всякий раз схлопывать юбки с боков, чтобы протиснуться на лестницу или в комнату. Лениво оглядев витрины, она развернулась и вдруг услышала за спиной, вдалеке, хлопки. От них залаяли в подворотнях собаки. Фейерверки или ружья?

Когда Клавдия проходила мимо трактира, хозяйка высунулась и свистнула, привлекая её внимание.

— Шла бы ты отсюда, киса. Там, в центре, какая-то заварушка. То ли опять лупят ваших, то ли крохобор хочет свой зад снова на трон усадить.

Послушав совета, Клавдия поблагодарила и ускорила шаг. Когда дома расступились перед лекарней, она решила войти с чёрного хода. Для удобства так делали все, кроме должностных лиц и пациентов. То, что она обнаружила при ступеньках, заставило её опешить.

У корыта, куда попадала вода с крыши, устроилась поразительно чумазая девица в нелепой яркой юбке и венке из искусственных цветов. Задрав бедро над деревянным краем, она старательно отмывала то, чем господь опрометчиво наградил её. Выглядело это настолько странно, что Клавдия попятилась, но её уже заметили.

— Эй, будь другом, подай какую-нибудь тряпку!

«Это ведь куртизанка!»

— Ты здесь случайно или кто-то из лекарни заказал? — спросила Клавдия, протягивая ей носовой платок.

— Даже не проси, не скажу ничего.

— Понимаю, кредо. А так? — на ладони Клавдии заблестели денье.

— Ну ладно. Аптекарь. Кто бы мог подумать, да?.. Надеюсь, ты не его жена.

Куртизанка проворно сунула в рот деньги и встала на обе ноги, готовая удирать.

— Не скажу, — подбоченилась Клавдия.