Право палача

До площади осталось пройти всего пару домов. Ноги Клавдии стали вязнуть в мостовой будто в болоте, не пуская её туда, где выяснится слишком многое. Предел её сил был слишком близок, а там, под открытым небом, обрушится на сердце пудовый нож, безвозвратно отсекая прошлое.

Вдруг кто-то упал ей прямо под ноги, заставив отскочить. Солдат поймал забулдыгу и швырнул оземь, отчего тот только глухо крякнул и остался лежать.

— Будешь знать, как срывать со стен императорские указы! — прорычал военный.

— Что за указы? — Клавдия осторожно потянула его за рукав.

— За голову Грималя назначили вознаграждение.

— Так его не убили ночью?

— Не убили. Так что, сударыня, будьте начеку!

— А что крепость Флют?

— Держится. Но это ненадолго.

Город, который она знала, изменился навсегда. На Сен-Жак разграбили все лавки и трактиры, на дорогой штукатурке стен особняков остались шрамы от пушечных ядер. Военных вокруг было столько, будто всю имперскую армию согнали в Аломьон. Несмотря на то, что порядок был восстановлен, жизнь покинула его.

Пока рычала недовольная чернь, город дышал.

Пока глашатай революции призывал в бой всех, кто веками был унижен, отвержен и растоптан, и его голос гремел над головами, город ещё агонизировал.

А теперь его сердце остановилось и странный рокот после себя оставил невыносимо давящую тишину, в которой раздавался только жидкий и усталый стук молотков. На середине площади сооружали эшафот небывалой ширины, а верёвки рядом с ним лежало столько, что можно было бы казнить небольшую деревню.

Особняк Раймусов не пережил восстания. Внутри он весь выгорел, крыша провалилась. Почернели от дыма пилястры и наличники, дуга слухового окна, так колоритно венчавшая фронтон, растрескалась от жара. Клавдия замерла в ста шагах от дома, взиравшего на неё теперь слепыми глазами, полными вины. Все стёкла он выплакал в палисадник и не мог даже укрыть её от холода. Двухстворчатая входная дверь была сорвана с петель, в холле, бывшем некогда таким гостеприимным и светлым, повсюду чернела копоть.

«А из моего бедного Гермеса и других лошадей, верно, уже сварили похлёбку!» — добила Клавдия саму себя. Графиня развернулась и со всех ног побежала назад, глядя лишь вниз и давясь слезами. Хоть трупы и убрали, повсюду были кровь и лохмотья одежды, пули, ядра, обломки баррикад.

Кто-то окликнул её по имени. «Только не это! Если кто-то из знакомых увидит меня… лучше пускай думают, что я мертва».

— Клавдия! Подожди!

— Оставьте меня! — прорычала она сквозь зубы и свернула в проулок, где и двое бы не разминулись.

Чем глубже она пробиралась, чем дальше уходила от центра, тем больше жизни обнаруживала. Снова пройдя караульных, она вздохнула с облегчением: чумной квартал нашёптывал молитвы, сверкал кошачьими глазами и курил заражённые пожитки.

— Ты вернулась! — удивился Каспар, столкнувшись с ней в прихожей.

В руках он держал бумаги, исписанные убористым канцелярским почерком.

— Да.

— Всё совсем плохо?

Она кивнула.

— Даже хуже, чем было вчера. Выходит, если родителей убили, а собственность изъяли, то у меня нет даже приданого. Даже перины, чтобы лечь! Даже белья, чтобы надеть!

— Не шуми, — строго сказал мортус. — Я лично перину ни разу в глаза не видел и до сих пор жив. Останешься — на всё заработаешь. С высоты падать страшно, а со дна подниматься приятно.

— Там было столько любимого мной! Тебе и не снилось!

— Полегче. Впрочем, понимаю. Ты иди поспи, чую, завтра будет весёлый денёк. Адресов целая кипа. Поди разбери, где правда ждут помощи.

Клавдия попыталась уснуть. Клеманс и Томасин, утомлённые уборкой трупов, легли уже давно. В голову лез то нелепый отвратительный сон про мертвецов, то образ разорённого дома. Одно дело — условно проститься со всем, как она сделала на второй же день, другое — увидеть крах своими глазами. Что, если она придёт к Краммерам за помощью и кровом? Если они не выставят её сразу за дверь под слабое возмущение Тиля, то каждый будет ею помыкать. Через год или два она совсем лишится гордости и станет очередной забитой невесткой, чьё имя будут забывать чаще других.

В дверь лекарни громко постучали.

«Вдруг за мной пришёл отец? — сквозь дремоту вообразила себе графиня. — Забрать меня отсюда и увезти куда-нибудь далеко от всех бед, на самый дальний край империи, к морю. Он поднимет меня и прямо в одеяле отнесёт в экипаж. Потом увидит, во что я превратилась, и не сможет сдержать слёз».

— Здесь нет для вас мест, — со странным напряжением произнёс за стеной мейстер.

— Одну ночь, хозяин! Прямо здесь, на полу. Мы люди простые! — ответил незваный гость.

Его голос был негромким, но Клавдия отчётливо, как со сцены театра, слышала каждое слово.

— Простите, не могу. Я узнал тебя. Но препятствую не поэтому.

Клавдия могла подсмотреть только в щель на полу. Подкравшись и извернувшись как уж, она увидела лишь множество пар ног в сапогах. Одни из них, небывалого размера, имели шпоры, звёздочки которых зависли над полом, подрагивая.

— Разве вы нам совсем не сочувствуете?

— В чём-то да, в чём-то нет. Беседа не для ночи. Но проявите уважение к тем, кто служит здесь. Мы приходим на помощь в других случаях и не откажем, если вас ранят или вы будете больны.

Владелец шпор молча переступил с ноги на ногу.

— Мы ведь могли и не спрашивать.

— Знаю. Нас мало и мы слабее. Но ты не причинишь никому зла. Ты ведь честный гражданин и человек будущего.

— Без нас никакое будущее не наступит. Хорошо о нём рассуждать, имея крышу на эту ночь.

— Рассуждать, будучи молодым и крепким, не при смерти от оспы или чумы, тоже неплохо. Иди своей дорогой, Жан Грималь. И будь здоров.

Внезапно гость рассмеялся тихим грудным хохотом, высокомерным и пугающим.

Клавдия отпрянула от двери, охваченная паникой. Не вставая, на четвереньках бросилась в фармакию и вцепилась в Каспара, читавшего при свече.

— Кас, он пришёл за мной! Он пришёл за мной!

— Кто?

— Жан Грималь! Ему же ничего не стоит здесь всё перевернуть вверх дном, вытащить меня на улицу или прямо здесь убить! Он говорит с мейстером, тот не пускает его на ночь!

— Что за чушь?! Собственной персоной?

Скрипнула дверь, и поздние гости покинули лекарню. Каспар выглянул в окно, покачал головой.

— Похоже, ты права. Ого, он на меня смотрит!

Клавдия закричала от страха и Каспару пришлось зажать ей рот.

— Тихо, тихо! Сама себя выдашь! Думаю, ему уже не до расправ, но его дружки могут наворотить дел, если услышат женский голос. Они стоят у входа. Думают, куда податься. Однако не сволочь же он последняя — устраивать здесь кавардак! Грош цена тогда всем его идеям.

Клавдия боялась смотреть в окно и зажмурилась. Король нищих что-то монотонно объяснял спутникам, и внутри себя, на обратной стороне век, она видела, как тени веток скребут светлый круг под фонарём, ветер треплет его пастуший суконный плащ, ручка кованого ножа выглядывает из голенища сапога. Или может, он одет был в дорогое платье, жёсткое от крови, снятое с убитого герцога, а плащ его приподнимался от жала шпаги?

— Они уходят, — проговорил Каспар, наконец отпустив её.

Клавдия смогла только бессильно сесть на ящик.

— Кто-то идёт сюда! — снова вскинулась она.

— Вряд ли Грималь щеголяет в войлочных тапках.

В дверях показался мейстер. Он вытер лоб тыльной стороной ладони и принялся что-то искать на столе, где стоял аламбик. Каспар услужливо выбрал бутылку и плеснул из неё на дно стакана. Руки старика дрожали, но тот умудрился выпить всё залпом и только потом обрёл способность к общению.

— Всё хорошо? — подмастерье обеспокоенно заглянул в его глаза и получил в ответ лишь кивок.

— Это хорошо, что ты здесь, — сказал старик Клавдии, — шило в мешке не скроешь.

— Вы достойно держались. Без тени страха.

— Он даже извинился за визит. Не такой умалишённый истерик, каким кажется, выступая перед публикой. Ух! Первый перегон? — нахмурился мейстер.

— Второй.

— Я даже и не заметил.

— Всё в порядке? Они не вернутся? — Клавдия поёжилась.

— Пусть найдут себе другое логово, я запер дверь на засов. Но судя по тому, что Грималь оказался здесь, ищут его с особым пристрастием и все притоны уже вывернули наизнанку. Поди-ка, Каспар, посуду помой. Нам нужно побеседовать с мадмуазель, пока с ней не случилось непоправимое.

Когда мортус покорно исчез, мейстер молча выпил ещё. Кровь бросилась в его серые щёки и безвольный подбородок перестал дёргаться.

— Ты сирота?

— Скорее всего. Ещё и бесприданница.

— Бедовые вы дети… Но может, оно и к лучшему. Хорошо знаешь латинский?

— Ita, vero³.

— Bonum⁴. Каспар говорил, тебе нравится у нас. Не буду спрашивать, почему. Мы все чувствуем одно и то же, но никогда не болтаем об этом. Чужие люди здесь не задерживаются, им слишком страшно.

Мейстер сложил руки на животе и устроился на табурете поудобнее, вперив взгляд в пустые бутыли на полках.

— Видишь ли, когда я был молод, меня, говоря языком философским, ужасала обыденность, пугала чрезмерная определённость моего бытия и собственная ничтожность в круговороте жизни. Знакомо?

— Отчасти. Но вы были более свободны в выборе, чем я.

— О, да! — каркнул старик. — Свобода спиться и умереть в канаве, свобода быть нищим. Примерно так же свободен падающий со скалы. Человеку нужна почва, собственность или хотя бы великая идея. Я мучился и мучился, пока не сообразил, что с этим делать. Я возглавил отчуждённых, я окружил себя помощниками, знающими вкус к работе. Так живут кузнецы, мельники, палачи… Наша с тобой гордость не знает границ, везде нам необходимо быть исключительными персонами. Такова наша планида. Я потеряюсь среди дряхлых простолюдинов, ты — среди вельмож, но пока мы здесь, мы — солнце, месяц и звёзды. Сейчас ты испугана и мышление твоё узко, как иголочное ушко, но когда успокоишься, то посмотришь иначе на вещи. Скоро к нам пожалуют в гости двое других власть имущих и, может быть, Гартунг лучше меня объяснит тебе. Впрочем, бессилие связей, денег и роскоши, думаю, ты уже осознала. Внезапное бессилие, предательское, — мейстер вздохнул, помолчал и рассеянно продолжил: — Я клянусь тебе: пройдёт целый век, а от чумы лекарства так и не найдут. Более того, за ней придут другие смертоносные болезни. Оставайся с нами и учись. В тебе есть нужная жилка. Господь — не вор. Он обделил Каспара любящим отцом, чтобы дать сразу двоих: меня и аббата. А у тебя он отобрал все орудия самоубийства и греха.

— Если вы не против, останусь насовсем.

— Славно.

— Я закончил, — осторожно вклинился в разговор Каспар.

— Проследи, чтобы перед сном Клавдия успокоилась. Мне не нравится её состояние. С этого дня ты отвечаешь за неё головой, — прокряхтел старик, поднимаясь на ноги. — Завтра её ждёт непростой день, да и тебя тоже. Теперь вы будете ходить со стражей.

Оставшийся на кухне кипяток Каспар использовал для успокоительного отвара. Он нащипал трав из пучков, свисавших с балок, несколько минут потомил зелье в печи и велел Клавдии выпить всё до дна мелкими глотками. Пока в белой кружке остывало снадобье, он приложил ухо к её груди и замер, внимая слову крови.