Божья коровка 2

Савчук бросил взгляд на прокурора. Тот пожал плечами.

— Пусть снимет… — разрешил судья.

Коровка встал и стащил с себя рубаху. Зал изумленно загудел.

— На теле подзащитного — два огромных шрама, — сказал защитник. — Левая рука и грудь. Их не заметить невозможно. С моим неважным зрением я вижу их издалека. Сражаясь на Даманском, мой подзащитный получил тяжелое ранение и еле выжил. Из армии был комиссован, а минской ВТЭК признан инвалидом. Вот документы — оригинал и копия, заверенная нотариусом, — он положил на стол перед судьей две бумажки. — Мой подзащитный левую руку поднять не может, не то, чтоб ею бить. Что следует из сказанного? Мой подзащитный ко времени конфликта с потерпевшими был одет. Второе: он их не бил — по крайней мере левой рукой. И последнее. Вот разломанный приемник, — достав транзистор из портфеля, Коган водрузил его перед собой на стол. — Скажите, подзащитный, это ваш? Тот самый?

— Да, — сказал Коровка. Коган перенес транзистор на стол суда.

— Оцените. Как видите, удар был нанесен довольно сильный. Как можно сделать это босою ногой? Ей даже по мячу ударить больно, а тут пластмасса — прочная, советская. Или у кого-то есть сомнения в качестве товаров СССР?

— Приемника нет в материалах дела, — поспешил Савчук. — Он должен был быть изъят у подсудимого по надлежащей процедуре. Вещественным доказательством служить не может.

— Он был изъят, — нисколько не смутился Коган. — В день происшествия участковым и записан в протокол. Но этот важный документ куда-то испарился, — он развел руками. — Однако сам приемник уцелел, в опорном пункте мне его отдали в присутствии свидетелей. Они это подтвердят.

Савчук почувствовал себя премерзко. Защитник развалил на камешки свидетельства потерпевших, ясно дав понять: они соврали. Злость требовала выхода, и он уставился на девчонку, сидевшую на стуле в первом ряду. Она старательно записывала ход суда в блокноте.

— Гражданка? — обратился к ней Савчук. — Да-да, вы, девушка. Кто вы и почему записываете происходящее в суде?

Девчонка встала.

— Я собкор «Известий», Ковалева Ольга Ниловна, — сказала, подойдя к столу. — Вот редакционное удостоверение, а вот — командировочное, — она выложила на столешницу красную книжечку и листок бумаги. — Приехала по обращению коллектива гастронома, где до армии трудился подсудимый. Они прислали в газету телеграмму.

«Блядь! — ругнулся про себя Савчук. — Точно Коган постарался».

— Почему не попросили разрешения суда? — спросил, вернув девчонке документы.

— А разве обязательно? — спросила Ковалева. — Процесс открытый, участвовать в нем может кто угодно. И записи вести.

— Желательно предупредить, — пробурчал Савчук. — Однако, вы правы. Присаживайтесь.

В его душе гремела буря. Вот этого им только не хватало — приезда журналистки! И откуда? Из самой Москвы! Хотя девчонка выглядит не очень-то серьезно. Надо Григоровичу сказать. Тот позвонит в «Известия» — и публикации не будет. Найдет, что им сказать…

— Послушаем свидетелей, — сказал Савчук и посмотрел на секретаря. — Пригласите. Начнем с Ходыко.

В зал вошла свидетельница обвинения — женщина неопределенных лет, полная, лицо помятое. Подойдя поближе, она остановилась и нерешительно взглянула на судей.

— Ваши имя, отчество, фамилия… — приступил Савчук. — Предупреждаю об ответственности за дачу ложных показаний.

— Семь лет тюрьмы, — сказал вдруг Коган. — Статья 177 УК БССР.

— Защитник, помолчите! — Савчук повысил голос. — Не нарушайте установленный порядок.

— Извините, виноват, — ответил Коган. — Всего лишь уточнил.

— Суд вам выносит замечание.

— Не буду больше, — повинился адвокат.

— Что, правда, семь лет тюрьмы? — спросила женщина.

— Это максимальный срок, — поспешил Савчук. — При особых обстоятельствах. Не отвлекайтесь, расскажите, что вам известно по рассматриваемому делу?

— Ничего не знаю, ничего не видела, — решительно сказала женщина.

— То есть как? Вы давали показания.

— Меня заставили, — свидетельница вдруг всхлипнула. — Я самогонку гнала, а участковый и поймал. Сказал, что оштрафуют — до трехсот рублей. А это очень много, у меня зарплата — семьдесят. Потом другой инспектор говорит, что штраф платить не нужно, если соглашусь дать показания против хулигана. Сам их и написал. Дал прочитать, потом велел, чтобы повторила их в суде. Но про тюрьму не говорил! Я на такое не согласна — пусть лучше оштрафуют.

— Какой инспектор? — поднял бровь Савчук.

— Да вон в углу сидит! — свидетельница ткнула пальцем в Пинчука.

Люди в зале обернулись и уставились на капитана. В их взорах отчетливо читалась гадливость. Пинчук вскочил и выбежал из зала.

— Вы подтверждаете свои слова? — спросил Савчук.

— Да, — кивнула женщина. — Ничего не знаю, ни парня этого, ни тех, с кем он дрался, я не видела. В то время дома была.

— Вопросы у сторон к свидетельнице? — спросил судья.

Вопросов не случилось.

— Оставайтесь в зале, — велел Савчук. — Секретарь, пригласите свидетельницу Протасевич.

Девушка встала, вышла, но вернулась скоро — и одна.

— Протасевич нет, — сказала. — Ушла.

— Как? Куда? — удивился председатель.

— Не знаю. Там остались лишь свидетели защиты.

— Что ж, допросим их, — сказал Савчук. — Пригласите… — он глянул в список Когана. — Щербаченю…

Показания первых двух свидетелей защиты, судью не слишком удивили. Армейский друг и директор гастронома рассказали о Коровке — какой он человек. Замечательный, конечно, кто бы сомневался? Но третий поразил.

— Я дружинник, — сообщил суду. — В тот день был на дежурстве с участковым. Прибежала к нам девчонка, Раиса Петрик. Сказала, что отдыхала в компании студентов, один напился и ее ударил. Мы собрались и пошли. Студенты убежали, мы за ними — следом. Почти догнали их на пустыре. А там вот этот, — он указал на Григоровича, — прицепился к парню. Ну, к подсудимому, который никого не трогал, сидел себе спокойно. А этот подлетел, ударил по приемнику ногой и драться с ним полез…

— Вы это точно видели? — спросил Савчук.

— Конечно, — подтвердил свидетель. — И не только я. Мой напарник, участковый и Раиса Петрик. Мы этих хулиганов доставили в опорный пункт, там участковый составил протокол. А этот, — он снова указал на Григоровича, — всем угрожал. Говорил, его отец — большой начальник и нам не поздоровится. Вот я хочу спросить, товарищи. Да что тут происходит? Хулиган сидит спокойно в зале, а судят невиновного, который от него же пострадал. Это что, закон? Я коммунист, рабочий человек, и скажу вам так. Осудите Коровку — пойду в ЦК, к Машерову Петру Мироновичу. Мы с ним в одном отряде воевали. Так просто это дело не оставлю! Безобразие!

— Успокойтесь, — поспешил Савчук. — Суд разберется. Сейчас ответьте на вопросы прокурора и защитника…

Второй свидетель тоже не порадовал. Как и предыдущий, он повторил слова товарища. Но добила обвинение Раиса Петрик. Она не только подтвердила показания дружинников, но и прошлась по Григоровичу.

— Он Нинку изнасиловать хотел, — заявила с возмущением. — На диван яе тянул. Нинка закричала: «Памагите!», я прибегла и начала яго стыдить. Дык ён мяне ударил па лицу. Больна было. А яшчэ студент…

Савчук почувствовал себя хреново. Дело не валилось — оно тонуло, как «Титаник», пуская пузыри. Когда допрос свидетелей закончился, Савчук объявил перерыв на час. Отправив заседателей пить чай, он ворвался в кабинет и стал накручивать диск телефона. Председателя суда найти не удалось — уехал на выездное заседание, как сообщила секретарь. Там недоступен. Савчук стал набирать номера областного суда.[25] Не сразу, но удалось прорваться к председателю. Тот долго разговаривать не стал.

— Да что вы там затеяли? — рявкнул, едва Савчук закончил. — Совсем с ума сошли! Сами разбирайтесь.

Председатель бросил трубку. Савчук подумал и попросил секретаря позвать к нему участвующего в деле прокурора. Туда, понятно, тоже позвонили из горкома, поэтому поддерживать обвинение в суде явился не какой-то там помощник по УСО[26], а сам Петренко. Заместитель прокурора Советского района, младший советник юстиции.[27] Он, видно, не испытывал восторга от такого поручения, поэтому на заседании суда отмалчивался. С Петренко Савчук учился вместе на юрфаке, они друг друга знали хорошо. Нет, не дружили, но отношения нормальные.

— Что, Станислав, — сказал Петренко, зайдя в кабинет судьи, — менты опять втащили нас в дерьмо? Скажи мне, на хрена им было шить дело на Коровку? Отмазали бы этого сынка — и дело в шляпе. Но нет же, замутили обвинение. Козлы! А нам с тобою говно черпать.

— Что посоветуешь? — спросил Савчук.

— Коровку осудить нельзя, — сказал Петренко. — Ты знаешь Когана. Повалит дело в областном суде, там не получится — до республики дойдет, а там — и до Верховного Суда СССР. Чем выше, тем получим больше пизд…лей. Есть выход: придираешься к проведенному следствию. Нарушен принцип всесторонности, полноты и объективности. Дело отправляешь на доследование, подсудимого освобождаешь прямо в зале. А дело после тихо прекратят — никто в такой блудняк не впишется вторично. Статью 172[28] взять на себя нет дураков, хотя один нашелся.

— Что скажет Григорович?

— Ему-то что? — пожал плечами прокурор. — Сыночек на свободе. Дело в отношении него не возбуждали и вряд ли возбудят. Да, суд не принял показания его к вниманию — так то не преступление. Он потерпевший, не свидетель. И еще. Григорович — секретарь горкома партии. Ему что, очень нужно, чтобы история с Героем стала всем известна? Да он ментов с говном смешает, когда узнает, в отношении кого они слепили дело. Вот пусть их раком ставит, а нам свои бы задницы прикрыть.

— Остается Коган, — вздохнул Савчук. — Он не согласится.

— А ты его спроси, — сказал Петренко. — Пригласи сюда.

Савчук подумал и кивнул. Позвал секретаря. Коган появился скоро. Чуть хромая, прошел к столу и опустился на свободный стул. Савчук озвучил предложение.

— Только оправдание, — сказал в ответ защитник. — Причем, по реабилитирующей статье. За отсутствием состава преступления.

— Вы многого хотите, — хмыкнул прокурор.

— Я? Хочу? — Коган улыбнулся. — Это в ваших интересах, Станислав Адамович и Николай Сергеевич. Если вы забыли, я напомню: на суд приехала корреспондент «Известий». Представляете статью в газете? В Минске осудили невиновного по сфабрикованному делу! И кого? Героя-пограничника, защищавшего Отчизну на острове Даманском и проливавшего там кровь. Реакцию вы представляете? Комиссия приедет из Москвы и станет головы рубить. Вам своих не жалко?

— Статью не напечатают, — возразил Савчук.

— Вы так считаете? — хмыкнул Коган. — Ход ваших мыслей понимаю. Из Минского горкома позвонят в «Известия» и чего-то скажут… Зря надеетесь. Я еще не все сказал. Скажите, вас не удивило, что освещать процесс прислали юную девчонку? Скажу вам больше, студентку-практикантку?

— И что? — спросил Петренко.

— А то, что так бывает лишь тогда, когда за ней стоят большие люди. В нашем случае — отец девчонки, Нил Семенович Ковалев. Он зам заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС. Там дело на контроле.