Божья коровка 2

Глава 13

Что такое бремя славы, Борис в полной мере осознал после выхода в свет телепрограммы. Она понравилась всем, даже солдатам, для которых, собственно, и предназначалась. Те увидели на экране красивых девушек, услышали задушевные песни (одна — идейная, ну да бог с ней) — есть что перетереть в курилке. Прочим гражданам зашел необычный формат передачи — теплый, словно разговор на кухне. Никаких лозунгов и трескучих фраз. Время цикла «От всей души»,[62] популярного в СССР в последующие годы, еще не пришло. Программа понравилась и партийным деятелям, в том числе в ЦК КПСС — они тоже люди и склонны уставать от набивших оскомину слов и выражений. Здесь же все идеологически выверено, в то же время просто и сердечно.

Бориса стали узнавать на улице и в транспорте, люди подходили, заводили разговор. Про соседей речи нет, тот же генерал Мезин в день выхода передачи в эфир пришел поделиться впечатлениями, захватив с собой жену и дочь. Пришлось срочно накрывать на стол. Ольга поначалу куксилась, но потом и ее проняли славословия. Ее ведь тоже показали в передаче, так что часть комплиментов перепало журналистке и невесте главного героя. Ольга расцвела и радушно говорила даже с дочкой генерала. Веселились от души. Пили, ели, пели песни. Тон в концерте задавал, естественно, Борис. То ли пел он очень громко, то ли в доме разузнали, где живет герой, только гости в их квартиру поплыли косяком. В СССР терзаниями типа «Ведь неловко завалиться к незнакомым людям!» не страдали. Мужики несли с собой бутылки, женщины — закуску, вроде палки колбасы, конфет и фруктов — все, что в СССР считалось дефицитом. Люди жили здесь не бедные, потому могли себе позволить. И, конечно, все желали выпить с замечательным соседом.

Как Борис ни отбивался, уверяя, что совсем не пьет, ничего не вышло: к трем часам поплыл. Ольга оттащила его в спальню, где сгрузила на кровать. Как она там дальше отбивалась от гостей, Борис не видел. Он продрых до сумерек и проснулся с дикой головною болью. Ольга заглянула в спальню и, узнав об этом, принесла ему таблетку анальгина и стакан воды.

— Папа мне звонил, — сообщила, забирая опустевшую посуду. — Похвалил, сказал, что ты просто молодец. Что такого выступления в стране еще никто не видел. Я ответила, что это мы с тобой его придумали. Он сказал, что нас теперь завалят приглашениями, — Ольга засмеялась, а потом вздохнула: — Мама тоже нас смотрела и теперь желает познакомиться с тобой. Ты согласен?

— Ну, а ты? — спросил Борис, припомнив, что слыхал от Ольги о ее мамаше.

— Не решила, — сообщила Ольга. — Откровенно говоря, не слишком хочется. Но ведь мать…

— Вот когда решишь, тогда и скажешь, — предложил Борис, у которого сама попытка говорить пробуждала головную боль. — Как там наши гости, разошлись?

— Да, — сказала Ольга. — Все, что принесли с собой, выпили и съели, — она засмеялась. — Про тебя забыли, говорили больше о своем. Разошлись довольные. Я посуду прибрала, помыла, навела порядок в зале и на кухне.

— Умница, — сказал Борис. — Настоящая жена!

Ольга улыбнулась и, склонившись, чмокнула Бориса в губы.

— Перегаром от тебя разит, — сморщилась, вздохнув. — До сих пор ты так не напивался.

— Все бывает в первый раз, — сообщил он покаянно.

— Хорошо бы, чтоб в последний, — наставительно сказала Ольга и ушла с пустым стаканом.

На следующий день их поздравляли в редакции «Известий» — сотрудники газеты тоже посмотрели телепередачу. Хорошо, что сидеть там весь рабочий день парочке не требовалось, не то б замучили. В сотый раз услышать, какой ты молодец, — это даже статую достанет. Борис взял Ольгу под руку и увел из здания на Пушкинской площади. Благо творческим сотрудникам Ковалевой и Коровке разрешали посещать редакцию лишь когда они сами пожелают. И не только им одним. Тот же Аграновский мог не появляться месяцами, и никто ему прогулы не писал.[63]

Пребывать в редакции постоянно у Бориса с Ольгой не было причины: они работали над книгой. Для начала съездили в Новороссийск, где осмотрели поле боя за плацдарм. Приняли их в городе как дорогих гостей. Показали, рассказали, угостили от души. Покровительство ЦК КПСС проявилось в полном блеске. Ольга увезла с собой в Москву пухлые блокноты с записями, а Борис альбомы с карандашными набросками — заготовки будущих рисунков. В Москве Ольга написала очерк об увиденном, открыв им запланированную серию в «Известиях», а Борис проиллюстрировал публикацию своим рисунком. Леонид Ильич одобрил приглашение в Москву на парад на Красной площади группы ветеранов, воевавших на плацдарме, и соавторы готовились к беседам с ними. А пока работали над составными частями сборника. Написать статью, раскрывавшую значимость сражения за Новороссийск, взялся доктор исторических наук Николай Николаевич Яковлев — известный публицист, автор ряда книг. Пригласить его к сотрудничеству посоветовал Нил Семенович. Яковлев, помимо знаний, обладал недюжинным литературным дарованием, его книги получались интересными и яркими.[64] Николай Николаевич написать статью охотно согласился, и не только потому, что оценил открывшиеся перспективы. Прогремевшая Великая Отечественная была и его темой.[65] В Министерстве обороны написали очерк о вооружении противоборствующих сторон в боях за «Малую землю», снабдив его многочисленными фотографиями. Подготовившего его офицера вместе с Яковлевым Борис и Ольга включили в число авторов будущего сборника с выплатой им доли гонорара, хотя оба не просили денег — им и чести промелькнуть своей фамилией в таком проекте было за глаза. Но Борис и Ольга настояли. Всем в издательстве газеты «Правда» выдали аванс за будущую книгу. Ольге и Борису — по тысяче на каждого, их соавторам — по сотне. Окончательный расчет ожидался куда большим: если их проект одобрят, то тираж издания составит сотни тысяч экземпляров, увеличив оговоренные ставки многократно.

Прежде чем начать работу, Ольга и Борис прослушали установочные сессии для заочников в вузах, где они учились. Борису даже довелось потрудиться на плодоовощной базе. Мог, конечно, отказаться — инвалидность у него пока имелась, — только он решил не выделяться и поехать с однокурсниками. То, что он Герой, они не знали — Борис им не сказал и свою Звезду на лекциях не демонстрировал. Будущих педагогов привезли на базу, где им поручили подготовить хранилища к приему овощей. То есть навести порядок в зданиях, выбросив оттуда гниль, а затем прибраться. Там произошел занятный случай. Парень с девушкой из однокурсников Бориса, под шумок слиняв от коллектива, забрались в хранилище в соседнем здании, чтобы обменяться впечатлениями от прочитанных стихов. Так они впоследствии сказали. Пара не учла, что в этом здании квасили капусту, для чего в полу имелись бочки метра полтора в диаметре и солидной глубины. Чтобы бочки не рассохлись, их наполнили водой, до краев она не доставала где-то с метр. Над полом край бочки выступал совсем немного, свет в хранилище отсутствовал — здесь работы не велись, и любители поэзии, запнувшись, полетели в воду. Повезло, что парень мог неплохо плавать — сам не утонул и подруге не позволил. Но орала она громко. Прибежавшие на вопли однокурсники извлекли любителей поэзии из бочки, бросив им туда вместо веревки толстый шланг, по которому такие емкости водой и наполняли. Вымокших любителей стихов отвели в контору базы, где они смогли слегка обсохнуть и согреться чаем. Ну, а в группе, где Борис учился, завелся обычай предлагать студенткам обсудить любимые стихи где-нибудь в укромном месте, например, на базе. Стоило сказать об этом вслух, как вся группа начинала хохотать.

Через день после нашумевшей передачи Борису позвонили.

— Добрый вечер, — прозвучал в наушнике знакомый смутно голос. — Я хотел бы поговорить с композитором Коровкой.

— Слушаю, — сказал Борис.

— Рад, что дозвонился. Для начала я представлюсь. Моя фамилия Кобзон, я тружусь в Москонцерте. Возможно, вы слышали мои песни на радио? «А у нас во дворе есть девчонка одна» или «Куба, любовь моя»?

— Конечно же, Иосиф Давыдович! — сообщил Борис.

— Знаете, как меня зовут? — удивился собеседник.[66]

— Кто ж не знает? — поспешил Борис. — Личность вы известная. Мне приятно с вами познакомиться.

— И мне тоже, — сообщил певец. — У меня такой вопрос. В телепередаче прошедшим воскресеньем, где вы выступали перед медиками, я услышал песню «И вновь продолжается бой». Но в ВУОАП сказали: им такая неизвестна.

— Не успел зарегистрировать.

— Не могли бы вы этим заняться и, желательно, скорее? Я хотел бы исполнять эту песню на концертах, если вы, конечно же, не против.

— Буду только рад, — сказал Борис. — Только есть одна загвоздка: нотной грамоты не знаю. Не учился даже в музыкальной школе. Если поможете мне записать мелодию, мог бы дать вам право стать единственным исполнителем этой песни. Мне чутье подсказывает, что по радио крутить ее будут постоянно.

— Гм! — сказал Кобзон. — Что ж, пожалуй, соглашусь. Мне приехать к вам или вы ко мне прибудете?

— Лучше к вам, — сказал Борис. — У меня из инструментов лишь гитара. Сомневаюсь, что она поможет нам в работе. Хорошо б рояль или пианино, хотя на них я не играю.

— Интересный вы человек, Борис Михайлович, — сказал Кобзон. — Без образования и знаний в нашей сфере сочиняете такие песни! Любопытно будет пообщаться.

И Борис поехал в Москонцерт. Кобзон, которого в прошлой жизни Борис видел лишь по телевизору и жутко уважал за проявленное мужество при освобождении заложников в Театральном центре на Дубровке, оказался приятным в общении человеком и большим профессионалом. За несколько минут он подобрал на пианино напетую ему мелодию, а за полчаса записал ее на расчерченном для нотной грамоты листе.

— Не хотите стать соавтором? — предложил ему Борис. — В этой песне вы де-факто им являетесь.

— Нет, — сказал Кобзон. — Совесть мне не позволяет воспользоваться вашим затруднением. Хотя вы меня, признаюсь, поразили. Сочинить такую песню в двадцать лет! Да еще без музыкального образования! Услыхал бы где-нибудь мелодию, то решил бы: написала Пахмутова. Это в стиле Александры Николаевны.

Хорошо, что в этот миг Кобзон смотрел в ноты, потому не видел, как Борис залился краской. Ему было очень стыдно. В прошлой жизни ангелом Борис ни разу не был, но не воровал. В этой жизни довелось. Он, конечно, убедил себя, что это нужно, только совесть не смирилась все равно.

Неизвестно, как узнал об этом эпизоде Магомаев, но он тоже позвонил Борису.

— Мне сказали: для Кобзона сочинили песню, — начал разговор певец. — Не могли бы для меня? Что-нибудь патриотическое? Очень нужно.

О причине такой заинтересованности Магомаева Борис прекрасно знал. Года не прошло, как певца вернули из Баку, где он пребывал де-факто в ссылке из-за махинаций своих администраторов с деньгами.[67] Хотя сам Муслим замешан в этом не был, Минкультуры запретил ему концерты в СССР, разрешив их лишь в Азербайджане. Ссылка кончилась, но певец желал реабилитироваться в глазах начальства.

— Я подумаю над этим, — сообщил Борис.

Думал он недолго — воровать так воровать. Они с Ольгой пишут книгу «Малая земля»? Почему не запустить в народ песню с таким названием? Тем более, что в прошлой жизни ее пел тоже Магомаев. Она и популярности их книги поспособствует. Борис взял гитару и отправился к Муслиму. Там напел запомнившиеся в прошлой жизни строчки:

Малая земля. Кровавая заря…Яростный десант. Сердец литая твердь.Малая земля — геройская земля,Братство презиравших смерть…[68]